Русалочка

Вода в открытом море такая синяя, как васильки, и прозрачная, как чистое стекло, — но и глубоко там! Так глубоко, что ни одной цепи не хватит, чтобы якорь достал до дна, а чтобы измерить эту глубину, пришлось бы громоздить друг на друга невесть сколько колоколен. Вот там-то и живут русалки.

Не думайте, что на дне, один голый белый песок; нет, растут там невиданные деревья и цветы с такими гибкими стеблями и листьями, что они шевелятся, как живые, при малейшем движении воды. Между ветвями шныряют рыбы большие и маленькие — точь-в-точь как у нас птицы. В самом глубоком месте стоит коралловый дворец морско­го царя с высокими стрельчатыми окнами из чистейшего янтаря и с крышей из раковин, которые то открываются, то закрываются, в зависимости от прилива или отлива; это очень красиво: ведь в каждой раковине лежит такая сияющая жемчужина, что одна украсила бы корону любой королевы.

Давным-давно морской царь овдовел, и хозяйством у него заправ­ляла старуха мать, женщина умная, но очень гордая своим родом: она носила на хвосте целую дюжину устриц, тогда как вельможи имели право носить всего-навсего шесть. Вообще же она была особа, достой­ная всяческих похвал, прежде всего потому, что очень любила своих маленьких внучек. Все шесть принцесс были прехорошенькими руса­лочками, но лучше всех была самая младшая, нежная и прозрачная, как лепесток розы, с глубокими синими, как море, глазами. Но у нее, как и у других русалок, не было ножек, а только рыбий хвост.

День-деньской играли принцессы в огромных дворцовых залах, где по стенам росли живые цветы. В открытые янтарные окна вплывали рыбки, как у нас, бывает, влетают ласточки; рыбки не боялись маленьких принцесс, ели из их рук и разрешали себя гладить.

Около дворца был большой сад, где росли огненно-красные и темно-голубые деревья с вечно колеблющимися ветвями и листьями; плоды их при этом сверкали, как золото, а цветы — как огоньки. Вместо земли там был мелкий голубоватый, как серное пламя, песок, и потому там на всем лежал какой-то удивительный голубоватый отблеск, — казалось, будто витаешь высоко-высоко в воздухе, причем небо у тебя не только над головой, но и под ногами. В безветрие со дна видно было солнце; оно казалось пурпурным цветком, из чашечки которого лился свет.

Каждая принцесса имела в саду свой уголок; тут они могли копать и сажать, что хотели. Одна сделала себе цветочную грядку в виде кита, другой захотелось, чтобы ее грядка была похожа на русалочку, а самая младшая сделала себе грядку круглую, как солнце, и засадила ее ярко-красными цветами. Странное дитя была эта русалочка: такая тихая, задумчивая. Другие сестры украшали свой садик разными разностями, которые доставались им с затонувших кораблей, а она любила только свои яркие, как солнце, цветы да прекрасного белого мраморного мальчика, упавшего на дно моря с какого-то погибшего корабля. Русалочка посадила у статуи красную плакучую иву, кото­рая пышно разрослась; ветви ее обвивали статую и клонились к голу­бому песку, где колебалась их фиолетовая тень, — вершина и корни точно играли и целовались друг с другом!

Больше всего любила русалочка слушать рассказы о людях, живу­щих наверху, на земле. Бабушке пришлось рассказать все, что она знала о кораблях и городах, о людях и животных. Особенно заинтере­совало и удивляло русалочку то, что цветы на земле пахнут, — не то что тут, в море! — что леса там зеленые, а рыбы, которые живут в ветвях, звонко поют. Бабушка называла рыбками птичек, иначе внучки не поняли бы ее: они ведь сроду не видывали птиц. — Когда вам исполнится пятнадцать лет, — говорила бабушка, — вам тоже разрешат всплывать на поверхность моря, сидеть при свете месяца на скалах и смотреть на плывущие мимо огромные корабли, на леса и города!

В этом году старшей принцессе как раз должно было исполниться пятнадцать лет, но другим сестрам — они были погодки — приходи­лось еще ждать, и дольше всех — самой младшей. Но каждая обещала рассказать остальным сестрам о том, что ей больше всего понравится в первый день, — рассказов бабушки им было мало, им хотелось знать обо всем поподробнее.

Так никого не влекло на поверхность моря, как самую младшую, тихую, задумчивую русалочку, которой приходилось ждать дольше всех. Сколько ночей провела она у открытого окна, вглядываясь в синеву моря, где шевелили своими плавниками и хвостами целые стаи рыбок! Она видела сквозь воду месяц и звезды; они, конечно, блестели не так ярко, но зато казались гораздо больше, чем кажутся нам. Случалось, что над ними скользило как будто большое темное облако, и русалочка знала, что это или проплывал кит, или проходил корабль с сотнями людей; они и не думали о хорошенькой русалочке, что стояла там, в глубине моря, и протягивала к килю корабля свои белые ручки.

Вот старшей принцессе исполнилось пятнадцать лет и ей разреши­ли всплыть на поверхность моря.

Сколько было рассказов, когда она вернулась назад! Но больше всего, по ее словам, ей понравилось лежать в тихую погоду на песча­ной отмели и нежиться при свете месяца, любуясь раскинувшимся по берегу городом: там, точно сотни звезд, горели огни, слышались му­зыка, шум и грохот экипажей, виднелись башни со шпилями, звонили колокола. Да, именно потому, что ей нельзя было попасть туда, ее больше всего и манило это зрелище.

Как жадно слушала ее рассказы самая младшая сестра! Стоя вече­ром у открытого окна и вглядываясь в морскую синеву, она только и думала, что о большом шумном городе, и ей казалось даже, что она слышит звон колоколов.

Через год и вторая сестра получила разрешение всплыть на повер­хность моря и направиться, куда захочет. Она вынырнула из воды как раз в ту минуту, когда солнце садилось, и нашла, что лучше этого зрелища ничего и быть не может. Небо сияло, как расплавленное золото, рассказывала она, а облака... да тут у нее уж и слов не хватало! Пурпуровые и фиолетовые, они быстро плыли по небу, но еще быстрее летела к солнцу, точно длинная белая вуаль, стая лебедей; русалочка тоже поплыла было к солнцу, но оно опустилось в море, и по небу и в воде разлилась розовая вечерняя заря.

Еще через год всплыла на поверхность моря третья принцесса; она была смелее всех и проплыла в широкую реку, которая впадала в море. Тут она увидела зеленые холмы, покрытые виноградниками, дворцы и дома, окруженные густыми рощами, где пели птицы; солнце светило и грело так, что ей не раз приходилось нырять в воду, чтобы освежить свое пылающее лицо. В маленькой бухте она увидела толпу голеньких ребятишек, плескавшихся в воде; хотела было поиграть с ними, но они испугались и убежали, а вместо них появился какой-то черный зверек и так страшно принялся на нее тявкать, что русалка перепугалась и вернулась назад в море; это была собака, но русалка ведь никогда еще не видала собак.

И вот принцесса все вспоминала эти чудные леса, зеленые холмы и прелестных детей, которые умеют плавать, хоть у них и нет рыбьего хвоста!

Четвертая сестра не была такой смелой; она держалась больше в открытом море и рассказывала, что это было лучше всего: куда ни глянь, на много-много миль вокруг одна вода да небо, опрокинутое, точно огромный стеклянный купол; вдали, как морские чайки, про­носились большие корабли, играли и кувыркались веселые дельфины и пускали из ноздрей сотни фонтанов огромные киты.

Затем пришла очередь предпоследней сестры; ее день рождения был зимой, и поэтому она увидала то, чего не видели другие: море было зеленоватого цвета, повсюду плавали большие ледяные горы — ни дать ни взять жемчужины, рассказывала она, но такие огромные, выше самых высоких колоколен, построенных людьми! Некоторые из них были причудливой формы и блестели, как алмазы. Она уселась на самую большую, ветер развевал ее длинные волосы, а моряки испуганно обходили гору подальше. К вечеру небо покрылось тучами, засверкала молния, загремел гром и темное море стало бросать ледя­ные глыбы из стороны в сторону, а они так и сверкали при блеске молнии. На кораблях убирали паруса, люди метались в страхе и ужасе, а она спокойно плыла на ледяной горе и смотрела, как огнен­ные зигзаги молнии, прорезав небо, падали в море.

Каждая из сестер была в восторге от того, что видела наверху в первый раз, — все было для них ново и потому нравилось; но, получив, как взрослые девушки, позволение плавать всюду, они скоро пресы­тились этими прогулками и через месяц стали говорить, что у них дома, на дне, лучше.

Часто по вечерам, взявшись за руки, все пять сестер подымались на поверхность; у всех были чудеснейшие голоса, каких не бывает у людей на земле, и вот, когда начиналась буря и они видели, что корабль обречен на гибель, они подплывали к нему и нежными голо­сами пели о чудесах подводного царства и уговаривали моряков не бояться опуститься на дно; но моряки не могли разобрать слов: им казалось, что это просто шумят волны; да им все равно и не удалось бы увидать на дне никаких чудес — если корабль погибал, люди тонули и уже мертвыми опускались ко дворцу морского царя.

Младшая же русалочка, когда сестры ее всплывали рука об руку на поверхность моря, оставалась одна-одинешенька и смотрела им вслед, готовая заплакать, но русалки не умеют плакать, и от этого ей было еще тяжелей.

—  Ах, когда же мне будет пятнадцать лет?— причитала она. — Я знаю, что очень полюблю и тот мир, и людей, которые там живут!

Наконец и ей исполнилось пятнадцать лет.

—  Ну вот, вырастили и тебя! — сказала бабушка, вдовствующая королева.— Иди сюда, надо и тебя принарядить, как других сестер!

И она надела русалочке на голову венок из белых лилий, — каж­дый лепесток был половинкой жемчужины, — потом, для обозначе­ния высокого сана принцессы, приказала восьми устрицам прицепиться к ее хвосту.

—  Ой, как больно! — воскликнула русалочка.

—  Ради красоты и потерпеть не грех! — сказала бабушка.

Ах, с каким удовольствием сбросила бы русалочка все эти уборы и тяжелый венок, — красные цветы из ее садика шли ей куда больше, — но она не посмела!

—  Прощайте! — сказала она и легко и плавно, точно пузырек воздуха, поднялась на поверхность.

Солнце только что село, но облака еще сияли пурпуром и золотом, тогда как в красноватом небе уже зажигались ясные вечерние звезды; воздух был мягок и свеж, а море — как зеркало. Вблизи от того места, где вынырнула русалочка, стоял трехмачтовый корабль всего лишь с одним поднятым парусом,— не было ни малейшего ветерка; на вантах и реях сидели матросы, с палубы неслись звуки музыки и песен; когда совсем стемнело, корабль осветился сотнями разноцветных фонари­ков; казалось, что в воздухе замелькали флаги всех наций. Русалочка подплыла к самым окнам каюты, и когда волны слегка приподымали ее, она могла заглянуть в каюту. Там было множество разодетых людей, но лучше всех был молодой принц с большими черными гла­зами. Ему, наверное, было не больше шестнадцати лет; в тот день праздновали его рождение, оттого на корабле и шло такое веселье. Матросы плясали на палубе, а когда вышел туда молодой принц, кверху взвились сотни ракет, и стало светло, как днем, так что руса­лочка совсем перепугалась и нырнула в воду, но скоро опять высунула голову, и ей показалось, что все звезды с небес попадали к ней в море. Никогда еще не видела она такой огненной потехи: большие солнца вертелись колесом, огромные огненные рыбы били в воздухе хвоста­ми, и все это отражалось в тихой, ясной воде. На самом корабле было так светло, что можно было рассмотреть каждую веревку, а людей и подавно. Ах, как прекрасен был молодой принц! Он пожимал людям руки, улыбался и смеялся, а музыка все гремела и гремела в тишине ясной ночи.

Становилось уже поздно, но русалочка глаз не могла оторвать от корабля и красавца принца. Разноцветные огоньки погасли, ракеты больше не взлетали в воздух, не слышалось и пушечных выстрелов, зато загудело и застонало само море. Русалочка качалась на волнах рядом с кораблем и все заглядывала в каюту, а корабль стал набирать скорость, паруса развертывались один за другим, ветер крепчал, вол­ны все нарастали, облака сгустились, и где-то вдали засверкала мол­ния. Начиналась буря! Матросы принялись убирать паруса; огромный корабль страшно качало, ветер так и кидал его из стороны в сторону, вокруг корабля вздымались высокие волны, словно черные горы, гро­зившие сомкнуться над мачтами корабля, но он нырял между водя­ными стенами, как лебедь, и опять взлетал на гребни. Русалочку буря только забавляла, а морякам приходилось туго. Корабль стонал и скрипел, толстые доски трещали, волны перекатывались через палу­бу; грот-мачта переломилась, как тростинка, корабль опрокинулся набок, и вода хлынула в трюм. Тут русалочка поняла опасность; ей самой приходилось остерегаться бревен и обломков, носившихся по волнам. На Минуту сделалось вдруг так темно, что хоть глаза выколи; но вот опять блеснула молния, и русалочка вновь увидела на корабле людей; каждый спасался как мог. Русалочка отыскала глазами прин­ца и, когда корабль стал тонуть, увидела, что принц погрузился в воду. Вначале русалочка очень обрадовалась, что он попадет теперь к ним на дно, но потом вспомнила, что люди не могут жить в воде и что он может приплыть во дворец ее отца только мертвым. Нет, нет, он не должен умереть! И она поплыла между бревнами и досками, совсем забывая, что они в любую минуту могут ее раздавить. Прихо­дилось то нырять в самую глубину, то взлетать кверху вместе с вол­нами, но вот наконец она настигла принца, который уже почти совсем выбился из сил и не мог больше плыть по бурному морю; руки и ноги отказались ему служить, а прелестные глаза закрылись; он умер бы, не появись ему на помощь русалочка. Она приподняла над водой его голову и предоставила волнам нести их обоих куда угодно.

К утру непогода стихла; от корабля не осталось и щепки; солнце опять засияло над водой, и его яркие лучи как будто вернули щекам принца их живую окраску, но глаза его все еще не открывались.

Русалочка откинула с его лба волосы и поцеловала в высокий, красивый лоб; ей показалось, что принц похож на мраморного маль­чика, что стоит у нее в саду; она поцеловала его еще раз и пожелала, чтобы он остался жив.

Наконец она увидела твердую землю и высокие, уходящие в небо горы, на вершинах которых, точно стаи белых лебедей, лежали снега. У самого берега зеленела чудная роща, а над ней высилась то ли церковь, то ли монастырь — она не знала толком, что это. В роще росли апельсиновые и лимонные деревья, а у ворот здания — высокие пальмы. У входа в тихую, но глубокую бухту стоял утес, возле кото­рого море намыло мелкий белый песок; вот сюда-то и приплыла руса­лочка и положила принца на берег, позаботившись о том, чтобы голова его лежала повыше и на самом солнце.

В высоком белом доме зазвонили в колокола, и в сад высыпала толпа молодых девушек. Русалочка отплыла за большие камни, ко­торые торчали из воды, покрыла себе волосы и грудь морскою пеной — теперь никто не различил бы в этой пене ее лица — и стала ждать, когда придет кто-либо на помощь бедному принцу.

Ждать пришлось недолго: к принцу подошла одна из молодых девушек и сначала очень испугалась, но тут же собралась с духом и позвала на помощь людей. Затем русалочка увидела, что принц ожил и улыбнулся всем, кто был возле него. А ей он не улыбнулся, он даже не знал, что она спасла ему жизнь! Грустно стало русалочке, и, когда принца увели в большое белое здание, она печально нырнула в воду и уплыла домой.

И прежде она была тихой и задумчивой, теперь же стала еще тише, еще задумчивее. Сестры расспрашивали ее, что она видела в первый раз на поверхности моря, но она ничего им не сказала.

Часто и вечером и утром приплывала она к тому месту, где оста­вила принца, видела, как созревали в садах плоды, как их потом собирали, видела, как стаял снег на высоких горах, но принца так больше и не видела и возвращалась домой с каждым разом все печаль­нее. Единственной отрадой было для нее сидеть в своем садике, обхва­тив руками красивую мраморную статую, похожую на принца, а за цветами она больше не ухаживала; они росли, как хотели, по тропин­кам и на дорожках, переплелись своими стеблями и листьями с вет­вями дерева, и в садике стало совсем темно.

И вот она не выдержала и рассказала обо всем одной из своих сестер; за ней узнали секрет и все остальные сестры, но больше никто, кроме разве еще двух-трех русалок, ну, а те никому не сказали, разве уж самым близким подругам. Оказалось, что одна из них знала, кто этот принц, видела праздник на корабле и даже могла сказать, где находится его королевство.

—  Поплыли вместе, сестрица!— сказали русалочке сестры и рука об руку поднялись на поверхность моря вблизи того места, где стоял дворец принца.

Дворец был из светло-желтого блестящего камня, с большими мраморными лестницами; одна из них спускалась прямо в море. Ве­ликолепные вызолоченные купола возвышались над крышей, а в ни­шах, между колоннами, окружавшими все здание, стояли мраморные статуи, совсем как живые люди. Сквозь высокие зеркальные окна видны были роскошные покои; всюду висели дорогие шелковые зана­веси, разостланы ковры, а стены украшены большими картинами. Загляденье, да и только! Посреди самой просторной залы журчал большой фонтан; струи воды били высоко-высоко под самый стеклян­ный купол потолка, через который на воду и на диковинные растения, росшие в бассейне, лились лучи солнца.

Теперь русалочка знала, где живет принц, и стала приплывать ко дворцу почти каждый вечер или ночь. Ни одна из сестер не осмелива­лась подплывать к земле так близко, как она; она же заплывала и в узкий канал, который проходил как раз под великолепным мрамор­ным балконом, бросавшим на воду длинную тень. Тут она останавли­валась и подолгу смотрела на молодого принца, а он-то думал, что гуляет при свете месяца один-одинешенек.

Неоднократно видела русалочка, как он катался с музыкантами на своей нарядной лодке, украшенной развевающимися флагами,— она выглядывала из зеленого тростника, и если люди иногда замечали ее длинную серебристо-белую вуаль, развевающуюся по ветру, то думали, что это лебедь машет крыльями.

Не раз слышала она, как говорили о принце рыбаки, ловившие по ночам рыбу; они рассказывали о нем много хорошего, и русалочка радовалась, что спасла ему жизнь, когда его, полумертвого, носила по волнам; она вспоминала, как его голова покоилась на ее груди и как нежно целовала она его тогда. А он-то ничего не знал о ней, она ему и присниться не могла!

Все больше и больше начинала русалочка любить людей, все силь­нее и сильнее тянуло ее к ним; земной мир казался ей значительно больше, чем ее подводный; они могли ведь переплывать на своих кораблях море, взбираться на высокие горы к самым облакам, а их земля с лесами и полями тянулась далеко-далеко, ее и глазом не охватить! Русалочке очень хотелось побольше узнать о людях и об их жизни, но сестры не могли ответить на все ее вопросы, и она обраща­лась к бабушке: старуха хорошо знала «высший свет», как она спра­ведливо называла землю, лежавшую над морем.

—  Если люди не тонут, — спрашивала русалочка, — то они живут вечно, не умирают, как мы?

—  Ну что ты! — отвечала старуха. — Они тоже умирают, их век даже короче нашего. Мы живем триста лет, но, когда к нам приходит смерть, нас не хоронят среди близких, мы не имеем могил, а просто превращаемся в морскую пену. Нам не дано бессмертной души, и мы никогда не воскресаем; мы — как тростник: вырвешь его с корнем, и он не зазеленеет вновь! У людей, напротив, есть бессмертная душа, которая живет вечно даже и после того, как тело превращается в прах; она улетает на небо, прямо к мерцающим звездам! Как мы можем подняться со дна морского и увидать землю, где живут люди, так и они могут подняться после смерти в неведомые блаженные страны, которых нам не видать никогда!

—  А почему у нас нет бессмертной души? — грустно спросила русалочка. — Я бы отдала все свои сотни лет за один день человече­ской жизни, чтобы потом тоже подняться на небо.

—  Вздор! Нечего и думать об этом! — сказала старуха. — Нам здесь живется значительно лучше, чем на земле!

—  Значит, и я умру, стану морской пеной, не буду больше слышать музыки волн, не увижу чудесных цветов и красного солнца! Неужели я никак не могу обрести бессмертную душу?

—  Можешь, — сказала бабушка,— если кто-нибудь из людей по­любит тебя так, что ты станешь ему дороже отца и матери, если отдаст он тебе свое сердце и помыслы и велит священнику соединить ваши руки в знак вечной верности друг другу; тогда частица его души передастся тебе и когда-нибудь ты вкусишь вечного блаженства. Он даст тебе душу и сохранит при себе свою. Но этому не бывать никогда! Ведь то, что у нас считается красивым, твой рыбий хвост, например, люди находят безобразным; они ничего не смыслят в красоте; по их мнению, чтобы быть красивым, надо непременно иметь две неуклю­жие подпорки — ноги, как они их называют.

Русалочка глубоко вздохнула и печально посмотрела на свой ры­бий хвост.

—  Будем жить — не тужить! — сказала бабушка. — Повеселимся вволю свои триста лет — это срок немалый, тем слаще будет отдых после смерти! Сегодня вечером у нас во дворце бал!

Вот было великолепие, какого не увидишь на земле! Стены и потолок танцевальной залы были из толстого, но прозрачного стекла; вдоль стен рядами лежали сотни огромных пурпурных и травянисто- зеленых раковин с голубыми огоньками в середине; огни эти ярко освещали всю залу, а через стеклянные стены — и море вокруг. Видно было, как к стенам подплывают стаи больших и маленьких рыб и чешуя их переливается золотом, серебром, пурпуром.

Посреди залы вода струилась широким потоком, и в нем танцевали водяные и русалки под свое чудное пение. Таких звучных, нежных голосов не бывает у людей. Русалочка пела лучше всех, и все хлопали ей в ладоши. На минуту ей было стало весело при мысли о том, что ни у кого и нигде, ни в море, ни на земле, нет такого прекрасного голоса, как у нее; но потом она вспомнила о надводном мире, о прекрасном принце, и ей стало грустно, что у нее нет бессмертной души. Она незаметно ускользнула из дворца и, пока там пели песни и весели­лись, печально сидела в своем садике. Вдруг сверху до нее донеслись звуки валторн, и она подумала: «Вот он опять катается на лодке! Как я люблю его! Больше, чем отца и мать! Я принадлежу ему всем сердцем, всеми своими помыслами, ему я бы охотно вручила счастье всей моей жизни! На все бы я решилась — только бы быть с ним и обрести бессмертную душу! Пока сестры танцуют в отцовском двор­це, поплыву-ка я к морской ведьме; я всегда боялась ее, но, может быть, она что-нибудь посоветует или как-нибудь поможет мне!»

И русалочка направилась к бурным водоворотам, за которыми жила ведьма. Еще ни разу не приходилось ей проплывать этой доро­гой; тут не росли ни цветы, ни даже трава — кругом только голый серый песок; вода в водоворотах бурлила и шумела, как под мельнич­ными колесами, и увлекала за собой в глубину все, что только встре­чала на пути. Русалочке пришлось плыть как раз между такими бурлящими водоворотами; дальше путь к жилищу ведьмы лежал че­рез пузырившийся ил; это место ведьма называла своим торфяным болотом. А там уж было рукой подать до ее жилья, окруженного диковинным лесом: вместо деревьев и кустов в нем росли полипы, полуживотные-полурастения, похожие на стоголовых змей, торча­щих прямо из песка; ветви их были подобны длинным скользким рукам с пальцами, извивающимися, как черви; полипы ни на минуту не переставали шевелить всеми сочленениями, от корня до самой верхушки, они хватали гибкими пальцами все, что только им попа­далось, и уже никогда не выпускали. Русалочка испуганно приоста­новилась, сердечко ее забилось от страха, она готова была вернуться, но вспомнила о принце, о бессмертной душе и собралась с духом: крепко обвязала вокруг головы свои длинные волосы, чтобы в них не вцепились полипы, скрестила на груди руки и, как рыба, поплыла между омерзительными полипами, которые тянули к ней свои изви­вающиеся пальцы. Она видела, как крепко, точно железными клеща­ми, держали они своими пальцами все, что удавалось им схватить: белые скелеты утонувших людей, корабельные рули, ящики, кости животных, даже одну русалочку. Полипы поймали и задушили ее. Это было самое страшное!

Но вот она очутилась на скользкой лесной поляне, где кувыркались, показывая противное желтоватое брюхо, большие, жирные водяные ужи. Посреди поляны был построен дом из белых человеческих костей; тут же сидела сама морская ведьма и кормила изо рта жабу, как люди кормят сахаром маленьких канареек. Омерзительных ужей она звала своими цыплятками и позволяла им ползать по своей большой ноздреватой, как губка, груди.

—  Знаю, знаю, что привело тебя! — сказала русалочке морская ведьма. — Глупости ты затеваешь, ну да я все-таки помогу тебе — тебе же на беду, моя красавица! Ты хочешь получить вместо своего хвоста две подпорки, чтобы ходить, как люди; хочешь, чтобы молодой принц полюбил тебя, а ты получила бы бессмертную душу!

И ведьма захохотала так громко и гадко, что и жаба и ужи попа­дали с нее и растянулись на песке.

—  Ну ладно, ты пришла в самое время! — продолжала ведьма. — Приди ты завтра поутру, было бы поздно, и я не могла бы помочь тебе раньше будущего года. Я изготовлю тебе питье, возьмешь его и по­плывешь к берегу еще до восхода солнца, там сядешь и выпьешь все до капли; тогда твой хвост раздвоится и превратится в пару стройных, как сказали бы люди, ножек. Но тебе будет так больно, как будто тебя пронзят острым мечом. Зато все, кто тебя увидит, скажут, что такой прелестной девушки они еще не встречали! Ты сохранишь свою плав­ную скользящую походку — ни одна танцовщица не сравнится с тобой; но помни, что ты будешь ступать как по лезвию ножа и изра­нишь свои ножки в кровь. Вытерпишь все это? Тогда я помогу тебе.

—  Да! — сказала русалочка дрожащим голосом и подумала о прин­це и о бессмертной душе.

—  Помни, — сказала ведьма, — что раз ты примешь человеческий облик, тебе уже не сделаться вновь русалкой! Не видать тебе ни морского дна, ни отцовского дома, ни сестер! А если принц не полюбит тебя так, что забудет ради тебя и отца и мать, не отдаст тебе свое сердце и не велит священнику соединить ваши руки, чтобы стали вы мужем и женой, тогда не получить тебе бессмертной души. С первой же зарей после его женитьбы на другой твое сердце разорвется на части, и станешь ты пеной морской!

—  Пусть! — сказала русалочка, побледнев как смерть.

—  А еще ты должна мне заплатить за помощь, — сказала ведьма. — И я недешево возьму! У тебя чудный голос, и им ты думаешь обворо­жить принца, но ты должна отдать этот голос мне. Я возьму за свой бесценный напиток самое лучшее, что есть у тебя: ведь я должна примешать к напитку свою собственную кровь, чтобы он стал остер, как лезвие меча.

—  Если ты возьмешь мой голос, что же останется мне? — спросила русалочка.

—  Твое прекрасное лицо, плавная походка и говорящие глаза — этого довольно, чтобы покорить человеческое сердце! Ну полно, не бойся; высунешь язычок, и я отрежу его в уплату за волшебный напиток!

—  Хорошо! — сказала русалочка, и ведьма поставила на огонь котел, чтобы сварить питье.

—  Чистота — превыше всего! — сказала она и обтерла котел связ­кой живых ужей. Потом она расцарапала себе грудь; в котел закапала черная кровь, и скоро стали подыматься клубы пара, принимавшие такие причудливые формы, что просто страх брал. Ведьма поминутно подбавляла в котел новых и новых снадобий, и когда питье закипело, оно забулькало так, будто плакал крокодил. И вот напиток был готов, на вид он казался прозрачнейшей ключевой водой!

—  Бери! — сказала ведьма, отдавая русалочке напиток; и русалоч­ка стала немая — не могла больше ни петь, ни говорить!

—  Если полипы схватят тебя, когда ты поплывешь назад, — сказа­ла ведьма, — брызни на них каплю этого питья, и их руки и пальцы рассыпятся на тысячи кусков!

Но русалочке не пришлось этого делать — полипы с ужасом отво­рачивались при одном виде напитка, сверкающего в ее руках, как яркая звезда. Быстро проплыла она лес, миновала болото и бурлящие водовороты.

Вот и отцовский дворец; огни в танцевальной зале потушены, все спят. Русалочка не посмела больше войти туда, — ведь она была нема и собиралась навсегда покинуть отцовский дом. Сердце ее готово было разорваться от тоски и печали. Проскользнув в сад и сорвав по цветку с грядки у каждой сестры, послала она родным тысячи воздушных поцелуев и поднялась на синюю поверхность моря.

Солнце еще не вставало, когда она увидала перед собой дворец принца и присела на великолепную мраморную лестницу. Месяц озарял ее своим чудесным голубым сиянием. Русалочка выпила об­жигающий напиток, и ей показалось, будто ее пронзили обоюдоост­рым мечем; она потеряла сознание и упала замертво. Она очнулась, когда над морем уже сияло солнце, во всем теле она чувствовала жгучую боль. Пред ней стоял красавец принц и смотрел своими чер­ными, как ночь, глазами; потупившись она увидала, что рыбий хвост исчез, а вместо него две ножки, беленькие и маленькие, как у ребенка. Но она была совсем нагая и потому закуталась в свои длинные, густые волосы. Принц спросил, кто она и как сюда попала, но она только кротко и грустно смотрела на него своими темно-голубыми глазами: ведь говорить-то она не могла. Он взял ее за руку и повел во дворец. Ведьма сказала правду: каждый шаг причинял русалочке такую боль, будто она ступала по острию ножа и иголкам; но терпеливо переноси­ла она боль и шла об руку с принцем легкая, как пузырек воздуха; принц и все окружающие только дивились ее чудной, скользящей походке.

Русалочку разодели в шелк и муслин, и стала она первой красави­цей при дворе, но оставалась по-прежнему немой, не могла ни петь, ни говорить. Как-то раз красивые рабыни, все в шелку и золоте, появились перед принцем и его царственными родителями и стали петь. Одна из них пела особенно хорошо, и принц хлопал в ладоши и улыбался ей; русалочке стало очень грустно: когда-то и она могла петь, и несравненно лучше! «Ах, если бы он знал, что я навсегда рассталась со своим голосом, чтобы только быть возле него!»

Затем рабыни стали танцевать под звуки прекраснейшей музыки; тут и русалочка подняла свои белые хорошенькие ручки, встала на цыпочки и понеслась в легком, воздушном танце; еще никто не тан­цевал так! Каждое движение подчеркивало ее красоту, а глаза ее говорили сердцу больше, чем пение всех рабынь.

Все были в восторге, особенно принц, он назвал русалочку своим маленьким найденышем, а она все танцевала и танцевала, хотя каж­дый раз, как только ноги ее касались земли, ей было так больно, будто она ступала по острым ножам. Принц сказал, что она всегда должна быть возле него, и ей было позволено спать на бархатной подушке перед дверями его комнаты.

Он велел сшить ей мужской костюм, чтобы она могла сопровож­дать его на прогулках верхом. Они ездили по благоухающим лесам, где в свежей листве пели птички, а зеленые ветви касались их плеч; они взбирались на высокие горы, и хотя из ее ног сочилась кровь и все видели это, она смеялась и продолжала следовать за принцем на самые вершины; там они любовались облаками, плывшими у их ног, точно стаи птиц, улетавшие в чужие страны.

Когда же они оставались дома, русалочка ходила по ночам на берег моря, спускалась по мраморной лестнице, окунала свои пылавшие огнем ноги в холодную воду и думала о родном доме и о дне морском.

Раз ночью всплыли из воды рука об руку ее сестры и запели печальную песню, она кивнула им, они узнали ее и рассказали ей, как огорчила она их всех. С тех пор стали они навещать ее каждую ночь, а однажды увидела она вдалеке даже свою старую бабушку, которая уже много-много лет не поднималась из воды, и самого морского царя с короной на голове; они простирали к ней руки, но не смели подплы­вать к земле так близко, как сестры.

День ото дня принц привязывался к русалочке все сильнее и силь­нее, но он любил ее только как милое, доброе дитя, сделать же ее своей женой и королевой ему и в голову не приходило, а между тем ей надо было стать его женой, иначе она ведь не могла обрести бессмертной души и должна была, в день его женитьбы на другой, превратиться в морскую пену.

«Любишь ли ты меня больше всех на свете?» — казалось, спраши­вали глаза русалочки, когда принц обнимал ее и целовал в лоб.

—  Да, я люблю тебя! — говорил принц. — У тебя доброе сердце, ты предана мне больше всех и схожа с молодой девушкой, которую я видел однажды и, верно, больше уж не увижу! Я плыл на корабле, и когда корабль разбился, волны выбросили меня на берег вблизи какого-то храма, где служат богу молодые девушки; самая младшая из них нашла меня на берегу и спасла жизнь; я видел ее всего дважды, и только одну ее в целом мире мог бы полюбить! Ты похожа на нее и почти вытеснила из моего сердца ее образ. Она принадлежит святому храму, и вот моя счастливая звезда послала мне тебя; я никогда не расстанусь с тобой!

«Увы! Он не знает, что это я спасла ему жизнь! — думала русалоч­ка. — Я вынесла его из волн морских на берег и положила в роще, возле храма, а сама спряталась в морской пене и смотрела, не придет ли кто-нибудь на помощь. Я видела эту красивую девушку, которую он любит больше, чем меня! — И русалочка глубоко-глубоко вздыха­ла, плакать она не могла.— Но та девушка принадлежит храму, никогда не вернется в мир, и они никогда не встретятся! Я же нахо­жусь возле него, вижу его каждый день, могу ухаживать за ним, любить его, отдать за него жизнь!»

Но вот стали поговаривать, что принц женится на прелестной дочери соседнего короля и потому снаряжает свой прекрасный ко­рабль в плавание. Он поедет к соседнему королю как будто для того, чтобы ознакомиться с его страной, а на самом деле, чтобы посмотреть принцессу; с ним едет большая свита. Русалочка на все эти речи только покачивала головой и смеялась — она ведь лучше всех знала мысли принца.

—  Я должен ехать! — говорил он ей. — Мне надо посмотреть прекрасную принцессу; этого требуют мои родители, но они не станут принуждать меня жениться на ней, а я никогда не полюблю ее! Она ведь не похожа на ту красавицу, на которую похожа ты. Если уж мне придется наконец избрать себе невесту, я лучше выберу тебя, мой немой найденыш с говорящими глазами!

И он целовал ее розовые губы, играл ее длинными волосами и клал свою голову к ней на грудь, где трепетало сердце, жаждавшее челове­ческого счастья и бессмертной души.

—  Ты ведь не боишься моря, моя немая крошка? — говорил он, когда они уже стояли на прекрасном корабле, который должен был отвезти их в земли соседнего короля.

И принц стал рассказывать ей о бурях и о штиле, о диковинных рыбах, живущих в глубинах, и о том, что видели там водолазы, а русалочка только улыбалась, слушая его рассказы, — она-то лучше всех знала, что есть на дне морском.

В ясную лунную ночь, когда бодрствовал только рулевой, она села у самого борта и стала смотреть в прозрачные волны; и ей показалось, что она видит отцовский дворец; старая бабушка в серебряной короне стояла на вышке и смотрела сквозь волнующиеся струи воды на киль корабля. Затем на поверхность моря всплыли ее сестры; они печально смотрели на нее и ломали свои белые руки, а она кивнула им головой, улыбнулась и хотела рассказать о том, как ей хорошо здесь, но тут к ней подошел корабельный юнга, и сестры нырнули в воду, юнга же подумал, что это мелькнула в водах белая морская пена.

Наутро корабль вошел в гавань великолепной столицы соседнего королевства. В городе зазвонили в колокола, с высоких башен разда­лись звуки рогов, а на площадях стали строиться полки солдат с блестящими штыками и развевающимися знаменами. Начались празднества, балы следовали за балами, но принцессы еще не было,— она воспитывалась где-то далеко в монастыре, куда ее отдали учиться всем королевским добродетелям. Наконец прибыла и она.

Жадно смотрела русалочка на нее и не могла не признать, что лица милее и прекраснее она еще не видала. Кожа у нее была такая нежная, прозрачная, а из-за длинных темных ресниц улыбались синие крот­кие глаза.

—  Это ты! — воскликнул принц. — Ты спасла мне жизнь, когда я, полумертвый, лежал на берегу моря!

И он крепко прижал к сердцу свою зардевшуюся невесту.

Ах, я так счастлив! — сказал он русалочке. — То, о чем я не смел и мечтать, сбылось! Ты порадуешься моему счастью, ведь ты так любишь меня!

Русалочка поцеловала ему руку, и ей показалось, что сердце ее вот-вот разорвется от боли: его свадьба ведь убьет ее, превратит в морскую пену!

Колокола в церквах звонили, по улицам разъезжали герольды, оповещая народ о помолвке принцессы. В алтарь в драгоценных сосу­дах курились благовония. Священники кадили ладаном, жених и невеста подали друг другу руки и получили благословение епископа. Разодетая в шелк и золото, русалочка держала шлейф невесты, но уши не слышали праздничной музыки, глаза не видели блестящей церемонии, она думала о своем смертном часе и о том, что она теряла с жизнью.

В тот же вечер жених с невестой отплывали на родину принца; палили пушки, развевались флаги, на палубе поставили роскошный шатер из золота и пурпура, устланный мягкими подушками; там новобрачные должны были провести эту тихую, прохладную ночь.

Паруса надулись от ветра, корабль легко и плавно скользнул по волнам и понесся в открытое море.

Как только стемнело, на корабле зажглись сотни разноцветных фонариков, а матросы стали весело на палубе танцевать. Русалочка вспомнила, как она впервые поднялась на поверхность моря и увидела такое же веселье на корабле. И вот она понеслась в быстром воздуш­ном танце, точно ласточка, преследуемая коршуном. Все были в вос­торге: никогда еще она не танцевала так чудесно! Ее нежные ножки болели, словно их резали ножами, но она не чувствовала этой боли — сердцу ее было еще больнее. Она знала, только один вечер осталось ей пробыть с тем, ради кого она оставила родных и отцовский дом, отдала свой чудный голос и ежедневно терпела невыносимые муче­ния, о которых он и не догадывался. Лишь эту ночь оставалось ей дышать одним воздухом с ним, видеть синее море и звездное небо, а там наступит для нее вечная ночь, без мыслей и сновидений. Ей ведь не было дано бессмертной души! Далеко за полночь на корабле про­должались танцы и музыка, и русалочка смеялась и танцевала со смертельной мукой в сердце, принц же целовал красавицу жену, а она играла его черными кудрями; наконец рука об руку удалились они в свой великолепный шатер.

На корабле все стихло, только рулевой стоял у руля. Русалочка, опершись своими белыми руками о борт и повернувшись лицом к востоку, стала ждать первого луча солнца, который, как она знала, должен был убить ее. И вдруг она увидела, как из моря поднялись ее сестры; они были бледны, как и она, но их длинные роскошные волосы не развивались больше по ветру — они были обрезаны.

—  Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам изба­вить тебя от смерти! А она дала нам вот этот нож — видишь, какой он острый? До восхода солнца, ты должна вонзить его в сердце принца, и когда теплая кровь его окропит твои ноги, они опять срастутся в рыбий хвост и ты станешь русалкой, спустишься к нам в море и проживешь свои триста лет, прежде чем превратишься в соленую морскую пену. Но спеши! Он или ты — один из вас должен умереть до восхода солнца! Наша старая бабушка так грустит, что потеряла от горя все свои седые волосы, а наши волосы остригла ножницами ведьма! Убей принца и вернись к нам! Торопись, видишь, на небе показалась красная полоска? Скоро взойдет солнце, и ты умрешь!

С этими словами они глубоко вздохнули и погрузились в море.

Русалочка приподняла пурпурную занавесь шатра и увидела, что головка прелестной новобрачной покоится на груди принца. Русалоч­ка наклонилась и поцеловала его в прекрасный лоб, посмотрела на небо, где разгоралась утренняя заря, потом посмотрела на острый нож и опять устремила взор на принца, который во сне произнес имя своей жены — она одна была у него в голове! — нож дрогнул в руках руса­лочки. Еще минута — и она бросила его в волны, которые покраснели, точно окрасились кровью, в том месте, где он упал. В последний раз посмотрела она на принца полу-угасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело ее расплывается пеной.

Над морем поднялось солнце; лучи его любовно согревали мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не чувствовала смерти; она видела ясное солнце и сотни каких-то прозрачных, чудных созда­ний, реявших над ней, а сквозь них просвечивали белые паруса корабля и розовые облака в небе; голоса их звучали как музыка, но такая нежная, что человеческое ухо не расслышало бы ее, так же как человеческие глаза не различали их самих. У них не было крыльев, но они носились в воздухе, легкие и незримые. Русалочка увидала, что у нее такое же тело, как и у них, и она все больше и больше отделяется от морской пены.

—  К кому я иду? — спросила она, поднимаясь в воздухе, и ее голос звучал такою дивною музыкой, какой не в силах передать земные звуки.

—  К дочерям воздуха! — ответили ей воздушные создания. — У русалки нет бессмертной души, и обрести ее она может, только если ее полюбит человек. Ее вечное существование зависит от чужой воли. У дочерей воздуха тоже нет бессмертной души, но они могут заслу­жить ее добрыми делами. Мы прилетаем в жаркие страны, где люди гибнут от знойного, зачумленного воздуха, и навеваем прохладу. Мы разносим по воздуху благоухание цветов и несем людям исцеление и отраду. Пройдет триста лет, во время которых мы будим посильно творить добро, а в награду получим бессмертную душу и сможем изведать вечное блаженство, доступное людям. Ты, бедная русалоч­ка, всем сердцем стремилась к тому же, что и мы. Ты любила и страдала, подымись же вместе с нами в заоблачный мир. Теперь ты сама можешь добрыми делами заслужить себе бессмертную душу и обрести ее через триста лет!

И русалочка протянула прозрачные руки к солнцу, впервые по­чувствовав у себя на глазах слезы.

На корабле за это время все опять пришло в движение, и видела русалочка, как принц с женой ищут ее. Печально смотрели они на волнующуюся морскую пену, будто знали, что русалочка бросилась в волны. Невидимая, поцеловала она красавицу в лоб, улыбнулась принцу и поднялась вместе с другими дочерьми воздуха к розовым облакам, плывущим в небе.

Библиотека зарубежных сказок в 9 т. Т. 1: Для детей: Пер. с дат./ Ханс Кристиан Андерсен; Сост. Г. Н. Василевич; Худож. М. Василец. — Мн.: Мал. пред. "Фридригер", 1993. — 304 с.: ил.