Старик, Хызыр и царь

Жили, говорят, в прежние времена старик с дочерью. Однажды старик отправился путешествовать и вернулся из путешествия невеселый.

—  Ты что, атай, такой невеселый? — спрашивает дочь.

—  Ах, дочка, дочка! — отвечает отец. — Встретился мне в пути царь и говорит: «Ассалямагалейкум, старик! Вот тебе, старик, задача: покажи мне святого Хызыра на этом свете. Коль покажешь, дам тебе много всякого добра, не покажешь — отрублю голову». Подумал я, по­думал и сказал: «С соизволения свыше увидишь через сорок дней».

—  В таком случае, — говорит дочь, — ты сиди сорок дней, моли небо, а по хозяйству я одна похлопочу.

Старик, говорят, сидел сорок дней, молил небо. На сороковой день царь прислал за стариком везира с конем в поводу.

—  Тебя, — говорит везир, — царь вызывает.

—  Ладно, сынок, ты поезжай, а я следом потихоньку доеду, — ответил старик.

—  Ну, атай, счастливой тебе дороги! — пожелала дочь, провожая отца.

На пути к царю встретился старику молодой егет.

—  Ассалямагалейкум, бабай! — говорит егет. — Куда путь держишь?

—  Царь меня вызвал, сынок, — отвечает старик. — Я пообещал ему показать святого Хызыра. Он сказал: «Коль покажешь, дам тебе много всякого добра, не пока­жешь — отрублю голову».

—  Раз так, ты к нему, бабай, не езди, — говорит егет.

—  Нет, сынок, поеду,— говорит старик. — Я обещал приехать и сдержу слово, ведь это — дело чести.

—  Тогда, может, и меня с собой возьмешь? — спраши­вает егет.

—  Айда, айда, сынок, пожалуйста, — отвечает старик. Приехали они, входят оба в царский дворец.

—  Ага, приехал! — говорит царь.

—  Приехал, сынок, приехал, — отвечает старик.

—  Срок истекает, а ты еще не показал мне святого Хызыра, — говорит царь.

—  С соизволения свыше увидишь, потерпи, — отвечает старик и начинает молиться, время тянет. А тот егет стоит в сторонке.

За столом сидели три царских везира.

—  Ну, — говорит им царь, — сорок дней прошло, что будем делать с этим стариком?

—  Вымажем ему лицо сажей, поведем, избивая кну­том, по улицам и забьем до смерти, — отвечает первый везир.

—  Ты что посоветуешь? — спрашивает царь у вто­рого везира.

—  Не стоит водить по улицам, — отвечает тот. — Без лишних хлопот изрубим его тут на куски:

—  Ну, а ты что скажешь? — спрашивает царь у третьего.

—  Что мы выгадаем, убив старика? — отвечает третий везир. — Он честно приехал, давайте отпустим его с миром.

Пока они так переговаривались, тот егет стоял в сто­ронке, слушал, а потом подал голос.

—  Эй, падишах мой, султан мой! Твой первый везир предложил эту казнь потому, что так была убита его мать. Что человек ребенком узнает, то в его душе приви­вается. Отец второго твоего везира был мясником — сыну передались его повадки. А у третьего отец был добрый, справедливый человек, вот и от сына мы услышали самые добрые и справедливые слова,— сказал догадливый егет и, пока остальные пришли в себя, исчез.

—  Видел? — спрашивает старик у царя. — Это и был святой Хызыр.

Царь, оказав почести, одарив старика, отправил его домой.

Старик с дочерью прожили, говорят, долгую жизнь.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.

Лукман Хаким

В давние-давние времена в одном царстве-государ­стве был обычай убивать стариков. Жил в этом царстве очень ученый человек по имени Лукман Хаким. Царь возненавидел ученого за то, что он много знает, и, решив извести его, придумал хитрость. Хитрость удалась. Объя­вив Лукмана Хакима колдуном, царь приказал сбросить его в глубокий колодец и засыпать землей.

Вскоре после того, как Лукмана Хакима закопали, ко­варный царь умер. Сидит теперь на троне другой. Од­нажды, когда новый царь ел мясо, в горле у него застряла кость. Созвали разных лекарей — никто вытащить кость не может.

Был в этом царстве старик, который немало пожил и немало повидал. Царь велел спросить у старика, не знает ли он кого-нибудь, кто мог бы помочь в беде. Старик посланному к нему везиру сказал:

—  Семь лет тому назад был у нас очень ученый чело­век — Лукман Хаким. Царь приказал сбросить его в коло­дец и закопать за то, что он много знал. Может быть, он нашел возможность выжить под землей. Ежели кто поможет, так только он.

Царь приказал откопать мудреца. Выжить Лукман Хаким выжил, но был сильно изнурен. Когда ему сооб­щили, в какую беду попал царь, Лукман Хаким сказал:

—  У царя есть сын. Пусть он прикажет зарезать сына и поест его мяса. Тогда кость выскочит.

Передали эти слова царю, а тому жалко единствен­ного сына.

—  Коль с дерева срезать листок, вырастет новый, а коль подрубить корень — дерево засохнет. Не жалей сына, прикажи зарезать. Будешь сам жив — народятся дети, — сказал один из везиров.

И царь согласился пожертвовать сыном. Лукман Ха­ким, приготовив ребенка к закланию, отгородился от царя занавеской и велел незаметно принести овцу. При­несли овцу. Лукман Хаким полоснул ее ножом. Кровь овцы брызнула на царя, сидевшего в слезах за занавеской.

—  Ах! — вскрикнул царь, решив, что его сына заре­зали, и кость выскочила из горла.

Всех стоявших тут людей изумила умная хитрость Лукмана Хакима. Царь, узнав, что сын жив-здоров, на­радоваться не мог и велел устроить пир на весь мир. На пир со всех сторон съехалось много народу. Царь при всем народе благодарил Лукмана Хакима, наделил его богатством, сказав:

—  Живи в радости и довольстве, не зная нужды. С тех пор стали стариков беречь.

Лукман Хаким, говорят, и поныне горя не знает, жи­вет в радости, исцеляя хворых.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.

Хатамтай

В старину правил страной царь Хатамтай. Однажды, сидя вдвоем с везиром, начал он хвастаться:

—  Нет на свете человека щедрей меня!

—  Милости твои бесконечны, однако в щедрости ты уступаешь кое-кому, — возразил везир. — В двух месяцах пути отсюда есть царица, вот она действительно щедрая.

Нахмурился царь, промолвил:

—  Если твои слова подтвердятся, я сделаю тебя глав­ным везиром. Если они неправдой окажутся, голову от­рублю.

Переоделся он нищим, вскочил на коня и добрался до страны, где правила царица. Зашел во дворец просить милостыню. Царица дала ему золотой. Кроме Хатамтая к ней заходили и другие нищие, и всем она давала по золотой монете. Царь некоторое время спустя опять заявился во дворец, снова попросил милостыню.

Царица сказала:

—  Я могу еще и еще раз дать тебе подаяние, но ты не похож на нищего. Почему ходишь в таком обличье?

—  Я пришел испытать тебя, — признался Хатамтай. — Я ведь тоже царь и тоже славлюсь щедростью. Тем не менее не в состоянии давать каждому входящему по золотой монете. Открой тайну, откуда можно напастись столько золота на каждого?

—  В двух месяцах пути отсюда живет сапожник. Один раз кольнет шилом — засмеется, другой раз — заплачет. Если разузнаешь причину, я отвечу на твой вопрос, — поставила условие царица.

Хатамтай снова отправился в двухмесячный путь. Нашел того сапожника. Он действительно, один раз кольнув шилом, громко смеялся, кольнув во второй раз, горько плакал. Царь начал допытываться о причине. Сапожник сказал:

—  В двух месяцах пути отсюда живет муэдзин. Сперва намочит в воде рубаху, затем поскорее взбирается на минарет, чтобы прокричать азан — призыв к молитве. Как рубаха на нем высохнет, бегом спускается вниз, снова окунает ее в воду и спешит на минарет, заново начинает кричать азан. Если узнаешь, почему он так делает, я открою тебе свою тайну.

Добрался царь до муэдзина, спросил:

—  Почему ты так делаешь? Муэдзин ответил:

—  В двух месяцах пути отсюда один купец каждый день толчет в ступе бриллиант величиною с куриное яйцо. Истолчет в пыль, а как пробьет девять часов вечера, развеет ту пыль по ветру. Узнай в чем дело, тогда я о себе расскажу.

Отыскал царь купца, поинтересовался:

—  Почему пускаешь на ветер драгоценности?

Тот говорит в ответ:

—  В двух месяцах пути отсюда в песчаной пустыне нагишом бегает егет. Как завидит человека, бежит от него прочь. Узнай, что с ним, тогда услышишь мой рассказ.

Провел Хатамтай два месяца в пути, достиг песчаной пустыни. Увидел того егета. Совершенно он голый. Хотел убежать и спрятаться. Царю едва удалось догнать его. Остановил.

—  Егет, почему ты один-одинёшенек бегаешь по пу­стыне?

Егет начал рассказывать:

—  Я ездил в соседний аул, где учился в медресе. Однажды, возвращаясь домой, заночевал в попавшемся на пути ауле. Там в большом богатом доме жил одинокий старик. К нему попросился на квартиру. Утром старик куда-то ушел, предупредив: «Егет, ешь, пей. Жди моего возвращения. Только ни одну дверь не открывай». Ос­тался я в доме один, скучно стало. Подошел и открыл первую же дверь. Распахнул — а там красивая девушка сидит. Вошел я к ней. С первого взгляда влюбился, и она меня очень полюбила. Неподалеку было озеро. Вышли мы туда прогуляться. Девушка сказала: «Егет, ради всех святых не ныряй в воду». А я про себя подумал: хозяин запретил мне открывать двери, я открыл и нашел вон какую красавицу. Если не послушаюсь и нырну в воду, то, может быть, найду еще что-нибудь прекрасное. Спрыг­нул с берега, нырнул и... очутился в этой песчаной пустыне. Обратного ходу нет, здесь остался. Одежда давно износилась, вот и приходится ходить голым.

—  Почему не пойдешь к людям? — с жалостью спро­сил царь.

—  Очень я скучаю по той девушке. Как завижу ка­кого-нибудь человека, еще больше по ней тосковать начи­наю. Потому и прячусь от всех.

Вздохнул царь, двинулся в обратный путь. Добравшись до купца, в девять часов вечера отправился к его лавке. Купец разбил в ступе бриллиант величиной с куриное яйцо, истолок его в пыль и развеял по ветру. Хатамтай поведал ему историю егета, живущего в песчаной пустыне, задал вопрос:

—  Теперь ты скажи, почему такое богатство на ветер пускаешь?

—  Отныне больше не стану делать этого, улыбнулся купец и повел свой рассказ: — У отца я был единственным сыном. Что есть на свете дурного — все я делал. Денег у меня было много. Советов отца не слушался, пил и гулял. С большими деньгами имел много друзей, души они во мне не чаяли. Мать умерла. Потом и к отцу подобралась смерть. Перед тем, как покинуть белый свет, он сказал, мне: «Эй, сынок, помираю я. Как меня не станет, деньги у тебя быстро кончатся. А без денег друзья любить перестанут, все они бросят тебя, и ты, стыдясь перед ними, сам на себя наложишь руки». Я только посмеялся в ответ: «Хе, разве верные друзья бросят меня?» Отец свое твердит: «Напрасно ты не веришь мне — бросят. Все до одного отвернутся. От стыда ты сам себя убьешь. Запомни мой совет: когда надумаешь повеситься, петлю продень в кольцо, прибитое мной к ма­тице». Скоро он умер. С полсотни друзей у меня было, не меньше. С егетами и девушками гуляли мы в вольной степи, потешая душу. Тут у меня кончились деньги. Я не в состоянии оказался платить столько, сколько платили они. Тогда они оставили меня у костра варить индюшек, а сами отправились играть и веселиться с девицами. Затосковал я, задумался и не заметил, как какая-то большая птица схватила одну индюшку и улетела. Вер­нулись друзья обедать, считают: индюшки недостает. Один из самых близких друзей, рассердись, ударил меня по лицу, презрительно крикнул: «Доверили тебе обед, куда же ты смотрел?» От обиды и стыда я готов был сквозь землю провалиться. Хотел утопиться в проте­кавшей рядом речке, но вспомнил наказ отца. Покуда он был жив, ни одного его совета не слушался. Теперь ре­шил: хоть перед смертью исполню то, что он завещал. Вернулся домой. Продел веревку в кольцо, прибитое к матице, надел петлю на шею, мысленно попрощался со своей горькой жизнью. И тут от рывка кольцо оторвалось, матица треснула и что-то со звоном посыпалось на пол. Глянул я — это были спрятанные отцом золото и бриллианты. Среди них и записку нашел, написанную отцом: «Вот видишь, сынок, я оказался прав. Как посту­пили с тобой друзья? Теперь, надеюсь, поумнеешь. Не­верным друзьям отомсти. Открой торговую лавку и каж­дый вечер один из бриллиантов истолки в пыль, развей у всех на виду по ветру. Видя это, предавшие тебя друзья пожелтеют и высохнут от зависти». Сегодня я в последний раз поступил так, ибо из тех бывших друзей почти никого в живых не осталось, повысохли от зависти.

Отправился царь дальше, дошел до муэдзина. Посвя­тил его в историю купца и попросил раскрыть свою тайну.

—  В одном из аулов я учился в медресе, — начал рассказывать муэдзин. — Каждый день на рассвете, драз­ня тамошнего богатого муэдзина, я опережал его, выкри­кивая с минарета азан. Однажды так же проснулся чуть свет, пораньше побежал к мечети и вдруг полился очень сильный дождь. Одежда на мне мгновенно про­мокла. Взобрался я на минарет, а с меня вода ручьями течет. Вдруг появилась какая-то огромная птица, схва­тила меня и унесла с собой. Бросила меня та птица посреди какого-то огороженного кладбища. А в это время, не заметив меня, пришли с тяжелой ношей три человека, закопали ее в одну из могил. Я лежал, притаясь у ограды. С рассветом, как солнце взошло, на кладбище набежало множество людей. Схватили меня, связали по рукам и ногам, понесли с собой. А я не понимаю их языка. Птица, оказывается, принесла и бросила меня в другое царство. Нашелся толмач, сказал мне: «Сегодня ночью исчезла дочь царя. Подозревают, что ее украл ты». Я рассказал ему все о себе, упомянул про тех людей, которые что-то закопали на кладбище. Пошли раскапывать — а там, оказывается, дочь падишаха. Она еще не умерла, оста­лась жива. А падишах, как выяснилось, обещал выдать дочь за того, кто найдет ее. Вот и женил меня на ней. Начал я с ней жить. Из дворца меня никуда не выпускали. Жил словно в плену. Однажды я сбежал, намочил рубаху в воде и стал поджидать ту птицу, чтобы отнесла она меня обратно. Птица в самом деле появилась, вер­нула меня в аул, где я учился. Но теперь мне хочется вернуться обратно к дочери падишаха, как-никак моя жена. Каждый день жду появления птицы. Раз у меня тогда рубаха была мокрая, постоянно окунаю ее в воду, чтобы не просыхала, только вот птица до сих пор не летит.

От муэдзина царь отправился к сапожнику. Рассказал ему историю бедняги-муэдзина. Тогда сапожник о себе начал говорить.

—  Была у меня жена, да такая благочинная, что по пять раз на дню намаз читала, держала уразу. Когда выходила покормить кур, надевала шаль и перчатки. «Почему ты это делаешь?» — спрашивал я. Она, потупясь, отвечала: «Там есть петух-греховодник, не хочу пока­зывать ему свое тело». Такая праведница была моя жена.

Как-то раз вышел я на улицу постоять с мужчинами. Они судачили о своих женах: у того, мол, такая, а у дру­гого этакая. Вступил в разговор и я, хвастаюсь: «Жены, конечно, бывают всякие, но у меня такая скромная, такая воспитанная, пятикратный намаз совершает, ни одну уразу не пропускает». Тогда один усмехнулся, говорит: «Если хочешь испытать жену, попробуй одну ночь не заснуть». Я возмутился: «Как ты смеешь плохо думать про мою жену, возводишь на нее напраслину?» Вернулся домой. Вечер наступил, стемнело. Лег я спать, вспомнил про тот разговор и подумал: «Дай-ка в самом деле про­верю жену». Закрыл глаза, притворился спящим. Долго лежал так, борясь со сном, решил, что понапрасну муча­юсь, только хотел заснуть, как вдруг жена среди ночи встала, прислушалась к моему дыханию, слегка толк­нула, убеждаясь, сплю ли я. Потом умылась душистым мылом, натерлась сандаловым маслом, намазалась румя­нами, надела лучшие наряды и украшения, тихонько выскользнула на улицу. Я поднялся с постели и тайком последовал за ней. Вижу, вошла моя жена в окраинный дом с единственным окошком. Прильнул к нему, наблю­даю. А там полным-полно всяких негодяев: воры, голово­резы, разбойники. Окружили мою жену, ругают: «Почему сегодня поздно пришла?» Она отвечает: «Мой недоносок, будь он проклят, почему-то долго не мог уснуть». По­смотрел я, как они пили и гуляли, потом вернулся к себе, лег в постель. Некоторое время спустя вернулась жена. Смыла с себя румяна и сандал, спрятала наряды. И уже на рассвете улеглась рядом. Я сделал вид, будто ничего не знаю. Утром она сделала тагарат, прочитала намаз, затем надела на руки перчатки, накинула на лицо шаль. Тогда я спрашиваю у жены: «Ты куда?» «Кур покормить», — ответила она. «Разве для этого требуется наде­вать перчатки и накрываться шалью?» Она со смиренным видом говорит: «Ай, душа моя, во дворе ходит петух-греховодпик, стыдно показываться перед ним открытой». Тут я напрямик спросил: «А разве то, что ты делала нынешней ночью, не греховодное дело?» Ох, как взвилась она, как принялась метать громы и молнии. Сказала: «Я оставлю тебя в живых лишь потому, что человек ты хороший». И ушла. С той поры, лишь вспомню, как она встала на дурной путь, то плачу. А когда вспомню, как она надевала перчатки и шаль, считая петуха грехо­водником, то начинаю смеяться.

Сапожник закончил свой рассказ. Царь Хатамтай распростился с ним, отправился в дальнейший двухме­сячный путь. Приехал к царице, изложил ей историю сапожника. Тогда эта женщина тоже принялась расска­зывать:

—  Я была единственной дочерью царя. К нам часто приходил старый ишан. У него на кожаных туфлях были пришиты маленькие колокольчики. «Дедушка ишан, почему на твоих туфлях есть колокольчики, а у других людей нет?» — поинтересовалась я, а он с ясной улыбкой на лице ответил: «По земле ползает очень много всяких букашек, муравьев и прочих мелких тварей. Мы, люди, топчем их, берем на душу грех. Поэтому, чтобы нечаянно не наступить на них, я ношу туфли с колоколь­чиками. Они слышат звон и разбегаются, совесть моя перед ними чиста». Однажды я заболела. Во дворец вызвали ишана. Он лечил меня шептанием и заговорами. После его ухода обнаружилось, что у отца пропали бриллиантовые четки. Отец велел обыскать весь дво­рец — четки не нашлись. После выздоровления меня вы­пустили в сад погулять. Я зашла к ишану и увидела у него эти бриллиантовые четки. Вернувшись, сказала отцу: «Атай, а я твои потерянные четки видела у ишана-бабая». Отец приказал произвести обыск у него. Во время обыска в погребах у ишана было найдено несметное количество золота. Предав ишана казни, отец забрал себе все его богатство. Выяснилось, что ишан был гла­варем бандитов, грабил народ. Когда отец умер, вместо него править страною стала я. Вот с той поры возвращаю народу лишь то, что было награблено ишаном.

Хатамтай, распрощавшись с царицей, уехал в свою страну. Того везира, как обещал, сделал своим главным везиром.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.

Науширван Справедливый и Хатамтай Щедрый

Жил некогда царь по имени Науширван, царствовал в персидском вилайете*. Был он, скажу я тебе, настолько правдив и честен, что другого такого человека не было во всем мире. Поэтому народ именовал его Науширваном Справедливым.

Жил в те же времена еще один достойнейший муж, Хатамтай. Равных ему по части щедрости не нашлось бы и во всей Вселенной. По этой причине и старый, и малый величали его Хатамтаем Щедрым.

Науширван Справедливый и Хатамтай Щедрый крепко дружили меж собой, и каждый из них почитал другого. Но злоязычные люди разными наговорами нарушили их дружбу, вызвали вражду. И однажды Науширван Спра­ведливый в сердцах вскричал:

—  Я — царь! Пусть Хатамтай склонит голову к моим ногам, иначе я погублю его!

Дошли его слова до слуха Хатамтая, и Хатамтай ска­зал:

—  Нет у меня, свободного человека, нужды склонять голову к его ногам. Не признаю я таких царей.

Теперь весть об этом довели до Науширвана. Распа­лился царь и вознамерился отомстить за дерзость.

Владел Хатамтай скакуном по прозвищу Актамак, равных которому мир еще не знал. До того, скажу я тебе, быстроногий был конь, что месячный путь одолевал за день. Науширван Справедливый, разозлившись на Хатамтая Щедрого, дал обет: «Либо голову его получу, либо — скакуна!»

У царя была дочь, столь, скажу я тебе, прекрасная, что красавицы из красавиц стеснялись показываться рядом с ней. И вот Науширван Справедливый, собрав свой народ, вдруг объявил:

Соплеменники! Я, Науширван Справедливый, дол жен наказать Хатамтая. Коли он, человек низкого звания, не склоняет голову передо мной, царем, и коли я не покажу миру свою царскую власть, то какой, сами посудите, у меня, сидящего на троне, будет авторитет? Эй, народ, кто доставит мне либо голову Хатамтая, либо, на худой конец, его скакуна, того женю на единственной своей дочери.

В этом царстве в ту пору жил один бедный егет. Был он не из робких и лицом красивый. «Добра у меня нет, терять тут нечего. Выпадет счастье, так женюсь на царев­не, не выпадет, так и умереть не жалко», — решил этот егет и, поклявшись доставить либо голову Хатамтая, либо, на худой конец, его скакуна, отправился в путь.

Едет егет и думает: «Сделаю свое дело, не заезжая к Хатамтаю — подкараулю его где-нибудь или заеду прямо к нему, погощу, а ночью, когда заснет, отрежу голову». Ехал он, размышляя так, ехал и доехал до од­ного аула. Тут из крайнего дома вышел мужчина.

—  В какую сторону к Щедрому ехать, где примерно он живет? — спросил у него егет.

—  Зачем он тебе? Что у тебя за дело к нему?

—  Я — человек бедный и увечный. Не подаст ли, думаю, Щедрый что-нибудь во имя милосердия, — отве­тил егет.

Тогда незнакомец объяснил, как доехать до аула, где живет Щедрый, и егет благодаря этому вскоре пред­стал перед самим Хатамтаем.

У Хатамтая Щедрого не было под рукой другого живот­ного, чтобы зарезать для угощения гостя, кроме этого необыкновенного коня, все раздал людям. И Хатамтай зарезал своего скакуна, наварил мяса, накормил егета до отвала, и все делал сам, хлопотал, оказывая госте­приимство, как усерднейший из усердных слуг. Когда подошло время ложиться спать, своими руками постелил постель и уложил гостя. Потом лег сам и уснул.

А егет, изумленный щедростью Хатамтая, думал: «Горе мне! Замыслил убить из-за девушки такого хоро­шего человека! Не принесет мне это дело славы! Хоть и не убью его, какая-нибудь девушка для меня найдется, а столь щедрого мужа больше не найти!» Думал он так, думал и горько заплакал. Хатамтай, услышав плач, проснулся и спрашивает:

—  О, мой драгоценный гость, почему ты плачешь? Егет, ничего не утаив, рассказал, зачем он приехал.

Хатамтай, выслушав его, сильно огорчился.

—  Вай, — говорит, — какая жалость! Из двух воз­можностей у тебя осталась только одна!

—  Я отказался от своего намерения, — отвечает егет, плача.

А Хатамтай опять:

Вай, какая жалость! Скакуна-то я зарезал. Остается только, коли это тебя устроит, пожертвовать головой.

Сказав так, вскочил Хатамтай с места, схватил висев­ший на кирэгэ* кинжал, приставил к горлу — собрался сам себе голову отрезать. Ладно еще его жена, вскочив следом, отвела его руку.

—  Опомнись, — говорит, — Щедрый! А Хатамтай:

—  Не мешай! Гостю нужна моя голова. Не отступилась жена.

—  Подумай-ка, — говорит, — ведь ты принял ошибоч­ное решение. Пока гость довезет голову до царя, лицо изменится, царь не признает твою голову, а коль и при­знает, может совершить злодейство — отказаться от обе­щания выдать дочь за этого бедного егета. Лучше отдать гостю голову вместе с телом, живьем-то уж ты наверняка принесешь пользу.

Найдя слова жены вполне убедительными, Хатамтай надел себе на голову недоуздок и протянул повод егету. Как ни отнекивался егет, не принял Хатамтай его воз­ражений, заставил-таки повести себя к царю на поводу, да еще и со связанными руками.

Много дней они шли, немалый путь одолели, немало вод пересекли, пока дошли до города, где царствовал Науширван Справедливый. Прослышав, что такой-то егет ведет Хатамтая Щедрого, царь сам выехал им на­встречу. Выехал и видит: руки у Хатамтая связаны, на шее — веревка, на голове — недоуздок, — и впрямь бед­ный егет ведет его на поводу. Изумленный всем этим царь спросил у егета:

—  Как ты его поймал?

Егет, ничего не упустив, поведал обо всем, что пере­жил, что видел и слышал. У Науширвана Справедливого душа, видать, переполнилась — заплакал царь, слушая рассказ егета. Выплакавшись, сказал:

—  Воистину щедр тот, кто, оторвав от себя послед­нее, отдает другому. Найдется ли еще муж, готовый, по­добно Хатамтаю, отдать даже собственную голову?

В свою очередь Хатамтай Щедрый сказал:

—  Хочешь, мой падишах, — отсеки мне голову, хо­чешь — преврати меня в раба, только уж, пожалуйста, исполни то, что обещано этому егету.

Куда Науширвану Справедивому деваться — не огра­ничиваясь выражением восхищения щедростью Хатамтая Щедрого, подтвердил обещание выдать дочь за этого самого егета. Потом снова сказал:

—  Хатамтай ради щедрости не пожалел головы. Коли я, не сумев подавить свою злость, убью его, то потеряю в глазах народа право именоваться Справедливым.

Сказав так, освободил он Хатамтая от пут и принял его в свои объятия. И вернулась их дружба.

После этого, говорят, оба они прожили долгую жизнь, дошли до конца земного пути в полном согласии и пере­селились в мир вечного блаженства.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.

Йылкысыбай

Жил в одном ауле бай¹-башкир по имени Ахмет. Поста­вив в пяти верстах от аула юрту, большую часть жизни проводил он при своем табуне, в котором было с тысячу коней. Табунщиком служил у него надежный человек — батрак Юмагужа. Ахмет этого батрака очень ценил, надеялся на него больше, чем на самого себя, и давал ему полную волю делать в хозяйстве все что угодно. Бай величал батрака Йылкысыбаем.

Однажды Ахмет-бай с аульным его соседом Абдуллой-баем собрались съездить в город. Перед отъездом Абдулла выглядел удрученным. Ахмет спросил, в чем причина его удрученности. Сосед пожаловался, что нет у него надежного табунщика и табун останется без пригляда. В ответ на это Ахмет говорит ему:

—  Ты, наверно, плохо относишься к своим батракам. Коли сам ты хорош, так и они хороши. Вот есть у меня батрак Юмагужа. Я стараюсь относиться к нему как можно душевней, поэтому и он служит мне от души. Я ве­личаю его за хорошую службу Йылкысыбаем и доверяю ему больше, чем самому себе.

—  Э, — говорит Абдулла, — сколько ни доверяй, все они одинаковы. Как бы и твой Йылкысыбай не сыграл с тобой шутку.

Ахмет не согласился с Абдуллой, и они заспорили.

—  И твой Йылкысыбай, наверно, плутует, обманы­вает тебя, — твердит Абдулла.

Ахмет стоит на своем, утверждает, что Йылкысыбай — человек надежный.

—  Если  я  прав,  если  окажется, что Йылкысыбай ненадежен, что ты мне дашь? — спрашивает Абдулла.

—  Если ты прав, если окажется, что Йылкысыбай ненадежен, отдам тебе всю тысячу своих коней, юрту, все домашнее имущество и Йылкысыбая тоже, — отвечает Ахмет.

Абдулла же, побившись об заклад, пообещал: если окажется, что он не прав, то отдаст замуж за Ахмета обеих своих дочерей и две тысячи рублей впридачу.

Перед отъездом Абдулла сказал дочерям:

—  Доченьки, мы вдвоем с Ахметом уезжаем в город. Пока Ахмета не будет дома, подговорите его табунщика Йылкысыбая угостить вас мясом, зарезав косячного жеребца².

—  Ладно, атай, сделаем, как велишь, — ответили дочери.

Когда Ахмет с Абдуллой уехали, дочери Абдуллы принарядились, сели на лучших отцовых коней и отправи­лись на яйляу Ахмета. Подъехали к юрте, кличут Йыл­кысыбая. Выбежал табунщик из юрты, засмеялся ра­достно.

—  О аллах! — говорит. — То, что ждал я с небес, яви­лось с земли.

Завел девушек в юрту, выставил вкусные угощения. Поели девушки, попили кумысу и, цепляя слово за слово, доведя Йылкысыбая похвалами до помрачения разума, попросили угостить их мясом, зарезав косячного жеребца. И дали понять, что останутся переночевать, если их желание будет исполнено.

—  Ах, душеньки, — ответил Йылкысыбай, — ради вас я не то что косячного жеребца — даже Азбузата зарезал бы, да на нем бай уехал. Пойду, зарежу косячного жереб­ца, а баю скажу — украли, или — волки съели, на худой конец, скажу — утонул.

Когда он вышел, дочери Абдуллы захихикали.

—  Хи-хи-хи! Говорят, будто Йылкысыбай не обманы­вает, вот, оказывается, как он не обманывает!

Поев мяса косячного жеребца, дочери Абдуллы бая переночевали с табунщиком и утром уехали домой. Ока­зался Йылкысыбай в невеселом положении и начал ко­рить себя:

—  Ах, глупец ты, глупец! Увлекшись девчонками, ли­шил табун такого жеребца? Как я отвечу, когда бай вернется? Постой-ка! Еще дедами нашими сказано: «Коль не с кем посоветоваться, посоветуйся со своей шапкой». Попробую посоветоваться с шапкой.

Надел Йылкысыбай свою шапку на верхушку куста и, представив, будто шапка — это он сам, а он сам — это бай, завел разговор.

—  Ассалям агалейкум! — поздоровался он, подойдя к шапке. И сам же ответил за шапку:

—  Вагалейкум ассалям!

—  Ну, Йылкысыбай, как ты тут без меня жил? Жив-здоров?

—  Слава аллаху, бай-агай. Только все же случилась одна неприятность: волки, будь они неладны, съели косяч­ного жеребца.

—  Что ты несешь! Разве такой жеребец поддался бы каким-то там волкам!

«Нет, так не выйдет»,— подумал Йылкысыбай и на­чал разговор заново. Отдал салям, ответил сам же, рас­спросил шапку о своем здоровье и спрашивает за бая:

—  Что это, Йылкысыбай, в табуне косячного жеребца не видать?

—  Утонул он, бай-агай.

—  А где же его шкура, кости?..

Растерялся Йылкысыбай: не знает, как ответить. Третий раз поздоровался, задал вопрос за бая и ответил:

—  Украли нашего косячного жеребца.

И сам же возмутился, будто бы он — бай:

—  Да как же воры могли его увести, когда у нас такие злые собаки!

Нет, не может выкрутиться Йылкысыбай.

—  Ну, шапка, — говорит он, — попробую подойти к те­бе еще разок. Коль не найдешь путевого ответа, больше сроду не подойду.

И снова, отдав салям и расспросив о здоровье, гово­рит за бая:

—  Слушай-ка, Йылкысыбай, что-то я не вижу в табуне косячного жеребца. Где он?

А шапка будто бы отвечает:

—  Видишь ли, бай, когда ты уехал, ко мне приехали прекрасные, как гурии, дочери Абдуллы-бая и говорят: «Йылкысыбай-агай, если ты угостишь нас мясом, заре­зав косячного жеребца, мы с тобой переночуем». Не хва­тило у меня сил отказать таким красавицам. Зарезал я жеребца. Ты уж прости меня.

—  Вот и ладно! — Это он за бая говорит. — Хорошо, что угодил гостьям. Так и надо делать.

—  Ай да шапка! Славный совет ты мне дала! Будь что будет, — сказал Йылкысыбай, успокоился, надел шапку и ушел в юрту.

Тем временем Ахмет-бай с Абдуллой-баем вернулись из города.

—  Ну, как дела, детки? Исполнили, что я велел? — спрашивает Абдулла у вышедших встретить его дочерей.

—  Дело сделано! — отвечают дочери, перебивая друг дружку. — Подговорили мы Йылкысыбая угостить нас мясом, зарезав косячного жеребца. Йылкысыбай, ко­нечно, скажет своему баю — украли жеребца, или — вол­ки съели, на худой конец, скажет — утонул. Мы не только угостились, но и переночевали у него.

—  Спасибо, детки! — сказал Абдулла и — скорей к Ахмету. — Ну, — говорит, — полюбуйся, дружок, своим надежным Йылкысыбаем. Чего только он тут не вытворял! Когда мы с тобой уехали, мои дочки, оказывается, отпра­вились на твой яйляу. Йылкысыбай угостил их мясом, зарезав твоего косячного жеребца. Мои дочки спросили, что он тебе скажет. А он ответил, что скажет — украли жеребца, или — волки съели, на худой конец, скажет — утонул. Ты уверял, будто он не обманет, а теперь видишь, каков он? И, надеюсь, ты не забыл, что пообещал, когда мы с тобой побились об заклад?

Ахмет в ответ:

—  Мой Йылкысыбай — честный человек. Если и впрямь зарезал, так и скажет — зарезал.

—  Вряд ли, — говорит Абдулла, качая головой. — Дело-то больно уж нехорошее.

—  А что тут нехорошего? — отвечает Ахмет. — Гости дороже косячного жеребца. Если Йылкысыбай попытается обмануть меня — другое дело. Тогда все, что я обещал, станет твоим.

И вот эти двое отправились к Йылкысыбаю. Вошли к нему в юрту, поздоровались. Ахмет, прикинувшись ниче­го не ведающим, говорит:

—  Мы вот табун оглядели и что-то косячного же­ребца не увидели. Где он?

А Йылкысыбай:

—  Видишь ли, когда вы уехали, у меня побывали дочери Абдуллы-бая. «Йылкысыбай-агай³, если б ты угостил нас мясом косячного жеребца, мы бы у тебя и переночевали», — сказали они. Не смог я отказать девуш­кам, прекрасным, как райские гурии, зарезал жеребца. Делай со мной что хочешь.

—  Ай, кустым, спасибо тебе! — обрадовано вскричал Ахмет-бай. — Хорошо сделал, угодив гостьям!

А Абдулла-бай спросил:

—  Скажи-ка, Йылкысыбай, вот что: с которой из моих дочерей ты лег?

—  Со старшей, — ответил Йылкысыбай.

—  Спасибо, оказывается, ты правдив, — сказал

Абдулла-бай и тут же сговорился выдать старшую дочь за Йылкысыбая, а младшую — за Ахмета, дав по пять­десят тысяч рублей приданого.

Благодаря своей честности, а также прямоте Йылкысыбай разбогател и до сих пор, говорят, жив-здоров.

---

¹Бай — богатый землевладелец или скотовод. (прим. by admin)
²Косячный жеребец — единственный жеребец в косяке. Табун делиться на косяки по 15-25 кобыл. (прим. by admin)
³Агай — почтительное обращение к старшему мужчине. (Центральноазиатский исторический сервер)

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.