Сказки о Шише

Доход не живет без хлопот

Вот отец пристарел.

Братья волю взяли, дом на себя и скот на себя отоб­рали. Отцу говорят:

—  При твоем худом здоровье первое дело — свежий воздух. Ты теперь ночуй в сарае, а день гуляй по миру. Под одним окошечком выпросишь, под другим съешь.

А Шишу дали коровку ростом с кошку, удоя с ложку:

—  Вот этот тебе, братец, наделок. И вооб­ще — люби нас, ходи мимо.

Отец сидит на крыльце, не смеет в избу зайти. У Шиша в сердце как нож повернулся. Он отца в охапку:

—  Тятенька, давай заодно жить! Есть — по­полам, и нет — пополам. А братцам дорогим я отсмею насмешку, припасу потешку!.. Тятенька, ты меня дожидайся, а я пойду эту коровенку прода­вать.

Шиш лесом идет, а дело к вечеру. И гроза соб­ралась, близко громыхнуло. На ночь мокнуть не­охота. Шиш и сунулся в боковую тропиночку, в дебрь, где бы лесину, ель погуще найти. Он в лесу не боится. Шагов сотню ступил — в ельнике дом стоит. Еле доколотился.

Старуха открыла:

—  О, куда ты, парень, попал! Уваливай, пока жив.

—  Бабинька, пусти, где коровке хоть пере­стоять грозу.

—  Дитятко, уходи: разбоем хозяева-то живут. А  к  воротам  еще  двое   бегут. Шиш сразу узнал — два богатея из соседнего села. Кричат:

—  Эй, бабка, где тут дождь переждать?

Что будешь делать! Старуха и спрятала всех в подполье:

—  Только уж чтобы ни кашлянуть, ни дохнуть, ни слова не сказать, как хозяева придут. Убьют и меня с вами.

Под полом Шиш их спрашивает, будто не знает:

—  Вы чьи? Куда?

Те не смотрят на него:

—  Со всяким сбродом не разговариваем! Тут над головами затопали, заходили... Разбой­ники приехали.

Там у них питье пошло, еда. Напились пьяны, песню запели: «Не шуми, мати-дубравушка...» Тут Шиша как шилом подняло.

—  Ах, люблю! Даже до слез! Запою и я с ними... Купцы его в охапку:

—  С ума тебя скинуло, собаку?

—  Заткни глотку! Убьют!

—  Ох, не осудите меня! Я певец природный. Запою!..

—  Молодой человек, не сгубите! Возьмите деньгами! По десятке дадим!

—  А уж по сотне не дадите?

—  Подавись сиротским! На!

Шиш деньги убрал в карман, сел в уголок, будто спит.

Не успели купцы кисеты завязать, наверху пля­совую грянули — «барыню».

Ух, барыня, не могу!
Комар ступил на ногу...

Шиш к купцам:

—  Рабы божьи, теперь не вытерплю! Я на то родился, чтобы плясать. Ух!..

Ходи, хата, ходи, хата!
Ходи, курица хохлата!..

Купцы у него на ногах повисли:

—  Возьми что хошь, пожалей не нас — сироток наших! Благодетель, не погуби!

—  Так уж, чтоб вам не обидно, еще по сотне с человека.

Вот у Шиша четыреста рублей, да все золо­тыми.

А наверху-то и учуяли, что под полом неладно. Дрогнули разбойники:

—  О, согрешили, грешники! Бесы в доме заве­лись! Не будет боле удачи...

Старуха слышит — на ней каждый трепок тря­сется:

—  Я, хозяева, бесов-то выживать туда человека запустила...

—  Какой человек?

Шиш это услышал, он всех смелее, и лезет из подполья.

Разбойники к нему:

—  Ну что? Благополучно ли? Всех ли бесов-то выжил?

Шиш и смекнул:

—  Пятерых выжил, двое остались больших. Те там, подпольем, ушли, этих надо избой выпускать...

—  Молодец, выведи эту напасть! Отблагодарим тебя.

—  Не стоит благодарности. Давайте кудели да огонька. Сами зайдите за печь, чтобы, как полетят, вас не задело.

Сам Шиш спустился под пол.

—  Ну, купцы, я с вас взял по два ста, а разбой­ники вас найдут и душу вынут. А за ваши деньги я вас отблагодарю.

Вот Шиш обоих купцов куделей замотал по одежде:

—  Как я вас подожгу, вы и летите избой да на улицу.

Чиркнул спичкой, вспыхнула куделя. Взвились купцы по лесенке, да в избу, да в сени, да на улицу. А там после грозы лужа. Они в эту лужу. Даже одежда не затлела. Да скорее в лес да домой.

А разбойники не скоро в себя пришли:

—  О, молодой человек! И не видали мы на веку такого страху...

—  О, коль страшно у бесов огненно-то видение! О, погубили мы свои душеньки, уготовили себе веч­ный огонь!..

—  Руку даю, что эти черти боле к вам не приле­тят, не досадят.

—  Тебя как благодарить-то?

—  Да вот строиться собрался...

—  Держи сотенную. За такую услугу сто руб­лей — плевое дело.

А коровку Шиш старухе ихней подарил.

Шиш домой пришел. Деньги на стол, считать начал. Сбился, опять снова. Братья около, рот раскрыли, стоят...

—  Шиш, откуда таково богатство?

—  А прихожу на рынок, а у меня коровенку из рук рвут. Пять сот за шкуренку дали.

Братья в хлев. От жадности трясутся. Коров колют и шкуры с них дерут. Запрягли пару коней да в город с кожами. Стояли-стояли в кожевенном ряду... Кто-то подошел:

—  Почем шкура?

—  Сто... нет, триста... пятьсот рублей! Покупатель глаза выпучил да бегом от них. Народ собрался, пальцами кажут:

—  Глядите-ко, безумные приехали. За коровью шкуру сотни просят...

Вернулись братья домой да на Шиша с кула­ками:

—  Обманыва-а-ать?!

—  Да что с вами? Что?

—  Да ведь нас весь рынок дураками почтил!

—  Да вы в каком ряду стояли?

—  Как в каком? В кожевенном!

—  А я в галантерейном.

Братья на другой день в галантерейном стояли. Публика ходит чистая. Барыни братьев ругают, городовые их гонят.

Один кто-то спросил опять:

—  Да почем шкура-то?

—  А вот третьего дня за маленькую шкуренку пятьсот давали, дак уж у нас нежели дешевле!

Тут уж их в шею натолкали. До самой заставы с присвистом гнали. Кричат мальчишки:

—  Самашеччих  везут! Самашеччих везут!

Прикатили братья домой, кони в мыле.

—  Подать сюда злодея, всегубителя, разори­теля!..

Не успел Шиш увернуться. Бочка во дворе стояла. Шиша в нее заколотили да с берега в реку и ухнули. Пронесло бочку с версту да к берегу и при­качало.

Шиш и слышит, что по берегу кто-то с коло­кольчиком едет. Шиш и заревел:

—  О-о-о! Ни читать, ни писать, ни слова ска­зать, а в начальники ставят!

А с колокольцем-то ехал становой с бедной деревни подати выколачивать. Он с тройки да под угор:

—  Я знаю читать, и писать, и слово сказать! Я в начальники годен. Кто здесь?

—  Я! В бочке сижу.

Становой дно выбил. Шиш вылез.

—  В начальники силом ставят, а я бы другому уступил.

—  Возьми отступного. Я в начальники горазд.

—  А давай меняться. Вы в бочку залезете — в начальники вас направят на мою должность, а я ваших лошадок с кибиточкой — себе.

—  Согласен. Хлебна ли должность та?

—  Обзолотиться можно.

—  Заколачивай скорее. Жив-во!

Забил днищем Шиш да как пнет бочку ту! Ух, она в воду полетела, поплыла...

А Шиш домой на тройке подкатил. Братья под кровати лезут:

—  У-у, утопленничек, не ешь нас!

—  Что вы, дикие! Глядите-ко, мне там каких лошадок выдали!

—  Где выдали-то?

—  Куда меня спихнули, там.

Братья коней гладят. От зависти руки трясутся.

—  Шишанушка! У нас вон бочка порожняя...

—  Ну порожняя, вижу.

—  Мы бы в бочку ту... да в речку ту... Не отка­жись. Тоже хоть по конику бы!

—  Дак что ж, можно. Неужели для братьев еди­ноутробных пожалею?

О, сколь тяжело было бочку ту катить! А те там сидят — торопят:

—  Кати круче! Всех хороших-то упустим. Опять с горы как дунет их Шиш... Поехали братаны вниз по матушке по Волге, по широкому раздолью. Выплеснуло их в Нижнем, у ярмарки. Лавку там себе поставили. В домашнюю сторону и смотреть перестали.

А Шиш с отцом зажил. Он до отца хороший стал, ласковый. Отец его залюбил.

Борис Викторович Шергин