Воротничок

Жил-был изящный кавалер; только и было у него за душой, что подставка для снимания сапог, гребенка да еще очень красивый, ще­гольский, воротничок. Вот о воротничке-то и пойдет речь.

Воротничок уже пожил на свете и стал подумывать о женитьбе. Случилось ему как-то попасть в стирку вместе с чулочной подвязкой.

—  Ах! — сказал воротничок. — Как вы грациозны, как нежны и миловидны! Еще никогда не видывал ничего подобного! Позвольте узнать ваше имя?

Но подвязка была очень застенчива, вопрос показался ей нескром­ным, и она промолчала.

—  Вы, вероятно, завязка? — продолжал воротничок. — Что-то вро­де тесемки, которая стягивает платье на талии. Да, да, я вижу, — вы украшение и в то же время приносите пользу, прелесть моя!

—  Пожалуйста, не заводите со мной разговоров! — возмутилась подвязка. — Я, кажется, не подавала вам повода!

—  Ваша красота — достаточный повод! — сказал воротничок.

—  Ах, сделайте одолжение, не приставайте! — вскричала подвяз­ка. — Вы похожи на мужчину!

—  Конечно, я ведь изящный кавалер! — подтвердил воротничок. — У меня есть сапожная подставка и гребенка!

Вот и соврал! Воротничок просто хвастался: эти вещи принадлежали не ему, а его владельцу.

—  Отстаньте, пожалуйста, — проговорила подвязка. — Я не при­выкла к такому обращению.

—  Недотрога! — буркнул воротничок.

Тут его взяли, выстирали, накрахмалили, повесили на спинку стула, высушили на солнце, потом положили на гладильную доску. Появился горячий утюг-плитка.

—  Сударыня! — сказал воротничок утюжной плитке. — Прелест­ная вдовушка! Как жарко! Я горю! Со мной происходит какое-то превращение! Я сам не свой! Вы прожигаете меня насквозь! Ух!.. Вашу руку и сердце!

—  Ах ты рвань! — проговорила утюжная плитка и гордо прокати­лась по воротничку. Она представляла себя паровозом, который та­щит за собой по рельсам вагоны.

Воротничок слегка обтрепался; и появились ножницы, чтобы под­ровнять ему края.

—  О! — воскликнул воротничок. — Вы, должно быть, выдающаяся танцовщица, прима-балерина! Вы так великолепно двигаете ножка­ми! В жизни не видывал ничего подобного! Ни одна из женщин не может сравниться с вами?

—  Знаем! — сказали ножницы.

—  Вы достойны быть графиней, — продолжал воротничок. — Но, увы, я владею только хозяином-щеголем, сапожной подставкой и гребенкой... Ах, будь у меня графство...

—  Да, по-моему, он, сватается?! — вскричали ножницы и в гневе так искромсали воротничок, что пришлось его бросить.

«Посвататься разве к гребенке?» — подумал воротничок и обратил­ся к ней:

—  Удивительно, как сохранились ваши зубки, фрекен!.. А вы никогда не думали о замужестве?

—  Как не думать! — ответила гребенка. — Я уже невеста сапожной подставки.

—  Невеста?! — воскликнул воротничок.

Теперь ему не за кого было свататься, и он стал презирать всякое сватовство.

Время шло, и воротничок вместе с прочим тряпьем попал на бу­мажную фабрику.

Там собралось большое тряпичное общество.

Тонкие тряпки, как и подобает, держались подальше от грубых. Здесь у каждой нашлось о чем порассказать, а у воротничка, конечно, больше, чем у всех, — от был хвастун, каких мало.

—  У меня была уйма невест! — тараторил он. — Так и бегали за мной! Да и как не бегать: ведь подкрахмаленный я выглядел настоя­щим франтом! Я даже имел собственную сапожную подставку и гре­бенку, хотя никогда ими и не пользовался... Взглянули бы вы на меня, когда я, бывало, лежал на боку!.. Никогда не забыть мне моей первой невесты — завязки! Она была такая тонкая, нежная, мягкая! Из-за меня в лохань бросилась! Была еще одна, вдовушка, — воспылала ко мне такой любовью, что до белого каления дошла!.. Но я ее покинул, и она почернела с горя. Еще была прима-балерина, — это она ранила меня, видите? Бедовая была! Моя собственная гребенка тоже любила меня до того, что порастеряла все свои зубы. Словом, немало у меня было всяких приключений... Но больше всего мне жаль подвязку, то бишь — завязку, ведь она бросилась в лохань из-за меня. Да, много у меня прегрешений на совести... Пора, пора мне превратиться в белую бумагу!

Желание его сбылось: все тряпье превратилось в белую бумагу, а воротничок — вот в тот самый лист, на котором напечатана его исто­рия. Так он был наказан за свое лживое хвастовство.

И нам тоже не мешает вести себя осторожнее: как знать, может, и нам придется когда-нибудь попасть в кучу тряпья и превратиться в белую бумагу, где напечатают нашу собственную историю, и тогда пойдешь разносить по белу свету всю подноготную про самого себя!

Библиотека зарубежных сказок в 9 т. Т. 1: Для детей: Пер. с дат./ Ханс Кристиан Андерсен; Сост. Г. Н. Василевич; Худож. М. Василец. — Мн.: Мал. пред. "Фридригер", 1993. — 304 с.: ил.