Почему сосна и ель вечно зеленые

Это было давным-давно, в незапамятные времена. Как-то в один из годов очень рано наступила осень. Еще и листья с деревьев не опали, а уже завернули сильные холода. Птицы начали сбиваться в стаи и заторопились в теплые стра­ны. Змеи, ящерицы, всякие лесные зверушки, спасаясь от хо­лода, залезли в свои норы и дупла. Все живое или улетело, или попряталось. Лишь маленькая птичка с пораненным крылом не смогла улететь со стаей и осталась одна в чистом поле на про­низывающем ветру.

Сидит птичка под кустиком полыни, горюет, что делать — не знает. Неужто так и придется погибать? А на краю поля начинался большой дремучий лес. «Поскачу-ка я в этот лес, мо­жет, деревья сжалятся надо мной и пустят на свои ветки пере­зимовать», — подумала птичка и, оберегая свое раненое кры­лышко, поскакала к лесу.

На опушке леса стояла кудрявая красавица-береза. Птич­ка к ней с просьбой:

—  Береза-березонька, густая и кудрявая, пусти к себе пе­резимовать.

—  Веток у меня много, листьев еще больше, мне за ними надо смотреть, до тебя ли тут, — ответила береза.

Поскакала птичка со своим перебитым крылышком дальше. Глядит — стоит развесистый дуб-великан. Стала она его упра­шивать:

—  Дуб-богатырь, смилуйся, пусти меня на свои густые теп­лые ветки до весны прожить.

—  Вот еще придумала, — ответил дуб. — Если всех пускать на зиму, вы у меня ни одного желудя не оставите. Нет, нет, не пущу, иди своей дорогой.

Птичка-невеличка поскакала дальше по лесу, оберегая свое раненое крыло. Приблизилась к речке, видит — на берегу, спи­ной к ней, лицом к речке, стоит, до самой воды уронив свои ветви, могучая ветла,

—  Добрая ветла, твои ветки густые, уютные, пусти меня прожить на них до весенних теплых дней, — просит и ветлу бедная птаха.

—  Проваливай, я с рекой разговариваю, а со всякими встречными мне и разговаривать-то не к лицу, — гордо ответила ветла.

Бедная пташка впала в отчаянье. Да и было от чего: никто ее, горемыку, не пускает на зиму, все-то разговаривают свысока.

Усталая и голодная, побрела она дальше, в глубину леса, ос­торожно ступая, чтобы не сделать больно раненому крылышку. Несчастную птицу заметила зеленая ель.

—  Ай-яй, бедняга, куда же ты идешь? — спросила она птаху.

—  Куда иду, и сама не знаю, — ответила та.

—  Как же не знаешь? — удивилась ель.

—  Да ведь не от хорошей жизни одна по лесу хожу,— пе­чально сказала птичка. — Иду, куда глаза глядят.

—  А что же ты со своими подругами не улетела?

—  Крылышко у меня больное, не могу летать. А пришла в лес, попросилась у деревьев пустить меня перезимовать — никто не пустил, никто не пожалел.

—  Ах, бедняжка! — жалостливо воскликнула сердобольная ель. — Тогда поживи у меня. Вот садись на эту мохнатую ве­точку — она самая теплая.

Рядом с елью стояла старая сосна. Она тоже пожалела пташ­ку.

—  У меня ветки не такие густые, не такие теплые, но я буду загораживать тебя от холодных северных ветров, — ска­зала она.

Птичка забралась в самую гущину еловых ветвей, а сосна прикрыла ее от холодного ветра.

Принял участие в судьбе маленькой птички и росший меж­ду елью и сосной можжевельник.

—  Не унывай, птичка-невеличка, я тебя всю зиму буду кор­мить своими ягодами.

Так раненая птичка зажила хорошей жизнью.

Как-то ночью разыгрался, разбушевался ветер. Он так тре­пал ветви деревьев, что с них дождем сыпались листья. Понра­вилось это ветру, захотелось ему все деревья раздеть донага, но прежде, чем сделать это, решил он все же спросить у Мороза:

—  Батюшка-Мороз, со всех деревьев листья сорвать или на каких-то оставить?

Царь холода, Мороз, сказал:

—  С берез, с ветел — со всех, что в листья одеты, срывай. А те деревья, что взяли под защиту маленькую пташку, не тро­гай, пусть они и зиму стоят зелеными.

Ветер не осмелился ослушаться батюшки-Мороза и не тро­нул ель, сосну и можжевельник. Так они и по сию пору остались вечно зелеными.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.