Лазарь Лазарич и Иван Иваныч

Давным-давно жили да были в одном селении старик со старухой. Детей у них не было и они просили бога, чтобы он дал им хотя бы одного на утешение в старости. Бог услышал их мольбы, смилостивился, и в скором времени ро­дился у них сын. Назвали его, как и отца, Иваном.

Рос мальчик не по дням, а по часам. Когда ему исполнилось три года, он выглядел уже как десятилетний.

Однажды мальчик сидел у окошка и глядел на улицу. Там играли соседские дети. Мальчик стал проситься у родителей, чтобы они его тоже отпустили поиграть со сверстниками. Те отпустили. Редко выходивший на улицу мальчик не только не имел друзей, но и вообще плохо ладил с деревенскими ре­бятишками. Вот и на этот раз стоило только ему выйти, как сверстники стали над ним насмехаться: и рост, мол, у тебя большой, и руки слишком длинные. Мальчик рассердился и на­чал колотить своих обидчиков. Кто отделался легким ушибом, а у кого-то руки или ноги оказались поломанными, кто-то ре­бер не досчитался.

На крик и плач ребятишек выбежали из домов их родители. Вышли на улицу и старик со старухой. Родители детей начали ругать их за то, что они так плохо воспитывают своего сына.

—  Один-единственный ребенок, а вы за ним углядеть не можете, — кричали разгневанные родители.

—  Полюбуйтесь, как он наших детей покалечил! Досталось и мальчику.

—  Зачем их трогал — разве не видишь, что ты ростом и силой им не ровня?!

Особенно громко кричал один мужик с рыжей бородой.

—  Вы еще с ним разговариваете? — напустился он на своих соседей. — Да знаете, как поступают с такими разбойниками...

Никто так и не узнал, как надо поступить с мальчиком, потому что в следующую минуту со словами: «Ты замахивался на моих родителей, а теперь и на меня...» мальчик схватил кри­куна за его рыжую бороду и подбросил вверх. Крикун взлетел так высоко, что его и не видно стало, потом упал на луговину за деревней. Яма, которую он выбил при падении, тут же за­полнилась водой. Был человек — не стало человека.

Все поняли, что так разговаривать с мальчиком не только бесполезно, но и опасно. И стали упрашивать родителей, чтобы они отослали от себя сына-силача. Погоревали-погоревали ста­рик со старухой, а делать нечего — начали собирать сына в дорогу. Благословили его на дальний путь, дали с собой кара­вай хлеба. Сын трижды обошел стол, за которым обедали, ска­зал отцу с матерью: «Прощайте, я вас больше не увижу и вы меня — тоже», обнял их на прощанье и ушел.

Долго он шел. Сначала считал, сколько дней да недель, а потом и со счету сбился. И на всем долгом пути не встретилось ему ни одной живой души, ни зверя, ни птицы. Может, год прошел, а может, три минуло. Идет он лесом, грызет послед­нюю горбушку родительского каравая и видит — большой дом стоит, семью стенами окруженный. Снаружи идет стена дере­вянная, за ней — оловянная, третья стена — железная, четвер­тая — медная, пятая — серебряная, шестая — золотая и седь­мая — стеклянная, вся в драгоценных камнях. Сам дом в длину и ширину по семь сажен, с семьюдесятью семью окнами, с со­рока одной дверью.

Походил парень вокруг, подивился: построить такой дом людям не под силу, уж не сам ли господь-бог его создал? По­том перемахнул одну стену, да другую, да третью — все семь оград одолел Иван и к дому подошел. Открыл одну дверь — никого нет, открыл другую — то же, третью, четвертую, соро­ковую дверь открыл — никого не встретил. Только на лавке перед сорок первой дверью лежал большой богатырский шлем. Растворил парень последнюю, сорок первую, дверь и увидел старого слепого богатыря.

—  Как живешь-можешь, на весь свет славный дедушка? — поприветствовал Иван.

—  Благодарствую, пока жив-здоров, добрый молодец, — от­ветил богатырь. — Желаю тебе, Иван, тоже прославиться на весь свет.

Посидели, помолчали. Потом богатырь спросил:

—  Зачем пришел, парень?

—  Пришел в гости, дедушка, — ответил Иван.

—  Коли так — проходи, угощать буду.

Богатырь провел парня в соседнюю комнату, усадил на золотой стул, за алмазный стол. На столе стояли разное питье и всевозможные яства. Богатырь налил парню из одной бутылки, а после того, как тот выпил, спросил:

—  Сколько чувствуешь в себе силы?

—  Если бы дали столб от земли до неба, то у меня хватило бы  силы этим  столбом  перевернуть  землю, — ответил Иван.

Богатырь открыл другую бутылку, налил из нее и подал Ивану. Но тот не стал пить, сказав, что родился он на свет один раз и пьет тоже только один раз.

Тогда богатырь ему говорит:

—  У меня есть конюшня из меди и олова, в конюшне двенадцать дверей и каждая дверь заперта на двенадцать зам­ков. В той конюшне стоит гнедой, со звездочкой во лбу, конь. Его пока никто не смог оседлать. Если ты откроешь замки и двери, я дам тебе этого коня. Если же сделать этого не суме­ешь — пеняй на себя.

Вышли они из дома, подошли к конюшне. Собрал Иван всю свою силу в кулак, размахнулся на всю ширину своего богатырского плеча и ударил по конюшне. Загудела, загремела медно-оловянная конюшня и рухнула — едва конь успел из-под обломков выскочить. Прыгнул Иван на гнедого коня, оказал богатырю: «Прощай», — да и был таков.

За один миг перелетел конь с Иваном все семь стен вокруг дома. И еще мчался семь дней и семь ночей без отдыха. На восьмой день увидел Иван разбитое войско. Лежат мертвые во­ины, все поле собой устлали.

—  Есть ли тут живые или все мертвые? — крикнул Иван.

—  Мертвых больше, живых мало, — было ему ответом.

—  Кто разбил это войско? — спросил Иван.

—  Лазарь Лазарич, — ответили ему оставшиеся в живых.

—  Давно ли он проходил здесь?

—  Давно.

Решил Иван догнать Лазаря Лазарича. Скачет он, скачет, на пути еще одно разбитое войско встречает. Опять спраши­вает:

—  Есть кто живой?

—  Мало, но есть, — ему отвечают.

—  Кто вас побил так?

—  Лазарь Лазарич.

—  Из-за чего война была?

—  Из-за дочери царя Солнца.

—  Что, так красива его дочь?

—  Красавица неописуемая: сквозь двенадцать сарафанов ее белое тело видно, сквозь тело кости видны, сквозь кости мозг просвечивает.

—  Далеко ли Лазарь Лазаревич успел уйти?

—  Наверно, далеко.

Во всю прыть пустил Иван своего гнедого коня. Гнался-гнался за Лазарем Лазаричем, догнал. Видит — отдыхает бо­гатырь в чистом поле; рядом с собой воткнул в землю свой богатырский меч, за него привязал коня, а коню дал пшеницу в золоченой торбе.

Сколько времени прошло с тех пор, как Иван сел на своего гнедого, а еще ни разу покормить его не довелось. Он отвязал коня Лазаря Лазарича, отогнал в сторону, а своего гнедого подвел к торбе с пшеницей.

Проснулся богатырь, увидел рядом с собою чужого коня, закричал в великом гневе:

—  Кто посмел отвязать моего коня и привязать своего?

—  Ну я, а только надо ли так громко кричать, — ответил Иван. — Давно гонюсь за тобой и догони раньше — может, те­бя бы и на свете уже не было. Так что считай: тебе повезло.

—  Ну нет, не от тебя моя голова с плеч упадет, — сказал Лазарь Лазарич.

—  А от кого же? — спросил Иван.

—  Где-то далеко-далеко отсюда родился богатырь Иван Иваныч — от него, — ответил Лазарь Лазарич. — Но он еще совсем молодой и сюда не скоро доедет.

—  Я и есть богатырь Иван Иваныч. Удивился Лазарь Лазарич словам Ивана.

—  Как же ты так быстро смог приехать в такую даль? — не­доумевал богатырь. — С тех пор, как я выехал из дома, прошло сорок лет, и если я в эти места приехал только через сорок лет — как же ты успел здесь очутиться, если и родился-то сов­сем недавно? Я думал, ты еще только-только сполз с колен ма­тери и учишься ходить...

Подивился богатырь, похвалил резвость гнедого коня, а по­том говорит:

—  Ну, если ты и в самом деле Иван Иваныч, давай будем силой меряться. Сначала каждый из нас на сто верст отпятит­ся, а уж потом поскачем друг другу навстречу и сразимся. Кто кого с коня сшибет, тот и будет настоящим богатырем.

Разъехались в разные стороны на сто верст богатыри, по­том понеслись друг другу навстречу, сшиблись, и выбил Иван из седла Лазаря Лазарича.

Тот пощады запросил:

—  Оставь мне жизнь, буду твоим названным меньшим бра­том.

Подал руку побежденному богатырю Иван, поднял с земли, и поехали они вместе к царю Солнца.

Еще издали увидел царь Солнца в подзорную трубу двух богатырей и выслал против них целое войско. Иван Иваныч со своим меньшим братом Лазарем Лазаричем разбили войско до последнего солдата и, как ни в чем не бывало, продолжили свой путь.

Царь с царицей в страхе попрятались. А дочь поду­мала: «Меня-то, наверно, не тронут», — и вышла навстречу бо­гатырям.

Подъезжают Иван Иваныч с Лазарем Лазаричем к царскому дворцу, видят на крыльце царскую дочь. И впрямь двенадцать сарафанов на ней и через все двенадцать тело видно, через те­ло кости видны, а сквозь кости мозг просвечивает.

—  Эх, Иван, Иван, — качает головой царевна, — стоило ли из-за меня столько войска губить?!

—  А зачем надо было твоему отцу то войско против нас высылать? — сказал Иван Иваныч. — Пусть радуется, что жив остался. Куда со страху спрятался, зови его.

Позвала царевна отца с матерью. В тот же день и свадьбу играть начали. Лазарь Лазарич со стороны жениха дружкой был. А Иван сидел рядом с царевной и ее необыкновенной кра­сотой любовался.

Три дня свадебный пир продолжался. А на четвертый день, когда Иван остался со своей молодой женой наедине, она ему сказала:

—  Все считают меня красавицей, а ведь дочь царя Салтана куда красивее меня.

Обидно стало Ивану: если так, зачем, спрашивается, он с Лазарем Лазаричем целое войско положили? А еще и захотелось ему увидеть девушку, которая была бы красивее дочери царя Солнца.

—  Не знаю, увидимся мы еще или нет, а сейчас я ухожу от тебя, прощай, — сказал он молодой жене, сел на коня и вместе с Лазарем Лазаричем уехал.

Долго ли, коротко ли едут богатыри, во владения царя Салтана приехали. Увидел их царь Салтан в подзорную трубу, собрал военный совет и на том совете было решено выслать на­встречу богатырям войско. Какой-нибудь час продолжалась битва, и все войско под мечами богатырей легло на месте.

Поглядел еще раз царь Салтан в свою подзорную трубу, видит — было войско и нет его. Схватился за голову Салтан: что делать? Думал-думал, ничего не придумал. Вместе с цари­цей спрятался во дворце, а дочь послал встречать богатырей.

Подъехали богатыри к царскому дворцу, неописуемой кра­соты царевна выходит им навстречу. И то же самое, что им уже приходилось слышать, говорит:

—  Эх, Иван, стоило из-за меня губить целое войско?

—  Не посылал бы отец того войска, оно бы целым было, — ответил Иван. — Отцу эти слова говори.

—  Теперь вижу: ты не только храбрый, но и умный, и я со­гласна выйти за тебя замуж,— сказала царевна.

—  Я все делаю по одному разу, — ответил Иван. — Один раз родился, один раз женился, второй — не могу. Вот у меня меньшой брат есть — выходи за него замуж.

Взглянула дочь царя Салтана на Лазаря Лазарича — чем не жених? — согласилась. Ну, а о богатыре и говорить не надо — где еще он найдет такую писаную красавицу: у нее сквозь две­надцать сарафанов не только все тело видно — видно еще и как кровь от сердца по жилочкам бежит...

Позвала царевна родителей, и в тот же день жених с невес­той сели за свадебный стол.

Иван после свадьбы попрощался с молодыми и поехал своей дорогой дальше.

Едет и думает: есть ли на свете еще хоть один такой же бо­гатырь, как он, или нет? И только он так подумал, увидел у дороги большую-пребольшую Голову в шлеме. «Может, разо­гнаться да растоптать конем?» — пришло ему в голову. Но в это время Голова так рявкнула, что земля кругом задрожала и сам Иван едва на коне удержался:

—  И не думай, Иван, не тебе меня пересилить!

—  Кто же тебя пересилит, если не я? — смело спросил Иван.

—  Если даже сам волшебный царь пошлет на меня за семь­сот верст отсюда огонь, и то за пятьсот верст огонь погаснет.

Сообразил Иван, что ссориться ему с Головой не с руки, лучше держаться вместе, заодно.

—  Если ты в себе такую силу чувствуешь, — сказала Голова, — я тебе скажу, куда ее приложить можно.

—  Скажи, — ответил Иван.

—  Поезжай к волшебному царю и сослужи вот какую службу, — так начала Голова. — Царь выйдет к тебе навстречу и спросит: зачем пожаловал? А ты скажи, пришел в гости. Если в гости, то проходи в дом, предложит хозяин, чай пить бу­дем. А потом он скажет, что у него есть сад с золотыми ябло­ками и поведет тебя туда. Ты соглашайся: айда, скажешь, по­смотрим. Но только выходи в сад при всем том, в чем ты к волшебному царю приедешь. Сабля у тебя есть, ты ее пристегни на пояс с левой стороны, а из-под меня возьми обоюдоострый меч и держи его в правой руке. Если хозяин спросит, почему ты так по-военному одетый и вооруженный с ним в сад идешь, ты ответь, что все, мол, наши войска так ходят и ты хочешь показать людям, как и чем вооружены наши войска. А как только выйдешь с ним в сад, сразу же заруби его и вынь сердце из груди.

Взял Иван у Головы обоюдоострый меч и поехал на своем гнедом коне к волшебному царю.

Долго ли, коротко ли ехал — в волшебное царство приехал. Такого дворца, в каком жил волшебный царь, видеть Ивану еще не приходилось — так он был богат и прекрасен.

Царь вышел навстречу Ивану, спрашивает:

—  Зачем пожаловал?

—  В гости пришел, — отвечает Иван.

—  Если в гости — проходи в дом, гостем будешь, — говорит волшебный царь.

Вошли они во дворец. Усадил царь Ивана за стол, всякими яствами уставленный, пьют чай, разговаривают:

—  У меня есть сад с золотыми яблоками, хочешь посмот­реть? — спрашивает хозяин.

—  Отчего же не посмотреть, — отвечает Иван. — Айда, по­смотрим.

Когда выходили из гостиной комнаты, Иван повесил на пояс оставленную у двери саблю, взял в руку обоюдоострый меч.

—  Зачем ты все это с собой берешь? — спросил царь.

—  А у нашего русского царя все солдаты в таком снаря­жении ходят, — ответил Иван, — вот я и хочу твоим боярам да генералам показать.

Вышли они в сад. На деревьях и в самом деле золотые яб­локи висят. Но Иван не столько на яблоки смотрит, сколь удоб­ный момент выбирает, чтобы незаметно на волшебного царя свой обоюдоострый меч поднять. Выбрал такую минуту, зару­бил волшебного царя, вынул из груди сердце и в платок завер­нул.

Дело сделано, можно и назад, к Голове, возвращаться. Прискакал Иван к Голове, развернул платок с сердцем вол­шебного царя. Обрадовалась Голова, духом воспрянула:

—  Теперь, добрый молодец, сослужи мне вторую службу — принеси мое туловище.

Сказала Голова, где ее туловище лежит. Пошел туда Иван — гора горой лежит, не сразу сообразишь, как к этой горе и подступиться. Позвал Иван к себе на помощь коня, прита­щили они туловище к Голове. После этого взял он жир с серд­ца волшебного царя, помазал тем жиром голову и туловище и соединил их.

Опять Голова стала богатырем. Поблагодарил богатырь Ивана за службу и говорит:

—  Это царь Змей Горыныч, когда я спал, мою голову от туловища отделил. Теперь пойдем, отомстим ему.

Согласился Иван идти с богатырем — вдвоем все лучше, чем одному. Да и со Змеем Горынычем охота силой померяться.

Пришли они во владения царя Змея. Вышел им навстречу Змей Горыныч и вместо «здравствуй» сразу же:

—  Зачем пришли? Чтобы я съел вас обоих?

—  Не съешь, подавишься, — отвечает ему Иван.

—  Этого богатыря я знаю, — показал на Иванова товарища Змей, — а тебя вижу в первый раз. Ты что, тоже богатырь?

—  Да, богатырь, — отвечает Иван.

—  Ну пусть вы оба богатыри, а все равно не вам со мной тягаться, — бахвалится Змей Горыныч.

—  Если не нам, так кому же с тобой бороться? — допыты­вается Иван.

—  А тот, с кем я буду силой меряться, еще только недавно родился, еще только с колен матери, наверно, слез и ходить учится, — отвечает Змей.

—  Уж не про богатыря Ивана Иваныча ли ты говоришь? — догадался Иван.

—  Про него самого, — подтвердил Змей.

—  Так вот он перед тобой и стоит, — Иван сделал шаг впе­ред.

—  Что же, если не врешь, будем биться, — согласился Змей. — Только сначала давай покурим.

Сели, закурили. У Змея Горыныча двенадцать голов и он сразу двенадцать цигарок курит. Иван — одну, богатырь Голо­ва — ни одной.

Покурили.

—  Теперь начнем, — говорит Змей. — Ты — первый.

—  Не я, а ты бахвалился, ты и начинай, — отвечает Иван.

—  Ты — мой гость, тебе почет и уважение, — настаивает Змей.

Не стал больше препираться Иван, размахнулся обоюдоострым мечом и за один раз одиннадцать голов Змея срубил.

Остался Змей с одной головой; и совсем мертвым себя счи­тать не считает, и живым — тоже.

—  Отруби, Иван Иваныч, и двенадцатую, чтобы мне не му­читься, — просит он богатыря.

—  Скажи, что у тебя в доме самое дорогое, тогда и отруб­лю, — отвечает Иван.

—  За дверью стоит одиннадцатисаженной толщины чугунный столб, — сказал Змей, — под этим столбом — стеклянный сун­дук, в том сундуке серебряный свисток. Если свистнешь в этот свисток — все кругом зазвенит-запоет на семьдесят семь голо­сов. Дороже этого свистка у меня ничего нет.

Иван отрубил и последнюю голову Змея, а потом вместе с богатырем-Головою пошел в дом. Повалили они чугунный столб, достали из сундука серебряный свисток. Свистнул Иван в тот свисток и все кругом запело-зазвенело на семьдесят семь голосов.

Услышала свисток дочь Змея Горыныча, вышла к богаты­рям, говорит:

—  Осилил ты, Иван, моего отца-батюшку, теперь можешь брать меня в жены.

—  Один раз я уже женат, второй раз не могу, — отвечает

Иван. — Вот пришел со мной богатырь Голова, выходи за него, а я у вас на свадьбе посаженным отцом буду.

Взглянула дочь Змея Горыныча на Иванова товарища — чем не жених? — согласилась.

Сыграли свадьбу, Иван попрощался с молодыми и поехал дальше своей дорогой.

Едет он и сам с собой рассуждает:

—  Со всеми богатырями в окрестных царствах-государствах силой я померялся, всех победил. Не хватит ли по белу свету шататься? Не сделаться ли в каком-нибудь царстве-государстве царем — а для меня это так же просто, как два раза чихнуть — и не пожить ли спокойно, делая людям добрые дела?

Оказано — сделано. Стал Иван царем, построил себе не­обыкновенной красоты дворец, живет-поживает, своим царством по справедливости управляет.

Долго ли, коротко ли он так пожил, однажды вышел на балкон, посмотрел окрест в подзорную трубу — всадника на своем царском поле увидел.

—  Кто это мое поле конем топчет? — подивился смелости того человека царь Иван. — Пойду-ка посмотрю на храбреца.

Встретил он пришельца и только хотел спросить, кто он и откуда, как увидел на безымянном пальце правой руки знако­мое обручальное кольцо. Такими кольцами обменялись они с женой, когда их венчали.

—  Где ты нашел это кольцо, добрый молодец? — спросил царь Иван у приезжего.

—  Мать подарила, — ответил тот. Удивился и обрадовался царь Иван:

—  Выходит, ты — мой сын, а я — твой отец. Вот погляди, у меня на этом же пальце второе такое кольцо.

Обрадовался и сын, что встретил отца. Обнялись они, поце­ловались, а потом сын говорит:

—  Напал на нас царь Салтан со своим войском, мать вместе с дедушкой и бабушкой в темнице запер и глаза им выко­лол, меня тоже едва жизни не лишил.

—  Как же так? — вскричал царь Иван. — Салтанов зять — мой меньшой брат Лазарь Лазарич — не мог такого допустить!

—  Лазарь Лазарич, говорит, поехал тебя, старшего брата, навестить, а Салтан тем временем на нас и напал, — сказал сын.

Царь Иван накормил-напоил сына, а потом они сели на коней и поскакали в царство вероломного Салтана.

Салтаново войско как только завидело царя-богатыря Ива­на, так сразу же, без боя, сдалось в плен. Самому Салтану пришлось головой поплатиться за свое вероломство.

А когда освободили из темницы жену Ивана и ее родителей, смазали им глаза жиром сердца волшебного царя, и они стали видеть даже лучше, чем раньше.

После этого съездил Иван и за своими родителями, привез их в свой царский дворец и еще долго, говорят, царствовал. Весь свет знал царя-богатыря, молва о нем и до наших дней, как видите, докатилась.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Иван

Жили-были мужик да баба. Уже на старости лет ро­дился у них сын. Назвали его Иваном. Не успел сын научиться ходить, мать умерла. Отец в недолгом времени же­нился еще раз. От второй жены родилось три девочки.

Мачеха сразу же невзлюбила Ивана, а когда он подрос и начал ходить в школу, стала подумывать, как бы и вовсе сжить его со свету.

У Ивана было два любимца: жеребенок и кудлатый щенок. Он постоянно играл с ними, кормил и холил. И когда возвра­щался из школы, каждый раз сначала бежал к жеребенку, по­том играл с собакой и только потом уже заходил в дом.

Думала-думала мачеха, как погубить пасынка, и вот что придумала. Она испекла для него лепешки, подмешав в тесто яду. Съест, мол, парень такую лепешку и отдаст богу душу.

Иван в тот день, как всегда, придя из школы, завернул к своему любимому жеребенку. Пришел в хлев, а жеребенок стоит в нем чем-то опечаленный.

—  Жеребенок, ты что такой печальный? — спросил Иван.

—  Как же мне не быть печальным, — отвечает жеребе­нок. — Мачеха хочет отравить тебя: она испекла для тебя ле­пешек с ядом.

—  Что же мне делать? — спрашивает Иван.

—  Ты возьми лепешку, сделай вид, что ешь, а сам выйди из дома, а лепешку отдай щенку, — сказал жеребенок.

Иван вошел в избу.

—  Ах, дитя, ты, наверно, голоден, — залебезила перед ним мачеха, — на-ка вот я тебе лепешку испекла, поешь ее.

Иван берет лепешку и, делая вид, что ест, выбегает во двор. Щенок уже поджидал его, и Иван отдал ему лепешку, щенок поел лепешку и его тут же начало рвать.

Иван не сразу вернулся в избу, а какое-то время гулял со своими сверстниками. А когда пришел домой, мачеха очень удивилась.

«Как же это он сумел остаться в живых?» — думает мачеха. И придумывает разделаться с пасынком другим более верным способом. На другой день она подвесила на тоненькой веревочке над дверью острый топор. Расчет был простой: па­рень придет из школы, хлопнет дверью и топор упадет ему прямо на голову.

Но Иван, как и всегда, прежде чем войти в избу, забежал к своему любимцу — жеребенку. Жеребенок опять стоял пе­чальный.

—  Что ты опять стоишь такой печальный? — спрашивает Иван.

—  Как же мне не быть печальным, — отвечает жеребенок, — если мачеха по-прежнему хочет во что бы то ни стало погубить тебя. Она повесила над дверью топор, и как только ты захлоп­нешь дверь, топор упадет и разобьет тебе голову.

—  Что же делать? — спрашивает Иван.

—  Ты возьми с собой щенка, открой дверь и пусти его вперед, — сказал жеребенок. — А как только собака войдет в избу, сильно хлопни дверью, сам же оставайся в сенях.

Иван позвал щенка и повел в избу. Как только щенок пе­реступил порог, Иван сильно захлопнул дверь, топор грохнул­ся и размозжил бедной собаке голову. Лишь после этого вошел в избу и сам Иван.

Мачеха из себя выходит: «Как же это пасынку удается избегать неминуемой смерти? Тут что-то не так». И в конце концов идет за советом к знахарке.

—  Так и так, — говорит она знахарке. — Остался от первой жены моего мужа парнишка. Парнишка непутевый, никудыш­ный. Я пробовала и так и этак избавиться от него, а ничего у меня не получается.

Знахарка говорит мачехе:

—  У него жеребенок знает колдовство. Так что сначала на­до прикончить жеребенка, потом легко будет разделаться и с мальчиком.

Вернулась мачеха домой и ну зудеть мужу: заколи да заколи жеребенка. И кусает будто он ее, и лягает и вообще никакого житья от него нет. Жаль было мужу жеребенка, Да что поделаешь, пришлось уступить настояниям жены.

Ушел наутро Иван в школу, а отец начал вить веревку, что­бы покрепче привязать жеребенка, когда станет его колоть.

Вернулся Иван домой и перво-наперво идет к жеребенку. Тот стоит горем убитый, из глаз слезы катятся.

—  Что ты такой? — спросил Иван. — Что случилось?

—  Пока еще не случилось, но скоро случится, — сказал жеребенок. — Мачеха ходила к знахарке, та ей сказала, что тебя от смерти спасаю я, так что, мол, сначала надо разде­латься с жеребенком, потом легко будет прикончить и тебя. Сейчас отец твой в избе вьет веревку, чтобы покрепче привя­зать меня, когда будет колоть.

—  Что же нам делать? — заплакал с горя и Иван.

—  Ты попробуй вот что сделать, — говорит жеребенок, — Иди в избу и скажи отцу: я вырастил жеребенка, ухаживал за ним, позволь мне последний разочек прокатиться на нем по двору. Отец разрешит, и ты скорей садись на меня, а когда сядешь, хлестни меня, как следует...

Иван вошел в избу. Видит: отец вьет веревку.

—  Зачем тебе понадобилась веревка, отец? — спрашивает Иван.

—  Да вот жена упросила заколоть жеребенка, — отвечает отец, — веревка может понадобиться.

Иван заплакал.

—  Разреши мне, отец, последний раз прокатиться на моем любимом жеребенке, — просит он отца. — Ведь я больше всех ухаживал за ним, я вырастил его.

—  Что ж, прокатись, сынок, — отвечает отец.

Иван вышел во двор, оседлал жеребенка, вскочил на него и стегнул ремнем. В мгновение ока жеребенок перескочил через ворота и, как ветер, помчался по полю. Мачеха спохватилась, послала погоню, да было уже поздно: ни один конь не смог догнать жеребенка.

На пути Ивану с жеребенком попалось свиное стадо. Же­ребенок приостановился и сказал:

—  Ты, Иван, сходи к пастуху и попроси его зарезать одну свинью. Мясо отдай пастуху, сам возьми лишь один пузырь. Я подожду тебя здесь у дороги.

Иван сделал так, как велел жеребенок, вернулся к нему со свиным пузырем.

—  А теперь надень пузырь на голову, — оказал ему жере­бенок.

Иван надел пузырь, опять сел на жеребенка и они помча­лись дальше.

Ехали они, ехали, до большого города доехали. Жеребе­нок остановился и говорит Ивану:

—  В этом городе живет царь. Ты иди к царю, нанимайся его царский сад сторожить, а я останусь здесь. Если понадоблюсь — только свистни, и я стану перед тобой, как лист перед травой.

Отправился Иван к царю и нанялся сторожить сад. В саду был шалаш. Ночью Иван ходил по саду, а днем, с утра до вечера, спал в шалаше. Если его кто-то о чем-нибудь спраши­вал, он всегда отвечал: «Не могу знать».

У царя было три дочери-невесты. Но, вместо ожидаемых сватов, вдруг приходит известие, что в такой-то день старшая дочь будет съедена трехглавым черным змеем.

Вся царская семья, все царские слуги и министры впали в безысходное горе. Царь шлет гонцов во все концы своего царст­ва и через них объявляет: «Кто спасет мою старшую дочь, за того я ее и выдам замуж».

Наступил назначенный змеем день. Все пошли на озеро за царским садом. Впереди шли молодцы-удальцы, пожелавшие сразиться со змеем и породниться с царем.

Вот из озера с шипением выплыл трехглавый черный змей. И всех молодцов, как ветром, сдуло. Видя это, Иван выскаки­вает из шалаша и громко свистит. В ту же минуту является уже оседланный и с саблей сбоку седла жеребенок. Иван сни­мает с головы пузырь — раньше волосы у него были медно-рыжими, а теперь стали золотыми — вскакивает на жеребенка и с саблей в руке мчится к озеру. Одним взмахом он срубает все три головы змея. И не успел никто опомниться, как Иван уже вернулся в сад, надел на голову пузырь и лег в шалаше, а жеребенка отпустил в поле.

Мимо шалаша проходили царские дочери и не удержались, чтобы не укорить Ивана:

—  Спишь целыми днями, Иванушка-дурачок, даже не при­шел поглядеть, как добрый молодец змея убил.

—  Не могу знать,— ответил им Иван.

Проходит какое-то время и, как снег на голову, падает на царя новое известие: в такой-то день средняя дочь будет съеде­на семиглавым змеем.

Опять стон и плач стоит в царском дворце. Опять призывает царь молодцов-удальцов вступиться за свою дочь и обещает отдать замуж за того, кто ее спасет.

Но наступает назначенный день, с шипением выплывает из озера семиглавый черный змей, и опять молодцы-храбрецы, при виде змея, ударились в кусты.

Иван вышел из шалаша, свистнул жеребенка, а когда тот примчался, снял с головы пузырь и поскакал к озеру. Первым ударом Иван срубил пять голов змея. Змей, в свою очередь, ударил хвостом Ивана и сломал ему безымянный палец. Сама царская дочь подбежала к Ивану и своим платочком перевязала ему палец. Иван еще раз замахнулся саблей и отрубил послед­ние две головы змея. А пока все кругом от радости и удивле­ния ахали да охали, Иван пустил жеребенка в поле, а сам залез в шалаш, надел на голову пузырь и лег спать.

Опять проходили мимо шалаша царские дочери и опять посмеялись над Иваном:

—  Спит дурачок и ничего не видит, ничего не слышит.

Уставший после боя со змеем, Иван и в самом деле не слышал, что говорили царевны. Он уже крепко спал.

Но тут средняя дочь вдруг увидела на пальце Ивана свой платочек, да и пузырь, второпях, Иван надел не очень акку­ратно — из-под него видны были, золотые волосы. Царевна ис­пугалась и подумала: «Неужели мне придется выходить замуж за этого дурачка?»

Но страхи царевны оказались напрасными. Среди молодцов-удальцов, как и в первый раз, нашелся такой, который ут­верждал, что змея убил именно он. Царь отдал старшую и сред­нюю дочь за их ложных спасителей.

Проходит еще какое-то время, и новое известие повергает в печаль и уныние весь царский двор: в такой-то день двенадцатиглавый змей съест младшую дочь. Плачут слуги, рыдают мать с отцом.

И опять раздается клич на все царство:

—  Кто спасет мою дочь, тот и будет ее мужем.

Младшая дочь была красоты неописуемой; съехавшиеся со всего царства молодцы-удальцы обещают царю: спасем, обяза­тельно спасем!

Но вот настал назначенный день, из озера выплыл с шипе­нием двенадцатиглавый змей, и храбрецы, враз забыв свои громогласные обещания, попятились назад.

Иван вышел из своего шалаша, вызвал жеребенка, а когда тот примчался, сел на него и с саблей в руке полетел на озе­ро — только золотые волосы на ветру развеваются.

С первого замаха Иван и на этот раз срубил пять голов змея. Змей ударил его огромным хвостом и вбил по пояс в землю. Земля на берегу озера была мягкой, и Ивану удалось выбраться на новое место. Опять размахнулся он саблей и сру­бил еще пять голов. Змей, в свой черед, еще раз ударил Ивана и загнал его в грязь по самые плечи. Как знать, может, и не выбраться бы Ивану, не помоги ему кое-кто из осмелевших молодцов. А уж как только выбрался, рубанул из последних сил саблей и срубил последние две головы змея.

Крик всеобщей радости прокатился над озером. Все кину­лись благодарить золотоволосого удальца, победившего страш­ного змея. А только от победителя и след простыл. Иван вско­чил на своего быстроногого жеребенка, да и был таков. У ша­лаша надел на голову пузырь и завалился спать.

Опять мимо шалаша идут с озера царевны и качают голо­вами:

—  Наш Иван и нынешнее сражение со змеем проспал. Приходят дочери к отцу, а там уже сидит удалец-молодец и в грудь себя колотит:

—  Это я спас царскую дочь, я победил змея!

Царь надевает ему на палец колечко дочери, и начинается свадебный пир.

В самый разгар свадебного застолья царь вспомнил про своего садового сторожа Ивана и говорит:

—  Сходите-ка в шалаш, позовите сюда и Иванушку-дурач­ка. Сегодня для всех радостный день, пусть и он с нами вместе порадуется-повеселится.

Пошли звать Ивана, Иван не идет. «Не могу знать», — гово­рит. Посылает царь за сторожем второй раз. «Не могу знать», — отвечает Иван и на второе приглашение. И только тогда, когда пришли его звать в третий раз, Иван вышел из шалаша, сорвал с головы пузырь так, что он лопнул, и золотые волосы Ивана рассыпались по плечам, после этого вызвал своего жеребенка и вскочил на него.

Сначала Иван сделал три круга по царскому двору. Сидит на жеребенке, держит перед собой завязанный платочком палец и время от времени встряхивает золотыми волосами: мол, уз­наете, кто бился со змеем? Понятное дело, все его узнали.

Доехал Иван третий круг, привязал жеребенка к коновязи и проследовал в царские палаты. И в них вошел с поднятым вверх завязанным пальцем.

Младшая дочь царя, как только увидела в дверях Ивана, сразу узнала его и сказала: — Вот мой спаситель! — подбежала к нему и поцеловала.

Царь, не долго думая, сорвал колечко с пальца молодца-лжеца и надел на палец Ивана, а самозваного спасителя ве­лел повесить.

Та же участь грозила и мужьям старших дочерей царя. Иван вступился за самозванцев: попросил царя отпустить их на все четыре стороны. Царь согласился.

После этого свадебный пир продолжался три дня и три ночи подряд. Я на том пиру был, вместе с Иваном мед-пиво пил.

А Иван, говорят, и по сей день живет с молодой женой счастливо.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Иван-простак

У одного царя было три сына. Старший и средний были люди деловые, занимались торговлей, а младший сын Иван больше бездельничал. Деньги у него не держались, он их раздавал нищим, за что его и прозвали Иван-простак. При­дет нищий или убогий к Ивану, он его накормит, напоит, прио­денет да еще и золотой на дорогу даст. Царю-отцу это, понят­ное дело, не нравилось и решил он выпроводить младшего сына из своего царства.

Портные сшили Ивану дорожный кафтан, мать испекла три лепешки, и пошел добрый молодец из родного дома куда гла­за глядят.

Долго ли, коротко ли он идет, попадается ему навстречу Шурсухал — старый белобородый старик.

—  Куда идешь, Иван? — спрашивает старик.

Так и так, объясняет Иван, отец меня выгнал из своего царства, домой дорога мне заказана, иду куда глаза глядят.

—  У меня с самого утра во рту еще крошки не было, не найдется ли у тебя что-нибудь поесть?

—  В дорогу мне мать три лепешки испекла, — отвечает Иван, — я с тобой поделюсь, — и отломил старику половину лепешки.

Старик поел, поблагодарил Ивана, и они разошлись. Сам Иван тоже с утра ничего не ел, да только с горя никакая пища в горло не идет.

Много ли, мало ли прошло времени — опять встречает Иван знакомого старика.

—  Как себя чувствуешь, Иван?

—  Слава богу, — отвечает Иван.

—  Не осталось ли у тебя чего-нибудь поесть, что-то прого­лодался я в дороге.

—  Матушкины лепешки у меня еще целые, давай вместе поедим, — сказал Иван и вытащил из котомки свою нехитрую еду. К тому времени Иван и сам успел проголодаться, и они съели каждый по лепешке.

Поблагодарил старик Ивана, и они расстались. Через какое-то время опять бородатый старик повстречался Ивану, опять справился о его здоровье, а потом сказал:

—  Успел проголодаться я, не осталось ли у тебя какой-ни­будь еды?

—  Осталось у меня пол-лепешки, — ответил Иван, — давай сядем и съедим ее.

Съели они последнюю половину лепешки, старик поблагода­рил Ивана и говорит:

—  Ты теперь находишься уж в другом царстве-государстве. Здешнему царю нужны пастухи. Так вот ты иди и наймись к нему. А когда наймешься, возьми полную котомку хлеба и пригоняй стадо на это самое место, где мы с тобой сидим.

Иван пришел в стольный город, явился к царю:

—  Не возьмешь ли меня в пастухи? Царь отвечает:

—  Почему бы не взять такого молодца, возьму, только у меня уговор: если хоть одну овцу потеряешь — голову с плеч долой, а потом — на высокую жердь. Вон, она уже приготов­лена.

Иван оглянулся и увидел, что царский двор утыкан жердя­ми, на которые были насажены головы прежних пастухов. Одна жердь стояла пустая.

—  Завтра утром я дам тебе по счету сто овец, котомку хлеба и паси на здоровье.

Иван согласился.

Наутро царь отсчитал сто овец, дал котомку хлеба, и погнал Иван стадо в поле.

На поле уже ждал его седобородый старик.

—  Ну что, пришел, Иван? — спрашивает старик.

—  Как видишь, пришел, — отвечает Иван.

—  А хлеба принес?

—  Целую котомку. Если хочешь, можем хоть сейчас же поесть.

Они сели на бугорок, наелись досыта. Старик говорит Ивану:

—  Ну, Иван, ты ложись, поспи, а я за тебя попасу.

—  Ладно, — согласился Иван, лег и захрапел.

Много ли, мало ли времени прошло, Иван проснулся, гля­дит — нет ни старика, ни овец. Только где-то вроде пастуший кнут пощелкивает. Пошел Иван в ту сторону и нашел пастуха со стадом.

—  Овцы  все  целы? — первым делом  спрашивает Иван.

—  Все, можешь и не считать: двести овец, — отвечает ста­рик. — Солнце на закат пошло, пора тебе и возвращаться.

Погнал Иван овец на царский двор.

—  Все ли овцы целы? — спрашивает царь.

—  Считай: двести голов, — отвечает Иван.

Царь удивился, не поверил, а когда пересчитал и убедился, что стадо и впрямь прибавилось на сто голов — удивился еще больше. «Вот это пастух! У других пастухов овцы терялись, а у этого прибавляются...»

На другое утро насчитал он Ивану двести овец и опять дал котомку хлеба.

Пригнал Иван стадо на поле, а там уже сидит знакомый старик.

—  Пришел, Иван? — спрашивает.

—  Пришел, — отвечает Иван.

—  А хлеба принес? А то я нынче пуще вчерашнего прого­лодался.

—  Хлеба — полная котомка. Давай сядем и поедим. Поели досыта, старик говорит Ивану:

—  Ты, Иван, приляг, отдохни, а я постерегу овец. Иван лег спать, а старик остался при стаде.

Много ли, мало ли Иван спал, а только проснулся — ни ста­рика, ни овец нет. Слышно лишь, что пастуший кнут вдалеке пощелкивает. Нашел Иван старика, спрашивает:

—  Овцы все целы?

—  Все триста, как одна овца, — отвечает старик. — Время уже возвращаться, царь, небось, заждался тебя.

Собрал Иван овец, погнал на царский двор. Первый вопрос у царя:

—  Овцы все целы?

—  Не лень — сосчитай, — отвечает Иван и даже не говорит, сколько овец пригнал.

Царь насчитывает триста голов и удивляется больше вче­рашнего.

Наутро царь отделил триста овец, дал котомку хлеба, и Иван погнал стадо в поле. Белобородый старик уже поджидал его.

—  Пригнал, Иван, стадо? — спросил старик.

—  Пригнал, — ответил Иван, — и хлеба целую котомку при­нес, давай-ка сядем, поедим.

Наелись они досыта, Иван лег спать, а старик остался при стаде.

Много ли, мало ли прошло времени, Иван проснулся, гля­дит — ни старика, ни овец. Слышно только вдали: кнут пощел­кивает. Нашел старика, на всякий случай спросил:

—  Овцы все целы?

—  Все четыреста налицо, — ответил старик. — Можешь гнать овец на царский двор. Если завтра царь тебя и не пошлет ста­до пасти, все равно бери котомку хлеба и приходи в поле.

Пригнал Иван овец на царский двор.

—  Все целы? — спрашивает царь.

—  Четыреста, — отвечает Иван, — а не веришь — сосчитай.

Царь и считать не стал, чего уж там, и так видно, что при­гнал Иван овец вечером не меньше, а больше, чем угнал утром.

Никакой работы царь Ивану наутро не дал; делай, что хо­чешь. Однако же хлеба было разрешено взять, как и прежде, полную котомку.

Пошел Иван в поле, накормил белобородого старика, сам на­елся.

—  Спасибо тебе, Иван, за то, что до отвала накормил меня хлебом, — сказал старик. — Чем я тебя могу отблагодарить?

—  Сначала я тебя кормил родительским хлебом, потом опять же не своим, а царским, так что и благодарить меня не за что, — ответил Иван.

—  Все же кое-что на память я тебе подарю, — настоял на своем старик. — Пойдем со мной, — и повел Ивана в лес.

Когда они пришли в лес, то в середине большого орехового куста Иван увидел воткнутую в землю саблю. Старик взял ее, дважды, крест-накрест, махнул ею, и на том месте земля раз­верзлась. Они спустились по ступенькам в открывшуюся безд­ну, и перед ними, как из-под земли, вырос чудный конь. Гром­ко ржет, бьет землю копытом, не конь — огонь.

—  Я дарю тебе этого коня, — сказал старик. — Будет нуж­да — махни крест-накрест саблей по кусту орешника. Сила по­требуется — вот здесь стоит чан с водой, которая силу прибав­ляет: сам пей два ковша, коню давай три ведра. Если мало бу­дет — выпей вдвое, а коню дай втрое больше. Запомни это место и, когда надо, приходи сюда.

Иван поблагодарил старика и они расстались.

Много ли, мало ли времени пролетело, в царство-государст­во, где теперь жил Иван, пришла бумага: царь должен отдать на съедение шестиглавому змею или свою дочь, или сотню солдат.

Царь стал размышлять: «Если я сто солдат женю, и у них родится по сыну — войско мое еще на сто воинов прибавится. Если же дочь замуж выдам, и у нее родится сын — прибавка будет только на одного человека... Так что, пожалуй, придется отдать змею дочь».

Чтобы дочери было не так страшно, чтобы она раньше вре­мени не испугалась шестиглавого змея, глаза ей завязали платком.

Царскую дочь с завязанными глазами повели на берег моря. А Иван тем временем пошел в лес, провел крест-накрест по ку­сту орешника саблей и вывел из подземелья вороного коня.

Конь напомнил:

—  Ты, Иван, сам два ковша пей, а мне три ведра дай. Иван выпил два ковша, напоил коня,   вскочил на него и стрелой понесся на берег моря.

На берегу Иван отпустил коня, подошел к царской дочери, снял платок с ее глаз. Царевна увидела перед собой богатыря-красавца и не узнала в нем вчерашнего пастуха.

Море заволновалось, высокие валы с белопенными гребнями покатило на берег. Это шестиглавый змей выходил из недр морских.

—  А! Вместо одного прислали двоих, — загремел железным голосом змей. — Что ж, спасибо.

—  Не торопись благодарить, — смело ответил Иван, — смот­ри, как бы один из двоих не встал поперек глотки.

—  А это мы сейчас узнаем, — прошипел змей. — Начинай. Иван ударил шашкой — три головы у змея срубил.

—  Эта   твоя   сила — еще   не   сила.   Держись! — и змей ударил   Ивана   хвостом и загнал его в землю по щиколотки.

Иван, в свою очередь, еще раз махнул саблей и срубил по­следние три головы. После этого изрубил и самого змея и бро­сил в море. Вода в море стала красной.

Царская дочь за свое опасение одарила Ивана вышитым платком. Иван взял его, вскочил на коня и ускакал в лес.

Случившийся поблизости рыбак подошел к царевне и, гро­зя смертью, вынудил ее признать его спасителем. И когда мать-царица спросила дочь, кто ее спас от неминучей смерти, та ответила: «Вот этот рыбак».

По такому радостному случаю царь устроил пир и на этом пиру посадил рыбака на почетное место и угощал, как самого дорогого гостя.

Много ли, мало ли времени пролетело — пришла новая бу­мага: царь должен отдать на съедение девятиглавому змею или свою дочь, или двести солдат.

Ну уж, если царь пожалел сотню солдат, две-то и подавно. Царевне завязали глаза и отвели на берег моря.

Иван вывел из подземелья своего чудесного коня, напоил его, сам напился и прискакал к морю. Царевна сразу узнала своего спасителя, когда Иван развязал ей глаза.

Возмутилось, вспенилось море, вышел из него девятиглавый змей.

—  Хоть ты и погубил моего младшего брата, со мной тебе не справиться, — громовым голосом говорит змей. — Я — силь­нее.

Началась борьба. Иван выхватил саблю и срубил за один удар три змеиных головы.

—  Твоя сила — это еще не сила. Держись! — и змей уда­рил Ивана хвостом, и увяз Иван в землю по колено.

Тогда Иван, не давая опомниться змею, дважды, раз за ра­зом, махнул своей саблей и отрубил остальные шесть голов. После этого самого змея на мелкие части изрубил и бросил в море. Морская вода сразу стала кровавой.

Царевна за свое спасение подарила Ивану именное колечко. Иван вскочил на коня — и был таков. А проезжавший мимо во­довоз подошел к царевне и под страхом смерти заставил при­знать себя ее спасителем: он, мол, убил змея своим черпаком. Так царевна и сказала отцу с матерью, и царь угощал водово­за, как самого дорогого гостя.

Много ли, мало ли времени утекло — новую бумагу царь получает: подавай змею или свою дочь или триста солдат. Если триста солдат отдать — без войска останешься, придется ца­ревной жертвовать.

Царской дочери завязали глаза и отвели к морю. Иван, не теряя времени, пошел в лес и вывел своего чудесного коня из подземелья.

Конь ему говорит:

—  На этот раз, друг Иван, нам будет нелегко. Придется биться с таким большим змеем, что его от головы до хвоста и взглядом не охватишь. Примчимся на берег моря, ляг, немного поспи, силы поднакопи. А когда начнешь драться со змеем, прислушивайся, и если я стану бить копытом — вели царской дочери отвязать меня. А теперь дай мне девять ведер сильной воды, сам семь ковшей выпей.

Иван напоил коня, сам попил. Поскакали к морю. Тут Иван развязал глаза царевне, потом нагнул иву, привязал к ее ма­кушке камень.

—  Как только змей появится, — наказал он царской доче­ри, — разбуди меня этим камнем.

После этого лег и тут же уснул.

Далеко в море вздыбились белопенные волны и с шумом покатились на берег: змей показался.

Царская дочь разбудила Ивана. Тот потянулся и встал.

—  Как раз ко времени! — и наказал царевне: — Когда нач­нем со змеем биться и конь ударит копытом — отвяжи его.

Огромный, одноголовый змей вышел на берег, увидел цар­скую дочь с Иваном, усмехнулся:

—  Вместо одной — двое! Хорошо.

—  Как бы один из двоих не встал тебе костью в горле, — ответил Иван.

—  А это мы сейчас увидим. Ну-ка, покажи свою силу. Иван выхватил свою острую саблю, отрубил змею голову, но она тут же опять приросла. В свою очередь змей ударил Ивана своим длинным хвостищем — Иван ушел в землю по пояс. Изловчился Иван, собрал силы и еще раз ударил змея саблей. Опять змей остался невредимым, в свой черед ударил Ивана хвостом, и ушел Иван в землю по самую грудь. Тут конь начал бить копытом, царевна отвязала его, и он выручил Ива­на. Налетели они на змея с двух сторон: Иван саблей рубил, конь копытами топтал — одолели злодея.

Царская дочь написала на бумажке, кто является ее спаси­телем и отдала эту бумажку Ивану. Иван сел на коня и уска­кал.

А царевну по дороге домой встретил трубочист и потребо­вал, чтобы та сказала отцу с матерью, что он ее cпас. Ну, уж погулял трубочист на царском пиру, попил и поел вволю.

Иван на этот раз вернулся домой со своей саблей, написал на ней: «Пока сам не встану, не будить!» — и лег спать.

Три дня и три ночи спал Иван. Царевна увидела, что он написал на сабле, и берегла сон своего спасителя: ни собаки по­близости не лаяли, ни люди по улице не ходили.

Царь радовался, что и солдаты у него сохранились в цело­сти, и дочь осталась живой. Только что-то много набиралось у нее спасителей. Кто же из них настоящий?

Повелел царь призвать их всех во дворец. Первым явился рыбак, за ним — водовоз, за водовозом — трубочист. За Иваном послали коляску. Поставил Иван ногу в ту коляску — ось обломилась. Пришлось другую посылать. Только успел сесть во вторую — и эта не выдержала, развалилась. «Ладно, пешком дойду», — сказал Иван царским слугам.

Пришел Иван в царский дворец, а тут уже сидят и рыбак, и водовоз, и трубочист.

—  Ну, так кто из вас настоящий спаситель моей дочери? — спрашивает царь.

Рыбак, водовоз и трубочист в один голос отвечают:

—  Мы спасли твою дочь.

—  А чем докажете? — допытывается царь.

Ни у рыбака, ни у водовоза, тем более у трубочиста ника­ких доказательств, понятное дело, нет.

И тут Иван вытаскивает из кармана вышитый царской до­черью платок и говорит:

—  Это — за ее первое спасение. Показывает именное колечко и говорит:

—  Это за второй бой со змеем.

Достает из кармана бумажку, исписанную рукой царской дочери, и подает ее царю:

—  Это — за третью мою победу над змеем.

После этого повытолкал царь взашей самозваных спасите­лей, а за Ивана отдал свою дочь. Еще при жизни он выделил Ивану полцарства, а когда умирал — завещал зятю и вторую половину своих владений. Долго, говорят, правил Иван своим царством, и все им были довольны.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Старик и Смерть

В давние времена жил один старик. Настало время ему умирать, и пришла за ним Смерть.

—  Твои дни кончились, — сказала Смерть. — Я пришла за тобой.

Старик испугался; уж очень ему не хотелось умирать. А потом немного пришел в себя да и говорит:

—  Ты бы подождала, пока я поженю сыновей да порадуюсь на внучат. А уж тогда приходи.

Ничего не сказала Смерть, ушла.

Поженил старик сыновей, понянчил внучат и стал готовиться к смерти. Подготовка известно какая: надо делать гроб. И как только гроб был сделан, Смерть не замедлила явиться к старику.

—  Я готов! — сказал старик и полез в гроб. Улегся он в гробу на бок, а Смерть говорит:

—  Ты не так, как надо, ляг.

Старик повернулся в гробу и лег вниз лицом.

—  И не так! — опять его поправляет Смерть.

—  Тогда покажи мне сама, как лечь! — сказал старик и вы­скочил из гроба.

Делать нечего, пришлось показывать. Смерть шагнула в гроб и улеглась. Тогда старик проворно закрыл крышку гроба и накрепко заколотил гвоздями. А после этого притащил на берег реки и столкнул в воду. Долго, говорят, он еще жил пос­ле этого.

А Смерть с тех пор перестала являться людям на глаза, ста­ла невидимой.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Мамалдык

В старину у одного чуваша по имени Тунгылдык было три дочери и один сын. Старшую дочь звали Чагак, что значит Сорока, среднюю — Чегесь, то есть Ласточка, млад­шую — Чеппи — Последыш, сына звали Мамалдык. Отец перед смертью сказал Мамалдыку, чтобы тот отдавал сестер замуж за того, кто первый посватается.

Однажды, когда Мамалдык убирался во дворе, туда забрел Волк. Мамалдык испугался незваного гостя. А Волк обежал три раза двор, обернулся человеком и говорит:

—  Ну, Мамалдык, я пришел сватать твою сестру Чагак. Пригласил Мамалдык гостя в дом, показал ему невесту.

Без долгих разговоров поладили и начали свадебный пир. Три дня пировали, договорились, когда невесту увозить, а потом Волк вышел во двор, обежал три раза вокруг него, обернулся волком и умчался в лес.

Много ли, мало ли времени прошло — как-то полил силь­ный дождь. Мамалдык вышел убрать телегу под навес, видит — вместе с водой плывет прямо к нему во двор Рыба. Три раза вокруг двора проплыла, стала человеком и говорит:

—  Ну, дружище Мамалдык, я пришел сватать твою сестру Чегесь.

Отдал замуж Мамалдык и среднюю сестру. Три дня гуляли, пили-ели, а на прощанье договорились, когда приезжать за не­вестой.

Прошло еще какое-то время, прилетел во двор к Мамалдыку Ястреб. Облетел три раза двор, стал человеком и говорит:

—  Я пришел сватать твою сестру Чеппи.

Отдал Мамалдык за Ястреба Последыша, отгуляли свадьбу, и Ястреб улетел.

На другой день с шумом-громом прикатили на тройках с бубенцами одиннадцать волков, объехали три раза двор, обернулись одиннадцатью молодцами. Мамалдык испугался, стоит посреди двора, глазами хлопает.

—  Что перепугался, мы тебя есть не собираемся, — говорят гости. — Мы приехали с добром и миром.

—  Проходите в избу, коли так, — приглашает Мамалдык.

В избе гости едят-пьют, а, уходя, забирают с собой Чагак. Трижды объехав двор, делаются опять волками и вместе с не­вестой уезжают в лес.

Прошло еще немного времени и опять полил дождь, а вслед за ним появились во дворе одиннадцать рыб, обошли трижды двор и стали людьми. Зашли в избу, угостились и увели с со­бой Чегесь. Во дворе опять обернулись рыбами и уплыли своей дорогой.

Потом как-то раскудахтались и разбелялись со страху в разные стороны куры. Вышел Мамалдык, видит — одиннадцать ястребов во дворе. Облетели три раза двор, стали людьми, во­шли в дом.

Попили-поели, забрали с собой Чеппи, превратились опять в ястребов и улетели.

Остался Мамалдык один-одинешенек. Плохо одному: и лю­бая работа из рук валится, и дома сидеть скучно, не с кем сло­вом перемолвиться. Впору руки на себя накладывать. Поду­мал так Мамалдык, взял веревку да и пошел в лес вешаться. Выбрал сук покрепче, привязал к нему веревку, голову в пет­лю сунул. Только приготовился с жизнью распрощаться и вдруг — шмяк! — на землю грохнулся. Оглянулся Мамалдык: Арсюри — Леший рядом стоит, топор в руке держит, которым веревку обрубил.

—  Моему зятю сто лет надо жить, а он в петлю лезет, не­хорошо! — качает головой Арсюри.

—  Как это я могу быть твоим зятем, если еще не женил­ся? — говорит Мамалдык.

—  Иди домой, открой сундук деда, там лежит бумага, из которой узнаешь, чьим должен быть зятем, — ответил ему Ар­сюри.

Мамалдык пришел домой, отыскал в сенях старый дедов­ский сундук, порылся в нем и на самом дне в уголке нашел бумагу, в которой говорилось:

«Тунгылдык, если твой сын не будет моим зятем, то от тво­его дома не останется ни кола ни двора, сам ты наткнешься на нож, Мамалдык повесится, твоих дочерей унесет вихрем. Пока трогать тебя не буду, даю тебе срок, но как только Мамалдык выдаст замуж своих сестер, он должен жениться на моей дочери. Меня он найдет, если будет идти все время на во­сток».

И раз, и два прочитал Мамалдык злосчастную бумагу, по­плакал, погоревал, а только делать нечего — пошел искать сво­его будущего тестя с дочерью-невестой.

Идет-бредет он по лесной тропинке. Встречает на пути дво­рец. Заходит в него и видит свою старшую сестру Чагак.

—  Хорошо, что тебя не встретил твой зять, мой муж Волк, — говорит сестра.

—  А если бы и встретил? — недоумевает Мамалдык.

—  Так он же питается человечьим мясом, — объясняет се­стра. И только она так сказала — зашумел, загудел лес.

—  Это мой муж идет, — говорит сестра. — Спрячься! Прячет она брата в подпол. А муж-Волк уже на пороге.

—  Фу-фу, человеком пахнет! — говорит Волк.

—  День-деньской среди людей кормишься — как человеком не будет пахнуть?! — отвечает сестра.

—  Что ты ни говори, а у нас в доме человек, давай его сюда, я съем, — начинает сердиться Волк.

—  А если это мой брат, и его съешь? — спрашивает Чагак.

—  Нет, Мамалдыка не трону, — отвечает Волк. — Мамалдыка сам три дня угощать буду, три бочки вина выставлю.

Мамалдык выходит из подпола, и Волк начинает его уго­щать. Три дня они пьют-гуляют, три бочки вина выпили. А ко­гда пришло время Мамалдыку уходить, Волк выдернул из хво­ста три волоса, протянул Мамалдыку и сказал:

—  Понадоблюсь — спали эти волосинки.

Идет Мамалдык путем-дорогой дальше. Встречает еще один дворец. В нем жила средняя сестра Чегесь.

—  Заходи скорей, пока не явился мой муж, а то он тебя тут же съест, — сказала сестра и спрятала Мамалдыка.

Тотчас зашумел, загудел лес, явился зять и сразу:

—  Фу-фу, человечиной пахнет!

—  Целыми днями среди людей бываешь, как тут не пах­нуть, — говорит сестра.

—  В нашем доме человек, — настаивает зять, — давай его сюда, я съем.

—  А если это мой брат, и его съешь? — спрашивает сестра.

—  Если брат, три дня сам его буду угощать, три бочки вина выставлю.

Вышел Мамалдык к столу, три дня его зять поил-кормил, три бочки вина они с ним выпили. Настало время прощаться.

—  Вот тебе три чешуйки, — говорит зять, — понадоблюсь — сожги их.

Идет-бредет дальше Мамалдык своим путем на восток. Еще один дворец на пути повстречал. В этом дворце жила младшая сестра Чеппи.

—  Как хорошо, что тебя не встретил твой зять, — говорит сестра и прячет Мамалдыка в подпол.

Загудел, зашумел лес, является зять и прямо с порога:

—  Фу-фу, человеком пахнет!

—  Как не пахнуть, когда целыми днями среди людей быва­ешь, — говорит сестра.

—  Вытаскивай его поскорей, я есть хочу! — закричал на нее муж.

—  А если это мой брат, и его есть будешь? — спрашивает Чеппи.

—  Если это Мамалдык, пусть выходит, — сразу смягчился муж, — я его не только не трону, а три дня сам угощать буду, не пожалею три бочки вина.

Три дня пьют-едят, все три бочки до дна выпили. На проща­ние Ястреб три пера у себя из хвоста выдернул и Мамалдыку отдал:

—  Понадобится моя помощь — спали эти перья, сразу же явлюсь.

Пошел Мамалдык дальше и теперь-то уже дошел до своего будущего тестя Арсюри. Тот обрадовался, вывел к нему свою дочь-невесту и, не откладывая, справил свадьбу.

Арсюри был уже стар и после свадьбы своей дочери прожил недолго. Перед смертью он позвал зятя и отдал ему двенадцать ключей. Одиннадцать из них блестели, как начищенные, вид­но, все время были в ходу, а двенадцатый совсем заржавел.

—  Этими одиннадцатью ключами, зятек, ты можешь поль­зоваться, сколько тебе угодно, — сказал Мамалдыку Арсюри, — а двенадцатым ни я, ни мой отец, ни мой дед ничего не откры­вали, и ты тоже не открывай.

С этим и помер тестюшка.

Мамалдык взял ключи и начал обходить оставшиеся ему в наследство амбары и подвалы. Открыл один амбар — в нем до­верху пшеница насыпана, открыл другой — бочки мяса впрок насолены. В подвалах тоже чего только не было: и оружие вся­кое, и конская сбруя, и меха всех зверей.

Дошел Мамалдык до одиннадцатого подвала, открыл, а он полон человеческими головами. Закрыл тут же, а про себя ду­мает: «А что же в двенадцатом? И почему мой тесть не велел его открывать? Что если хоть одним глазком заглянуть?» При­открыл он дверь двенадцатого подвала, заглянул в него и ах­нул: там сидел огнедышащий Змей — дракон. Самый страш­ный из всех злых духов, про какие только приходилось Мамалдыку слышать от своих родителей. Дракон может пристать к человеку как болезнь. Для него ничего не стоит через трубу явиться к одинокой женщине в образе мужчины и улечься с ней в постель. Он может вместе с молнией попасть в дом к одинокому мужчине в образе женщины. Он может все... И как только Мамалдык увидел сейчас огнедышащую пасть Змея, его сразу же обуял великий страх. Забыв про все на свете, он по­бежал в дом. Но открывает он дверь и видит — Змей уже сидит в доме, обнявшись с его женой.

—  Спасибо, Мамалдык, что освободил меня, — говорит Змей. — За это я тебя не трону, уходи подобру-поздорову на все четыре стороны.

До слез обидно Мамалдыку: из собственного дома выгоня­ют, а только что поделаешь, со Змеем спорить не будешь, надо уходить.

Пошел он куда глаза глядят. Идет, а сам все думает, как бы со злым Змеем счеты свести, как бы его одолеть. И тут он вспомнил про своих зятьев. Взял он волосок, чешуйку, перо и спалил их. Тут же явились зятья и спрашивают:

—  Чем можем пособить тебе, Мамалдык?

—  Я выпустил Дракона, а он отнял у меня жену и выгнал из дома, — пожаловался Мамалдык. — Надо его, во что бы то ни стало, убить.

—  На это у нас сил не хватит, — отвечают ему зятья. — Ты лучше упроси жену, чтобы она выведала у Змея, где находит­ся его душа. Тогда нам легче будет с ним разделаться.

Мамалдык так и сделал. Жена спросила у Дракона, где его душа. Тот ответил: «Посреди моря-окияна стоит дуб, в том дубе — бык, в быке — утка, в утке — три яйца. В яйцах моя душа».

Мамалдык взял топор и поплыл морем. Нашел дуб и сру­бил его. Из дуба вышел бык. Мамалдык спалил волос Волка, тот прибежал и разодрал быка. Из быка вылетела утка, Ма­малдык спалил перо Ястреба, тот настиг утку, но яйца из нее упали в море. Мамалдык спалил рыбью чешуйку, приплыла Рыба и достала со дна морского яйца. Мамалдык одно яйцо разбил тут же, а остальные понес домой.

После того, как Мамалдык разбил первое яйцо, Дракон за­хворал и затревожился: «Что-то душа не на месте, уж кто не добрался ли до нее? Пойду-ка посмотрю». Но только он хотел дверь открыть, Мамалдык — шмяк! — на порог два остальных яйца. Дракон тут же и упал замертво.

Зажили Мамалдык со своей молодой женой в мире и спо­койствии, много детей, говорят, нажили, а добра всякого у них и так было не счесть.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.