Мужик и барыня

Как-то в жаркий день барыня вышла на балкон осве­житься. Мимо проходил мужик с котомкой за пле­чами. Барыне приходилось видеть, как ее муж иногда позво­лял себе снисходить до разговора с простолюдинами. Она тоже решила поговорить с мужиком.

—  Эй, мужик! Откуда путь держишь? — крикнула барыня со своего балкона.

Мужик попался, видно, не лыком шитый, потому что отве­тил с усмешкой:

—  С того света, барыня!

Барыня усмешки не заметила, а сразу же всполошилась. Незадолго перед тем у нее умер любимый сынок Ванюшка. Вот она его и вспомнила.

—  Не приходилось ли встречать там нашего Ванюшку? — со слезами в голосе спросила она мужика.

—  Как же, как же, встречал и не раз, — ответил мужик. — Он там на старенькой кляче воду возит, совсем измучился, бед­ный.

Барыня заохала, запричитала.

—  А ты вернешься туда? — спросила она, немного успо­коившись.

—  А то как же, вернусь, и скоро, — ответил мужик.

—  Тогда зайди к нам, пожалуйста. Может, я что-нибудь придумаю.

Барыня сошла во двор. Мужик тоже отворил калитку и оказался на барском подворье.

—  Я надумала послать сыночку лошадь получше, чтоб он не мучился там, — сказала барыня и велела запрячь в повозку самую лучшую лошадь.

Мужик похвалил доброе намерение барыни, а когда лошадь запрягли, сел в повозку и уехал.

Только он убрался со двора, приезжает из города барин. Барыня перво-наперво делится с ним новостью.

—  Если бы ты знал, какое хорошее дело я тут без тебя сде­лала! — говорит она мужу. — Вышла я на балкон и вижу: идет мужик с котомкой за плечами. Я спрашиваю: «Откуда идешь, мужичок?» А он отвечает: «С того света, барыня!» Тогда я на­чинаю выпытывать: «А не приходилось ли, мол, встречать там нашего Ванюшу?» «Как же, — отвечает мужик, — он там на старой кляче воду возит, измучился весь». Жаль мне стало Ва­юшу, я подумала-подумала да и отослала ему с мужиком нашу лучшую лошадь.

—  Ну и дура ты, набитая дура! — сердито отчитал барин свою сердобольную жену. — Как это мужик в полном здравии, живой и невредимый, может попасть на тот свет? Он попросту выманил у тебя лошадь и увел на свой двор. Скажи, давно ли он уехал-то?

—  Да только что, — пролепетала сбитая с толку барыня. Барин выбежал на балкон и видит: мужичок нахлестывает лошадь и скачет во весь дух, но успел отъехать еще не очень далеко. Барин, не теряя времени, спустился на двор, велел ра­ботникам оседлать самого резвого скакуна и пустился вдогон­ку за мужиком.

Мужик на повороте дороги оглянулся, увидел скачущего всадника и сразу же догадался, что за ним погоня. Тогда он свернул к стоявшей у дороги мельнице-ветрянке, привязал ло­шадь у сторожки, а сам вбежал в мукомольное помещение.

Мельник стоял у ларя и по обыкновению тер муку меж пальцев, проверяя, хорош ли помол.

—  Эй, хозяин! — еще с порога крикнул мужик. — Что-то неладно у тебя: вон скачет барин, похоже, хочет расправиться с тобой.

—  С чего бы это барину расправляться со мной? — ответил мельник, но все же подошел к открытой двери и увидел ска­чущего во весь опор барина с нагайкой в руке.

—  С чего — скажу потом. А сейчас беги как можно ско­рей наверх и спрячься получше, — поторопил его мужик.

Мельник так и сделал. А мужик тем временем замучнил свой армяк и стал похож на мельника: стоит у ларя и щупа­ет, хорош ли помол.

Барин остановил своего коня у мельницы, вбегает внутрь помещения.

—  Где тут мужик, который барыню обманул? — разгневан­но кричит барин.

—  Да вон кто-то наверх шмыгнул, — спокойно отвечает мужик, — может, он.

Барин кинулся наверх, вытащил мельника из укрытия и пустил в дело свою нагайку. А когда отвел душу и вышел на волю, видит — нет ни лошади, ни резвого скакуна. Не видно ни­где и самого мельника. Только далеко-далеко в поле пыль вьется. Лишь теперь сообразил барин, что и сам оказался оду­раченным.

—  Ну как, милый, поймал мужика? — ехидно спросила барыня, когда он вернулся домой.

—  А надо ли его ловить-то? — в тон жене ответил барин. — Я, как и ты, подумал-подумал да и решил отдать ему своего скакуна: ведь Ванюша-то не только твой, а и мой сын!

Тем и дело кончилось.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Нужда

Жили-были в одной деревне старик со старухой. Жили они бедно, едва   сводили концы с концами, хотя ро­дители старухи и были люди богатые.

Как-то, незадолго до праздника поминовения усопших, име­нуемого в народе семиком, старуха говорит своему старику: — Васьлей, соседи уже начали варить пиво на семик, нам бы тоже надо, да не из чего. Сходи-ка к моим родителям, мо­жет, дадут пуд солода на пиво?

Васьлей взял деревянное ведро-пудовку и отправился к тестю с тещей.

—  Не дадите ли нам пудик солода? — попросил он у них. — А то праздник скоро, все будут пиво пить — нам тоже хочется.

—  Отчего же не дать, — ответил тесть. — Старуха, насыпь зятю пуд солода.

Теща была добрым человеком, и вместе с солодом дала зятю еще и большой отрубок мяса.

Идет Васьлей домой, в одной руке несет солод, в другой мясо. Дорога пролегала через мельничную запруду. Проходя самым гребнем запруды, Васьлей споткнулся и просыпал весь солод в воду. Что делать? На глаза попалась палка. Васьлей поднял ее и начал мешать воду, точно так же, как мешают ложкой в чашке. Глядит — вода стала по цвету похожей на пиво. «Вот так здорово! — подумал про себя Васьлей. — Может, она и на вкус как пиво?!» Он тут же лег на живот и стал пить из пруда. Попил-попил, и ему стало казаться, что он уже пьянеет. «Ну, а если так, — опять сам себе сказал Васьлей, — значит, надо начинать петь песню». Поднялся на ноги, запел. Однако же не успел Васьлей как следует разойтись, распеться, как услышал за собой вроде бы какого-то другого певца, кото­рый вторил ему. Оглянулся — идет, слегка пошатываясь, чело­век в рваном чапане. Васьлей дождался его и говорит:

—  Пойдем-ка, приятель, вместе. Вдвоем и идти легче, и петь веселее.

—  Айда вместе, — согласился тот.

Положили они руки друг другу на плечи и зашагали даль­ше с песней.

Идут, поют, все хорошо. Но Васьлею пришло на ум спро­сить своего попутчика:

—  А кто ты будешь? Я тебя что-то не знаю.

—  Как же это ты меня не знаешь, — отвечает тот. — Я же твоя Нужда.

—  Ну тогда пойдем ко мне, — предложил Васьлей.

Они опять обнялись и с песней тронулись к дому Васьлея.

Когда подошли к дому, жена Васьлея как раз несла воду из колодца для варки пива. Завидев пошатывающегося мужа, она спросила:

—  Да ты, никак, выпил, Васьлей? Где твой солод или отец не дал ничего?

—  Дать-то дал, — ответил Васьлей, — да невезучий я. Когда проходил мельничной плотиной, споткнулся, и весь солод из пудовки высыпался в воду. Помешал я палкой — стало пиво.

Ну я, конечно, попил — не пропадать же добру. А попил — запьянел, начал песни петь. Мне подтянул оказавшийся рядом мой друг Нужда. Вот с ним вместе и идем. Пива теперь нам все равно уж не сварить, так что неси воду поскорее домой и начинай готовить угощение. Нет пива — угостим моего друга хотя бы мясом.

Пришли в дом. Васьлей усадил Нужду за стол, а сам вы­шел наколоть дров. Вскоре вышла из избы за дровами и его жена.

—  Ты освободила наш самый большой сундук, — сказал ей Васьлей, — мы туда запрем Нужду, пусть посидит.

Жена быстро освободила сундук, что стоял в сенях. Васьлей занес в избу дрова, следом за ним пришла и жена.

Нужда сидел за столом и распевал песни. Васьлей подсел к нему и вроде бы начал подпевать. Потом изловчился, схва­тил гостя за горло и крикнул жене:

—  Жена, хватай его за ноги!

Жена схватила Нужду за ноги, вдвоем они выволокли незва­ного гостя в сени и затолкали в сундук. А для верности запер­ли сундук большим замком.

Вечером Васьлей запряг лошадь, поставил сундук на теле­гу и поехал в лес.

В лесу он вырыл под деревом большую яму и спустил в нее сундук. Потом яму опять засыпал землей, заровнял это место и даже укрыл опавшими листьями.

Вернулся Васьлей домой, и жизнь у них со старухой пошла по-другому. С каждым днем рос достаток в доме, любое дело ладилось, копейка оборачивалась гривенником, а гривенник — рублем. За один год Васьлей в богатстве поравнялся с тестем. Тесть все удивлялся: «Откуда что взялось у него, что он так быстро разбогател?» А потом и забеспокоился: «Если так и дальше пойдет, он же станет богаче меня и не захочет со мной знаться».

В семик Васьлей назвал целый дом гостей. Пришли и тесть с тещей. Попили-поели, досыта попели. Тесть выбрал минуту и спрашивает захмелевшего зятя:

—  Скажи-ка, Васьлей, как это ты сумел так быстро разбо­гатеть, уж не клад ли нашел?

Пьяненький Васьлей без утайки — да и перед кем было та­иться-то, ведь его спрашивал близкий родной человек — все, как есть, рассказал тестю: и как он засадил Нужду в сундук, и куда этот сундук закопал, и как у него сразу же после этого появился достаток в доме.

Тесть выслушал Васьлея и сделал вид, что этим все и кон­чилось. Сам же на другой день, с утра пораньше, запряг лошадь, положил на телегу   железную   лопату и поехал в лес.

Не так-то просто было найти в лесу дерево, под которым зять похоронил свою Нужду. Поискал-поискал — не нашел. Тогда он стал кричать:

—  Эй, Нужда моего зятя, где ты? Где Нужда моего зятя? Слышит, из-под одного дерева доносится   тоненький, уже почти умирающий, голосок:

—  Я здесь!

Тесть подошел к дереву, выкопал сундук с Нуждой и повез его домой. Дома он сбил замок и вытащил из сундука еле жи­вого Нужду.

—  Иди-ка теперь, Нужда, к своему давнему, старинному другу, и пусть он вместе с тобой заживет по-прежнему.

—  Нет, добрый человек, — отвечает Нужда, — я ни за что к тому злодею не пойду. Он же заживо похоронил меня, хоро­шо, что ты спас от верной смерти. Так что теперь я от тебя ни­куда не уйду.

Сказал эти слова Нужда и исчез, словно его и не было.

В ту же ночь у тестя пала лошадь. На Петров день тесть сгорел: от дома и двора одни головешки остались. И чем даль­ше, тем жизнь у него шла все хуже и хуже.

А Васьлей по-прежнему богател и жил в довольстве до са­мой смерти. А память о нем осталась — так это потому, что своим богатством Васьлей делился с бедными, с теми, кому не удавалось одолеть свою Нужду.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Бедный Илюш

Давно дело было. Один царь по имени Еремей вздумал выдать замуж свою дочь. Но условием поставил не богатство и не знатность жениха, а его умение красно говорить. Он так и объявил во всеуслышание: выдам дочь за того, кто в красноречии заткнет за пояс меня самого, пусть тот человек хоть и будет беден.

Услышав о таком условии царя, всякие там вельможи и министры, не очень-то долго раздумывая, сами себе сказали: «Э, нет, женихов из нас не получится, лучше и не пробовать тягаться с царем в словопрении».

А вот сын одного бедного крестьянина Илюш, услышав цар­ское слово, обрадовался. «А нельзя ли мне попытать счастья, — подумал он. — Не получится ли из меня жениха для царской дочери?» И отправился из родного дома в столицу. Но идти-то в город идет, а не торопится. Поспешишь, говорят, людей толь­ко насмешишь. Надо действовать наверняка — одному за та­кое дело лучше и не браться. Хорошо бы найти такого добра молодца, который за словом в карман не лезет.

И тут как раз идет навстречу ему Илле. Илюш останавли­вает Илле и, показывая рукой на пустое поле, говорит:

—  Гляди-ка, Илле, вон идут двенадцать волков.

Илле смотрит-смотрит, а ничего не видит. Так и говорит:

—  Нет там никаких волков.

—  Коли так, иди, парень, своей дорогой, нам с тобой не по пути, — говорит Илюш и остается в поле один.

Через какое-то время попадается ему навстречу Илька. Илюш останавливает его и опять, показывая в чистое поле, говорит:

—  Видишь, Илька, идут двенадцать волков!

—  Шутки шутишь, — отвечает Илька. — Нет там никаких волков.

Илюш и ему:

—  Коли так, иди своей дорогой, мне и с тобой не по пути. Идет Илюш дальше — встречается ему Илюк*. Илюш оста­навливает его и, показывая в чистое поле, говорит:

—  Гляди-ка, Илюк, идут прямо на нас двенадцать волков! Илюк какое-то время всматривается в пустое поле, а потом говорит:

—  А ты, парень, оказывается, видишь неважно. Ведь их не двенадцать, а двадцать четыре!

Тогда Илюш обрадовался и говорит:

—  Вот с тобой-то можно кашу сварить, вот с тобой-то мне по пути. Пойдем вместе царевну добывать.

Илюк соглашается, и они вдвоем идут в царский дворец.

Когда парни вошли в царские покои, царь Еремей обедал жареной курочкой. Завидев гостей, он сразу же заговорил с ними:

—  Велел вот нынче прирезать эту курицу, а то взяла моду взлетать на крышу и склевывать звезды. Оставь ее — того гля­ди, все звезды склюет.

Илюш в тон царю говорит:

—  Не стоило беспокоиться. Наши куры уже давно склевали все яркие звезды, остались только мелкие да тусклые.

Царь даже курочку есть забыл, глядит на Илюша, а потом, как бы проверяя правильность его слов, спрашивает у Илюка:

—  Правду ли говорит этот человек? Илюк отвечает:

—  Я не знаю, правда это или неправда, я живу сапожным ремеслом, домашнюю птицу не развожу. Но я видел собствен­ными глазами, как три дня назад соседская курица несла в клюве полмесяца.

Из слов Илюка получалось, что Илюш говорил правду. Следующим блюдом царю подали капусту.

—  Добрая у нас капуста родится, — говорит царь. —  Из од­ного вилка наквашивают сорок, а то и пятьдесят кадок.

Илюш свое:

—  Ну, у нас-то капуста будет покрупней: из каждого ко­чана выходит по триста, а то и по четыреста кадок.

Царь Еремей взглядывает на Илюка:

—  Правду ли говорит этот человек? Илюк в свою очередь отвечает:

—  Не берусь сказать, правда это или неправда, я живу са­пожным ремеслом. Но неделю назад над нашей деревней разра­зился сильнейший дождь. И как раз во время этого дождя че­рез деревню проходил полк солдат. Так вот все они — а их не­бось больше трех тысяч было — укрылись от дождя одним ка­пустным листом, и все остались сухими.

Опять в глазах царя стало правдой то, что сказал Илюш. Подали новое блюдо — мясо быка.

—  У нас, когда режут быка, — говорит царь, — потом из костей хоть целый дом ставь, а шкурой можно покрыть тот дом и еще останется.

—  Наши быки будут покрупнее, — не робеет перед царем Илюш. — У нас костей одного быка хватит на постройку целой деревни, а шкуры — на то, чтобы покрыть ее всю.

—  Правду ли говорит этот человек? — спрашивает царь у Илюка.

А Илюк отвечает:

—  Я не знаю, правда это или неправда, я живу сапожным делом. Но вот десять дней назад мимо нас прошел один бык, так хвост его еще и до сих пор по деревне тянется. Когда я шел сюда, мне пришлось перешагивать через этот хвост.

Так перед царем становятся правдой и эти слова Илюша. И царю ничего не оставалось, как признать себя побежденным в словесном состязании с Илюшем и отдать за него свою пре­красную дочь.

Илюш женился на царевне, и я был на их свадьбе. Пел, а голоса своего не слышал; плясал — хоть ноги и не шевели­лись; ел масло — вкуса не почувствовал; пил мед — по губам текло, а в рот не попало.

---

* Илюш, Илле, Илька, Илюк — одно и то же имя Илья.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Как Петр Первый стал кумом чуваша

Захотелось царю Петру узнать, как живут его поддан­ные. Повелел он снарядить простую кибитку и в сопровождении свиты  поехал по своему царству-государству.

Рано ли, поздно ли приехал царь в одну чувашскую дерев­ню и решил в ней заночевать.

Деревня была большой. Стали выбирать дом, куда бы мож­но было попроситься на ночлег.

Приближенные царя говорят:

—  Надо идти к тому, кто богат. Самый богатый в деревне, наверное, батюшка. Попросимся к нему.

Заходят к попу, просятся пустить их ночевать.

—  У меня матушка нездорова, — говорит поп. — Да и детей полна изба, положить вас негде. Через два дома от меня живет богатый человек, староста, попроситесь к нему, он пустит.

Идут к старосте и слышат то же самое.

—  У меня больная жена и детей семеро по лавкам — где я вас положу? На краю деревни стоит избенка, хозяин которой всех пускает. У него и жена здоровая и детей немного.

Царь со своей свитой идут на край деревни.

—  Не пустите ли нас на квартиру? — спрашивают. Бедно одетый мужик им отвечает:

—  Если не побрезгуете — заходите, ночуйте, не на улице же спать.

Заходят они в избу. По всему видно, что живут хозяева бедно. Они как раз ужинать собирались, а кроме картошки в мундире, на столе ничего не стояло.

Хозяин Иван приглашает царя за стол:

—  Садитесь, поужинаем, чем бог послал.

Царь Петр садится, ест вместе с хозяевами картошку в мун­дире, спрашивает их про житье-бытье.

—  Живем небогато, — отвечает Иван. — Лошади у нас нет, приходится старосте кланяться, а он потом за лошадь полови­ну урожая себе забирает. Семья — не маленькая, детишками бог не обидел, и хлеба до нового урожая никогда не хватает. Вот и сейчас сидим без хлеба, на одной картошке. Уж не обессудьте, угощать больше нечем.

После ужина легли спать. Бедный Иван отдает царю свою кровать, а сам ложится на голом полу. Царь Петр засыпает, но через какое-то время пробуждается, заслышав женский стон. «Что-то случилось, — думает царь. — Батюшка сказал, что у него жена нездорова, староста ссылался на болезнь жены, видно, и у этого бедняка жена захворала». Но тут раздался крик ребенка. «Нет, не хворая у Ивана жена, — понял царь, — у нее родился ребенок».

Утром царь Петр спрашивает Ивана:

—  Ночью мне послышался крик ребенка, уж не жена ли родила?

—  Да, жена была в положении, а ночью разрешилась сы­ном, — отвечает Иван.

—  Тогда давай окрестим его, — предлагает царь. — Сходи к батюшке, позови его сюда, — и с этими словами протягивает Ивану золотой пятирублевик.

Иван приходит к батюшке:

—  У меня ночью родился сын и надо бы окрестить его. У меня остановился барин, и мы хотим окрестить ребенка, пока барин не уехал.

—  На крещение нужны деньги, — говорит батюшка. Крестьянин тут же протягивает батюшке золотой пятируб­левик:

—  Вот, возьми.

—  Я по осени кропил твой двор святой водой, ты мне за это ничего не заплатил, — говорит батюшка. — Весной ходили с крестным ходом — и за это не было заплачено. Так что этим пятирублевиком ты только-только рассчитался со мной за преж­ние долги.

Огорченный Иван ни с чем возвратился домой.   Царь, за­видев его, спрашивает:

—  Что случилось, Иван? Что ты так низко голову опустил? Иван отвечает:

—  Батюшка не хочет крестить, говорит, что у меня много накопилось старых долгов, так что твои деньги он забрал на их уплату.

Тогда царь протягивает Ивану золотой червонец:

—  Позови его еще раз, и пусть приходит и матушка — ку­мой будет.

Иван опять идет к попу, отдает ему червонец:

—  Барин просит прийти и матушку, говорит, кумой будет. Получив червонец, поп уже не заставил себя долго ждать.

Пошла с ним и матушка. Правда, большой охоты стать кумой бедняка у нее не было, пошла она скорее из женского любо­пытства: на барина хотелось посмотреть.

Пришли они в дом Ивана, царь Петр говорит:

—  Я буду крестным отцом, а ты, матушка, — крестной ма­терью.

Окрестили младенца. Поп с матушкой домой пошли, а царь Петр на прощанье говорит Ивану:

—  Давай, кум Иван, вот так сделаем. Приезжай-ка ко мне в Петербург и привези сто пар лаптей. Как приедешь, тебя мо­гут остановить: куда, мол, мужик, идешь. А ты отвечай: иду, мол, к куму Петру. Тебя и приведут ко мне. А лапти в Петер­бурге продавай так: первая пара — десять рублей золотом, вторая — двадцать, третья — тридцать, так и дальше. А при­вези, как я уже сказал, сто пар.

Иван наплел сто пар лаптей и отправился со своим това­ром в город Петербург. Начал продавать лапти, как и наказы­вал ему кум Петр. Царь же на ту пору повелел устроить во дворце бал и сказал, чтобы все танцевали на том балу только в лаптях. Купцы, министры, генералы — все кинулись лапти покупать. Приходят на один базар — нет лаптей, приходят на второй — что за напасть такая — тоже нет, как не бывало. И тут-то как раз встречают крестьянина с возом лаптей. Обрадовались, спрашивают:

—  Сколь стоят твои лапти, мужичок?

—  Десять рублей золотом, — отвечает крестьянин.

—  Дороговато, да что поделаешь: в царский дворец без лаптей не пустят.

Купил один, подходит другой:

—  Сколько стоят лапотки, любезный?

—  Двадцать рублей золотом.

—  Ого!

«Ого»-то «ого», а поди, ослушайся царского приказа; надо брать, пока мужик дороже не запросил.

А мужичок и впрямь за третью пару взял тридцать рублей, за четвертую — сорок, а за пятую уже и все пятьдесят. Надо хватать, пока сто или двести не заломил!

Так Иван и расторговал весь свой липовый товар, набавляя по червонцу за каждую новую пару.

Только расторговался — к нему подходит полицейский:

—  Эй, мужик, зачем в Петербург пожаловал?

—  Я приехал к куму Петру, — отвечает Иван и подает по­лицейскому записку, которую ему когда-то оставил кум.

В записке было написано: «Кто встретит человека по имени Иван, разыскивающего кума Петра, должен немедленно при­вести его к царю Петру». И когда полицейский ту записку про­читал, то сказал:

—  Я, пожалуй, знаю твоего кума, так что пойдем, прямо к нему и отведу.

Привели Ивана к царю. Тот его сразу узнал:

—  Здравствуй, кум Иван. Приехал?

—  Приехал, — отвечает Иван.

—  Сходи-ка с дороги в баню, — предложил царь, — там тебя постригут, бороду сбреют, приоденут и приведут ко мне.

Ивана вымыли, постригли, побрили, приодели — глядит мужик сам на себя в зеркало и себя не узнает.

Царь Петр берет его с собой на бал, чтобы Иван посмотрел, как министры да генералы со своими женами в его лаптях танцевать будут. Хорошо у них получалось, будто весь свой век они в этой обувке ходили!

А наутро царь Петр дает Ивану богатую кибитку и говорит:

—  Деньги у тебя теперь есть, поезжай домой и построй хо­роший дом, чтобы было куда положить гостя, если он попро­сится ночевать.

Прикатил Иван в свою деревню на тройке с колокольчиком, привез с собой сундук золота. Все ахают, дивуются, а деревен­ские богачи от зависти аж позеленели.

—  Откуда у тебя, Иван, столько золота? — опрашивают они с любопытством.

—  А я сто пар лаптей свез в Петербург да продал, — отве­чает Иван. — В Петербурге за лапти платят чистым золотом.

Богатеи — сразу же домой, и давай тормошить своих жен: готовьте лыки, будем плести лапти и чем больше, тем лучше.

Наплели лаптей — чуть ли не всю Россию можно обуть, и повезли в Петербург. Однако же лапти у них почему-то никто не покупает, а если и купят, так платят не больше копейки. Какое уж там золото, ладно бы дорогу оправдать!

Возвращаются лаптежники в свою деревню, и ну Ивана проклинать-ругать на чем свет стоит. Да ладно бы только ругали, украли лошадей, украли и сундук с золотом. Опять Иван при­шел в прежнюю бедность.

Что делать бедному мужику, как из нужды выбиться?

Едет он опять к царю Петру, рассказывает о своем житье-бытье. Тогда царь ему говорит:

—  Переезжай всей семьей сюда, найдем для тебя здесь дом.

Крестьянин съездил в деревню, забрал жену с детишками, вернулся в Петербург к куму Петру и жил недалеко от него до самой своей смерти.

И по сей день на берегу Невы стоит небольшой домик. В этом доме жил Петр Первый, когда будущая столица русского государства еще только начинала строиться. Рядом с жили­щем царя виден домик поменьше. Говорят, чуваш Иван жил именно в этом доме.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Что сильнее всего на свете?

Одному царю захотелось узнать, что всего сильнее на земле. Он оповестил об этом весь народ и человеку, который даст правильный ответ, обещал отдать половину своего царства.

Много ли, мало ли времени прошло, явилось к царю девять человек разного чина и звания: мельник, крестьянин-погоре­лец, рыбак, кузнец, военачальник, купец-барышник, сват-краснобай, молодой кудрявый парень и лысый мудрый старик.

Царь посадил их всех вместе и задал свой вопрос:

—  Что сильнее всего на свете? Скажите, да так, чтобы было правильно!

Мельник сказал:

—  Всего сильнее ветер. Он не только тяжелые жернова лег­ко вертит, но, если разбушуется, и крылья мельницы ломает.

Крестьянин-погорелец не согласился с мельником.

—  Ветер подует, подует да утихнет,— сказал он.— А крылья мельницы сломает — не такая уж это великая беда, их можно починить. Всего сильнее огонь. От огня сгорел мой дом, сгорел дотла, даже головешки не осталось.

Рыбак, в свою очередь, не согласился с погорельцем.

—  Огонь, рано или поздно, отпылает и погаснет. Сильнее огня вода. Разве вам не приходилось видеть, как по весне разливается вода и рушит на своем пути мосты и запруды, как размывает берега озер, а потом уходит из них. Рыбаку возразил кузнец:

—  Вода сильна лишь весной. В летнюю жару вода высыха­ет, а в зимние морозы превращается в лед. Всего сильнее, ко­нечно, железо. Железный топор рубит столетний дуб, сталь­ное кресало извлекает из кремня огонь, стальная пушка бьет на много верст, стальной меч рубит головы даже барам.

Заслышав разговор о пушках и мечах, вскочил со своего места военачальник.

—  Ты забыл, что железо ржавеет! — напомнил он кузне­цу. — Всего сильнее храбрый воин. Мои герои-храбрецы опроки­дывают вражеские войска, если они даже вооружены пуш­ками.

Молодой кудрявый парень возразил военачальнику:

—  Как бы ни был силен и отважен герой, его может пле­нить красивая девушка. Никто не поднимет руку на красави­цу. Она одним взглядом может покорить даже царя.

Купца-барышника такие слова парня рассмешили.

—  Красивых девушек покупают на деньги. Всего сильнее на белом свете деньги! Если есть деньги, то и дурак может стать барином, а нет денег, то и барин становится дураком. За деньги поп дважды венчает. Деньги открывают тюремные воро­та, деньги могут и для разбойника быть пропуском в рай. Без денег не может прожить даже царь! — с последними словами купец вытащил из кармана мешочек с деньгами и для вящей убедительности потряс им.

Настал черед высказываться свату-краснобаю. Ну, что сва­ты, что свахи, как известно, за словом в карман не лезут. Ведь у них задача — даже за дурака-жениха уметь высватать хоро­шую девушку и последнюю дуру выдать за дельного умного парня. Язык у них должен быть хорошо подвешен.

Свой язык и начал хвалить сват-краснобай:

—  Это верно: за деньги можно купить все-все. Но ведь деньги-то водятся не у всех, надо еще уметь добывать их. Все­го сильнее на свете язык! Недаром про него говорят, что он без костей. Он может черное сделать белым. Может прельстить и героя, и красавицу. С помощью языка барышник обманывает барышника, льстецы задабривают грозных начальников, цари подчиняют себе целые народы. Слова, сказанные языком, мо­гут и разрушать и воздвигать города и государства!

Последнее слово осталось за сидевшим до этого безмолвно старым мудрым человеком.

—  Кто, по-твоему, сказал правильно? — обратился к нему царь. — Что всего сильнее на свете? Скажи нам.

Старик сказал так:

—  По-моему, сильнее всего — правдивое слово! Правдивое слово — остро и сильно, как ветер, горячо, как огонь, может заполонить, как вешняя вода, и пронзить насквозь, наподобие меча. Правдивое слово крепче железа, оно придает герою силы, укрепляет верой изуверившихся, делает умными красивых де­вушек. Чтобы одолеть правдивое слово, барышнику приходится отдавать все свои барыши, а лжецу-краснобаю изворачиваться ужом. Правдивое слово не ржавеет, не стареет, не тонет в воде, не гниет в земле, оно вечно молодо. Без правдивого слова нель­зя править народом, нельзя его объединить в одно целое. Мое слово правильное! Если и твое слово — о, царь! — твердое, то ты должен отдать мне половину своего царства.

Хорошо сказал мудрый старик! Но язык у царя, как и у свата-краснобая, оказался без костей, и он не только не отдал мудрецу обещанного полцарства, но и приказал вытолкать его взашей.

Все же правдивое слово мудреца дошло до народа и распро­странилось по государству. Народ отнял власть у царя, а его самого сослали на необитаемый остров в океане. Чтобы поду­мал на досуге и понял, что нет на свете ничего сильнее прав­дивого слова.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.