Иван-батыр

Давным-давно жили-были в маленькой деревушке ста­рик со старухой. Детей у них долго не было, только уже на склоне лет родила старуха сына. Радовались родители, что появился у них наследник, и дали ему доброе крестьянское имя Иван.

Рос Иван не по дням, а по часам, и к восемнадцати годам в настоящего богатыря вырос.

На ту пору царствовал в тамошнем царстве-государстве Ехрем-патша. Любил он поспать, и часто всякие диковины во сне видел. Как-то приснилось ему: едет по мосту через реку две­надцатиглавый змей на лошади о семи ногах; впереди змея на лошадиной гриве собака сидит.

Проснулся Ехрем-патша и, недолго думая, решил: если я что-то во сне увидел — должно это где-то быть и наяву!

И велел царь построить высокую башню. Такую высокую, чтобы с нее другие страны можно было видеть. А когда башня была готова, приказал Ехрем-патша водрузить на ее вершину большущее зеркало. Любому-каждому разрешалось подняться на башню и смотреть в зеркало, а тому, кто в зеркало увидит семиножного коня и приведет его к царю, Ехрем обещал пол­царства.

Много людей всякого звания на башне побывало и в зер­кало поглядело, а только никто ничего не увидел. Зеркало было тяжелым, ни много ни мало девять пудов весило, и крутить-вертеть его приходилось вшестером, а то и всемером. Но сколь­ко ни вертели, ни крутили то зеркало — никто семиножного коня в нем не высмотрел.

Дошла молва о царской башне с зеркалом и до деревни, в которой жил со своими родителями Иван-батыр.

—  Сходим поглядим, — сказал Иван отцу. — А вдруг что-нибудь увидим.

Отец наперед был уверен, что ничего они с Иваном в то зеркало не увидят, но чтобы не огорчать сына, согласился.

Пришли они к башне уже под вечер, люди — и те, кто под­нимался на башню, и те, кто приходил сюда из любопытства, — начали уже расходиться.

—  Давай, отец, поднимемся, — говорит Иван.

—  Стоит ли? — попытался отец отговорить сына. — Зря толь­ко намучаемся — башня-то вон какая высокая! Пока будем подниматься, там уже не останется ни одного человека, некому будет помочь покрутить зеркало.

—  Авось, и сами управимся, — настаивает Иван. — Попыт­ка — не пытка.

Стали они подниматься. А когда поднялись, Иван взял в руки зеркало и один начал поворачивать его туда и сюда.

Подивился отец богатырской силе сына, дивятся стоящие внизу у башни люди.

А Иван повернул зеркало на север — ничего не увидел, по­вернул на восток, на юг — то же самое, повернул на запад — и сам своим глазам не сразу поверил: двенадцатиглавый змей на семиножном коне по мосту едет; впереди, на гриве коня, собака сидит.

Сказал обрадованный Иван отцу об увиденном, а тот не только обрадовался, а еще и предостерег сына:

—  Если и увидел, не говори патше, скажешь — он же тебя и пошлет за тем семиножным конем, и кто знает, вернешься ты назад или сгинешь на чужбине.

Спустились они с башни, патша спрашивает:

—  Ну, что видели?

—  Ничего не видели, — ответил Иван.

И пошли они с отцом домой. Шли-шли, не выдержал Иван, приостановился:

—  Нет, отец, не могу я не сказать патше, что в зеркало уви­дел. Нехорошо как-то получается.

Понимает отец: все равно не удержать сына-батыра около себя и соглашается:

—  Ты уж большой, делай как знаешь. Возвращаются они в город, Иван говорит царю:

—  Я тебе давеча не осмелился сказать, а теперь скажу: ви­дел я в зеркало, как двенадцатиглавый змей на семиножном коне по большому мосту через реку ехал.

Царь тут же Ивана с отцом зовет к себе во дворец, усажива­ет на почетное место и начинает угощать, как самых дорогих гостей. А чтобы старушка-мать одна без них не томилась, он и за ней слуг послал с наказом привезти во дворец.

—  Три недели ешь, пей, веселись, Иван! — сказал царь. — На­скучит в моей столице гулять — в любой другой город дорога не заказана. И куда ни придешь — нигде и ни в чем тебе не будет запрета, — и дал на то Ивану свое письменное царское по­веление.

Гуляет, веселится Иван три недели. А когда они минули, приходит к царю и говорит:

—  Дай мне в помощь трех своих солдат да накажи им, что­бы они меня во всем слушались, как старшего.

Патша дает Ивану трех солдат и повторяет свое обещание:

—  Приведешь на мой царский двор семиножного коня — сразу же получишь полцарства.

Иван с солдатами в дорогу снаряжаются, вчетвером на че­тырех конях выезжают.

Долго ли, коротко ли они ехали, приехали в глухой дрему­чий лес. Посреди леса — большая поляна, через поляну речка течет, а на берегу речки избушка стоит.

Три дня и три ночи они в этой избушке отдыхали. Кони тем временем тоже для новой дороги сил набирали, благо, что на поляне сочной травы, а в реке чистой воды было вдоволь.

Через трое суток тронулись они дальше. Ехали-ехали, к ши­рокой реке приехали. Через реку перекинут большой мост, на берегу, у моста, стоит большой дом, а в том доме полно народу.

Иван спрашивает:

—  Что вас так много тут собралось?

—  А разве не видишь, какой большой змей на мосту ле­жит и никому ходу не дает?

Иван подошел поближе к мосту. Поперек его и впрямь боль­шущий — сажень семь в длину — змей лежал. Завидев Ивана, змей зашипел и язык свой длинный вытянул.

—  Ты меня не устрашай, я не робкого десятка, — сказал Иван, вытащил свой богатырский меч и одним махом отсек змею голову.

Туловище змея Иван изрубил на мелкие куски, сложил под мостом и камнем придавил.

—  Путь свободен, — сказал он скопившимся в доме людям. — Каждый может идти туда, куда ему надо.

Люди благодарят Ивана и устремляются на мост. Иван же со своими солдатами остается в опустевшем доме.

—  Будем караулить мост, — говорит Иван солдатам. — А кому в какую ночь караул держать — жребий кинем.

Солдаты переглянулись меж собой и — в один голос:

—  Если хочешь — сам карауль, а мы не будем. Мы с тобой не по своей воле поехали, и если ты с тем семиножным конем заварил кашу — сам ее и расхлебывай.

Иван-батыр мог бы и заставить солдат подчиниться своему приказу: власть над ними ему патша дал, силы тоже было не занимать. А только какой толк из таких караульщиков, кото­рых на пост надо палкой гнать? Да и не любил Иван ни с кем ссориться. Добрый по натуре, он хотел и с другими жить в добре и мире.

—  Ладно, — сказал он солдатам, — я сам стану на караул. Но вы здесь тоже не спите, будьте начеку, мало ли как дело может обернуться.

С этими словами он вытащил из кармана платок, повесил его на гвоздь в простенке, а под платком поставил тарелку.

—  Если платок намокнет кровью и она начнет капать в та­релку — сразу же, не мешкая, выбегайте мне на помощь.

Вышел Иван из дома, сел под мост, ждет, что дальше бу­дет.

Ровно в полночь конский топот послышался: трехглавый змей на коне о четырех ногах к мосту подъезжает. Немного не доходя моста, конь вдруг споткнулся.

—  Что, волчья сыть, спотыкаешься? — сердито прикрикнул змей на коня.

—  Сила Ивана-батыра заставляет спотыкаться, — отвечает конь.

—  Откуда здесь взяться Ивану?! — еще больше рассердился змей. — Он, небось, у Ехрема-патши по саду с девушками гуля­ет, себе невесту выбирает.

Тут Иван-батыр выходит из-под моста, меч из ножен выни­мает.

Змей увидел Ивана, спрашивает:

—  Мирно, по-хорошему договоримся или биться будем?

—  Не получится у нас мирного разговора, — отвечает Иван, — будем биться.

—  Если так, — говорит змей, — начинай. А то я ударю — от тебя одно мокрое место останется.

—  Кто бахвалится, тот пусть и начинает, а мы поглядим, какое место от него останется.

Змей собрался с силами и ударил Ивана своим могучим хвостом. По щиколотку загнал он батыра в землю. Но не дрог­нул Иван, размахнулся богатырским мечом и все три головы змея разом срубил. Туловище змея на мелкие части изрубил, камнем придавил, коня к дому привел.

Входит в дом — солдаты спят, как убитые.

—  Ай-яй-яй, ни стыда ни совести, — начал их стыдить Иван. — Я просил быть начеку, а вы дрыхните, будто год перед тем не спали.

—  Да мы только что задремали, — оправдываются сол­даты.

А чтобы как-то загладить перед Иваном свою провинность, быстро вскочили со своих мест и тут же за дела принялись: один дрова несет, другой очаг разводит, третий еду готовит.

Поел Иван, отдыхать лег, силу для нового дежурства ко­пить.

На другой вечер опять Иван вешает на гвоздь свой носовой платок, ставит под него тарелку и наказывает солдатам:

—  Следите за платком: как только кровь с него закапает — значит, мне туго приходится, выбегайте тут же на помощь.

—  Будем следить, — отвечают солдаты.

А сами — только дверь за Иваном закрылась — усаживают­ся в шашки играть.

Иван выходит из дома, встает под мостом на караул.

Ровно в полночь шестиглавый змей на коне к мосту подъез­жает. Немного не дойдя до моста, конь вдруг спотыкается.

—  Что на ровном месте спотыкаешься? — недовольно спра­шивает змей.

—  Сила Ивана-батыра заставляет спотыкаться, — отвечает конь.

—  Где ты видишь Ивана-батыра? — удивляется змей. — Он сейчас, поди-ка, в саду Ехрема-патши с девушками в прятки играет.

Тут Иван выходит из-под моста, свою богатырскую десницу на рукоятку меча кладет.

Теперь змей видит Ивана и спрашивает:

—  Ну что, мирно разойдемся или драться будем?

—  Мирно нам не разойтись, — отвечает Иван. — Будем драться.

—  Тогда бей первым, — предлагает змей.

—  Бей ты, а я погляжу, как это у тебя получится, — гово­рит Иван.

Змей Ивана как ударит хвостом — так тот по колено в зем­лю ушел. Настал Иванов черед. Замахнулся батыр своим ост­рым мечом и за один удар все шесть голов змею снес. Тулови­ще змея он на мелкие части изрубил, тяжелым камнем прида­вил, а коня с собой забрал.

Заходит Иван в дом, а солдаты наигрались в шашки и спать полегли — только храп раздается.

—  Я-то на вас надеюсь, — говорит Иван, — а вы, бездельни­ки, спите, как убитые.

—  Вовсе и не спим, только чуть задремали, — опять оправ­дываются солдаты.

И опять быстро вскакивают и за дела принимаются: кто идет за водой, кто — корму лошадям задать, кто начинает еду готовить.

Поел Иван, лег отдыхать: ведь ему и завтра надо мост ка­раулить.

Пришла новая ночь, Иван опять вешает на гвоздь платок, ставит под ним тарелку и строго наказывает солдатам:

—  Будьте настороже! Как только из платка кровь в тарел­ку начнет капать — немедленно же выходите мне на помощь.

Ровно в полночь девятиглавый змей на коне появился. Конь дошел до моста и вдруг споткнулся.

—  Что на ровном месте спотыкаешься? — спросил змей.

—  Сила Ивана-батыра ноги подламывает, — отвечает конь.

—  Откуда здесь взяться Ивану-батыру?! — рассмеялся змей. — Он, небось, сейчас у Ехрема-патши в саду с девушками гуляет.

Иван выходит из-под моста, меч из ножен вытаскивает.

—  Вижу, не хочешь мирно разойтись, — говорит змей. — Биться собираешься.

—  Знамо, биться, — отвечает Иван.

—  Что ж, бей первым,—  предлагает змей.

—  Ты начинай, — отвечает Иван.

Чуть не по пояс загнал змей Ивана в землю, ударив его сво­им хвостом. Иван, в свой черед, размахнулся раз булатным ме­чом — шесть голов у змея срубил, размахнулся еще раз — ос­тальные три на землю покатились. Изрубленное на куски туло­вище Иван придавил большим камнем, а коня взял с собой.

Заходит он в дом — видит знакомую картину.

—  Я из сил выбиваюсь, еле до дома доплелся, а вы тут хра­пите, как ни в чем ни бывало, — укоряет он солдат.

—  Всю ночь не спали, только что, перед самым твоим при­ходом, задремали, — продирая заспанные глаза, оправдывают­ся солдаты.

Поел Иван, лег отдохнуть — силу для нового боя копит.

На следующий вечер опять Иван свой платок на гвоздь по­весил, тарелку под ним поставил и строго-настрого наказал сол­датам:

—  Нынешней ночью будьте особенно внимательны. Как знать, может, сам двенадцатиглавый змей на семиножном коне пожалует — тогда мне придется очень трудно. Следите за платком: как только хоть одна капля с него упадет — тут же ко мне выбегайте... Если же кого спящим застану — пусть пеняет на самого себя.

Стал Иван на караул, ждет.

В самую полночь раздался собачий лай, а вскоре и сам двенадцатиглавый змей на семиножном коне появился. У моста конь — хоть и о семи ногах — а все же споткнулся.

—  Что спотыкаешься, волчья сыть? — грозно спрашивает змей.

—  Силу Ивана-батыра чую, — отвечает конь.

—  Как же ты чуешь, если Иван сейчас, небось, в саду Ехрема-патши с девушками хороводы водит? — не верит змей.

Тут Иван выходит из укрытия и, как из-под земли, вырас­тает перед змеем.

—  А-а, ты и в самом деле здесь?! — то ли удивился, то ли обрадовался змей. — Что ж, тебе же хуже. Хочешь на милость мою сдаться или биться будем?

—  Милость твоя всем известна, — отвечает Иван. — Будем биться и биться не на живот, а на смерть.

—  Ну, если так — пока жив да здоров, бей первым, — го­ворит змей. — А то ударю — от тебя мокрого места не оста­нется.

—  Кто бахвалится, тот пусть и начинает, — отвечает Иван. — А потом мы поглядим, от кого какое место останется.

—  Тогда держись! — сказал змей и так ударил Ивана хвос­том, что выше пояса вогнал его в землю.

Тяжело Ивану, но все же он изловчился, махнул своим богатырским мечом раз — шесть голов змея на землю покати­лись, махнул второй — остальные шесть срубил. Одна неза­дача — туловище змея никак с коня свалить не может. И так и этак подступается Иван, наконец, стронул с места, повалил — новая беда: не успел Иван увернуться, свалилась змеиная туша прямо на него и так придавила, что ни рукой, ни ногой пошевелить нельзя. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, не приди на помощь Ивану умный семиножный конь. Он выдол­бил копытом землю вокруг Ивана и освободил его.

Иван из последних сил изрубил змея на куски, придавил камнем и в сопровождении семиножного коня пошел в дом.

Тем временем один солдат — то ли от шума битвы, то ли от того, что ему плохой сон привиделся, — проснулся. Погля­дел в тарелку, а она до краев наполнилась кровью. Кинулся солдат будить своих товарищей, но не успел — Иван уже зашел в дом.

—  Я чуть богу душу не отдал, а ни один засоня мне на помощь не вышел, — укорил Иван протирающих глаза солдат.

—  Я-то, как видишь, не спал, они тоже недавно задремали. Только собрался их будить, чтобы всем вместе выйти на по­мощь, — ты сам идешь, — оправдывал и себя, и своих товарищей бодрствовавший солдат.

У Ивана не было сил на препирательства с солдатами. У него не осталось сил даже на то, чтобы поесть. Он, как подко­шенный сноп, упал на постель и тут же заснул мертвецким сном.

Сутки спит Иван-батыр, вторые спит. Солдаты даже побаи­ваться начали: не умер ли их старшой. А Иван через трое су­ток встал и тогда только есть попросил.

Сварили обед, плотно поели и в обратную дорогу стали со­бираться.

Иван вывел со двора семиножного коня, а тот ему и гово­рит:

—  Спешить домой не будем. Жены тех змеев, которых ты здесь, у моста, изрубил, хотят тебе отомстить и для этого в до­ме на берегу кровавого озера завтра на свой змеиный совет со­бираются. Неплохо бы тебе послушать, о чем они будут гово­рить.

—  Да как же я могу их послушать? — спросил Иван-батыр.

—  А я тебя сделаю мухой, ты забьешься в щель и все, что надо, услышишь, — отвечает мудрый конь.

Он превратил Ивана в муху, тот полетел к дому на берегу кровавого озера, забился в щель и стал ждать.

Прошло немного времени, собрались все змеиные жены и начали свое совещание.

Первой заговорила жена трехглавого змея.

—  Мы должны обязательно отомстить тем, кто убил наших мужей, — так начала она. — Я стану на их дороге зеленой поля­ной, они отпустят своих коней пастись, а сами попадут мне в рот.

Жена шестиглавого змея пошла еще дальше:

—  Так их вряд ли прикончишь. Я раскинусь на их дороге зеленым лугом и светлой рекой. Они будут коней поить, будут сами воду из реки пить. Тут-то я с ними и разделаюсь.

—  Может так получиться, что они останутся целыми и не­вредимыми, — подала голос жена девятиглавого змея. — Я на их пути стану садом с румяными яблоками на ветках. Уж мимо такого сада они точно не пройдут, начнут рвать яблоки, есть и прямехонько мне на зубы попадут.

Жена двенадцатиглавого змея свое слово сказала последней:

—  Сад — это хорошо, но тоже не очень надежно: то ли сор­вут те яблоки, то ли не сорвут... Я сделаю так: я раскрою рот так, что одна губа будет упираться в землю, а другая в небо — попробуй, пройди и ко мне в рот не попади.

Так поговорили змеиные жены, а правильнее сказать вдовы, и разошлись-разъехались по домам. Вернулся к своим солдатам и Иван-батыр.

Дал Иван товарищам по два коня, сам сел на семиножного, и пустились они в путь-дорогу.

Едут-едут, притомились. А тут как раз зеленая поляна на пути попалась. Солдаты обрадовались: и коней на этой поляне попасем, и сами немного подкрепимся. А Иван-батыр говорит:

—  Не спешите на ту поляну, нельзя на ней коней пасти.

С этими словами он сам первым подъехал к поляне, махнул крест-накрест своим мечом, и поляна из зеленой сделалась крас­ной, кровяной.

—  Видели? — сказал Иван солдатам. — Будьте осмотритель­ны, впереди, может, еще не то на пути встретится.

Едут они дальше — большой луг показался, через тот луг светлая, как слеза, речка течет. Опять радуются солдаты:

—  Ну уж на этом лугу определенно коней покормим и сами чистой воды напьемся.

—  Не торопитесь, — снова говорит им Иван-батыр. — Вперед меня не забегайте.

Взмахнул Иван своим мечом крест-накрест сначала над лу­гом, а потом над рекой, и в тот же миг и луг покраснел, и река потекла кровью.

—  Видели? — опять спросил Иван своих товарищей.

—  Как не видеть, — ответили солдаты. — Вперед будем ум­нее.

Долго ли, коротко ли они ехали — видят: недалеко от до­роги тучный сад красуется. На ветках яблонь такие наливные румяные яблоки висят, что и не хотел бы, а сорвешь, не утер­пишь.

Приуставшие солдаты воспрянули духом, приободрились, Один вид сада и глаз, и сердце радует.

—  Ну уж отведаем райских яблочков, отведем душу, — го­ворят меж собой и к саду своих коней направляют.

И опять Иван-батыр останавливает своих нетерпеливых то­варищей:

—  Мы же договорились не спешить.

Подъезжает он к саду, рубит своим мечом одну яблоню, другую, и на глазах солдат весь сад покрывается кровью, а потом пропадает, будто его и не было.

Едут дальше. Много ли, мало ли проехали — семиножный конь говорит Ивану:

—  Ну, Иван, держись, подъезжаем к жене главного двенадцатиглавого змея. И как только подъедем, такие слова ей скажи: «Ты, хозяюшка, моих товарищей пропусти, поскольку ни­какой вины на них нет. Виноват один я, ты меня и проглоти». А сам тем временем ударь меня в правую лопатку — я на сто сажен назад отскочу, ударь еще раз по спине — я взовьюсь под облака. Тогда, не теряя времени, подымай свой меч и руби го­лову главной змеи.

Как только сказал конь эти слова, подъехали они к жене двенадцатиглавого змея. Она одну губу на землю положила, а другую в самое небо задрала — ни пройти ни проехать.

Иван-батыр говорит:

—  Ты, хозяюшка, моих товарищей пропусти — они ни в чем не виноваты. Виноват один я, меня и проглоти, если не подавишься.

Не понравились главной змее последние Ивановы слова, но она все же нижнюю губу подняла от земли на высоту коня и пропустила солдат. Иван тем временем ударил семиножного коня в правую лопатку, — конь отскочил на сто сажен назад. Ударил еще раз по спине — взвился конь под облака. Иван размахнулся своим богатырским мечом и срубил голову глав­ной змеи — словно гром загремел, когда змеиная голова на зем­лю покатилась. Туловище он изрубил на куски, зарыл в землю и дальше поехал.

Откуда ни возьмись, выскочил на дорогу Чиге-хурсухал — старичок с локоток, с бородой в целую сажень — и ну перед конем прыгать, Ивана поддразнивать. Рассердился Иван-батыр, слез с коня, чтобы достать зловредного старика своим мечом. Однако же раз ударил — промахнулся, ударил еще раз — ста­ричок с локоток увернулся. Иван третий раз замахнулся ме­чом, а старик тем временем скок на семиножного коня да и по­скакал от Ивана.

Остался Иван-батыр пешим. Идет, едва успевая, за Чиге-хурсухалом. Идет он так, идет, доходит до дома старика и просит:

—  Ты моего семиножного коня отдай, без него мне к Ехрему-патше лучше и не являться.

—  Нет, так просто ты теперь своего коня не получишь, — отвечает ему Чиге-хурсухал. — За семьюдесятью семью царства­ми-государствами живет, говорят, Максим-патша. У него, гово­рят, есть дочь-красавица Марь é. Так вот, когда ты ее ко мне приведешь, тогда и семиножного коня получишь.

Погоревал-погоревал Иван-батыр, делать нечего, пошел ис­кать Максима-патшу.

Шел он, шел — на дороге чашка с водой стоит.

—  Куда путь держишь, Иван-батыр? — спрашивает его чашка.

—  За дочерью Максима-патши, — отвечает Иван.

—  Возьми меня с собой, — попросилась чашка с водой.

—  Хочешь идти — иди, — разрешил Иван. — вдвоем веселее. Пошли они вместе с чашкой. Шли-шли — повстречали Мо­роза.

—  Далеко ли путь держите? — спрашивает Мороз у Ивана.

—  За дочерью Максима-патпга идем, — ответил Иван.

—  Возьмите меня с собой, — попросился Мороз.

—  Хочешь идти — иди, — разрешил Иван, — втроем будет веселее.

Шли они, шли — навстречу Апшур*.

—  Куда идете? — спрашивает.

—  За дочерью Максима-патши, — Иван ему отвечает.

—  А нельзя ли и мне пойти с вами? — просит Апшур. Иван про себя подумал, что Обжора им вроде бы вовсе ни к чему, только лишние хлопоты, но все же и ему разрешил идти вместе. Авось не объест.

Долго ли, коротко ли они шли — в царство-государство Максима-патши пришли.

Встретил их Максим-патша радушно, за стол как самых до­рогих гостей усадил, всякими яствами угощает.

—  По какому делу и куда путь держите? — спрашивает Максим-патша.

—  Если прямо, без хитростей да без околичностей гово­рить, — отвечает ему Иван-батыр, — пришли мы сватать твою дочь.

—  Хорошее дело! — еще больше обрадовался Максим-патша. — Сейчас мы и ее позовем, пусть знает.

Слуги привели царскую дочь, красавицу Марь é. Она перед гостями тоже радушие свое выказывает, брагой-медовухой всех их обносит.

—  Хорошее дело! — повторил Максим-патша. — Только, прежде чем отдать свою дочь, я вам две задачи задам. Справитесь с ними — берите дочь, не справитесь — пеняйте на себя.

Иван сказал, что согласен.

—  Вот вам первая задача, — опять заговорил царь. — К зав­трашнему утру я велю испечь из шестнадцати пудов муки каравай хлеба, а из шестидесяти быков приготовить жаркое. Если вы за сутки все это съедите — дочь будет ваша.

Иван уже начал жалеть, что согласился на условие патши, а Обжора в это время его в бок тихонько толкает:

—  Не отказывайся, съедим за милую душу.

Иван дает согласие. И назавтра все, что было им приготовлено, они съели.

Максим-патша подумал-подумал и новую задачу задает.

—  Я велю истопить баню, — говорит. — Велю я баню топить семь суток подряд и сжечь восемь возов дров. А вы потом целые сутки, не вылезая, должны мыться в этой бане. А когда вымоетесь — я вам, чистеньким, и отдам свою дочь.

Услышав слова Максима-патши, Мороз Ивана в бок толкает: — Не робей, соглашайся! Иван соглашается.

Наутро начинают топить баню. А пока она топится — семь суток — срок не малый! — Максим-патша по-прежнему гостей угощает, песнями и музыкой развлекает.

Прошло семь суток, слуги доложили царю: баня готова.

Тогда Иван говорит Морозу:

—  Ты ступай первым, а мы немного погодя придем.

Мороз пришел в баню, подул в один угол, в другой — все тепло выдул. Пришлось Ивану одернуть перестаравшегося Мороза.

—  Ты потише дуй, — сказал он, — а то совсем остудишь баню, мыться холодно будет.

Мороз умерил свое старанье и сделал баню ни холодной, ни жаркой. Разве что голыши на каменке оставались все еще раскаленными. Царские слуги нет-нет да плеснут на них по ведерку воды, чтобы пар в бане держался. А как только того пару лишку нагоняют — чашка воду в себя собирает, и опять в бане ни жарко ни холодно — хоть час, хоть день можно мыться.

Ровно через сутки, как и было уговорено, царская дочь пришла проведать гостей. Она была уверена, что их уже давно в живых нет, и без стука открыла дверь бани. Иван-батыр, не будь плох, схватил красавицу Марье за руку да больше и не отпустил. Прямо из бани сбежали они от Максима-патши. Мо­роз еще на какое-то время остался в бане и окончательно ее выстудил.

Ждал-пождал патша свою дочь, забеспокоился: «Уж не за­дохнулась ли она в той бане от жары?» А когда сам пришел в баню, то увидел, что там никого нет, а с потолка сосульки свисают.

Понял патша, что случилось, и послал вдогон за Иваном полк пехоты.

Как ни шибко шли солдаты, а Ивана с его спутниками не настигли и вернулись обратно.

Тогда Максим-патша посылает полк кавалерии. Кавалеристы начали настигать беглецов. Тогда Апшур взял да и отрыгнул то, что неделю назад съел. Кавалерия приостановилась, ноги ко­ней стали вязнуть и оскользаться. А тут еще и чашка всю свою воду вылила — совсем непроходимое болото за беглецами обра­зовалось.

Шли они, шли, до того места, где Апшур Ивану со спутни­ками повстречался, дошли. Попрощался Апшур со всеми, к дому повернул.

Потом и Мороз остался на своем месте, и чашка с водой. Остались Иван-батыр и красавица Марьé одни.

Путь был не близким, и, пока они шли, успели полюбить друг друга. И чем больше нравилась Ивану царевна Марье, тем больше он печалился. А когда та спросила его, о чем он печа­лится, Иван сказал:

—  Скоро мы дойдем до дома Чиге-хурсухала, и мне при­дется оставить тебя у этого злого старика.

Красавица Марье ему на это говорит:

—  Когда ты меня будешь отдавать старику, отдавай не го­ловой, а ногами вперед. Тогда я сумею избавиться от него, а потом стану иглой и приткнусь к тебе.

Иван так и делает: отдает Марье Чиге-хурсухалу ногами вперед. Старик, в свою очередь, выводит из стойла семиножного коня и протягивает повод Ивану. Иван садится на коня и вы­езжает на дорогу.

Тем временем Ехрем-патша вернувшихся раньше Ивана трех солдат допрашивает:

—  Зачем вы Ивана-батыра одного оставили? Уж вы не убили ли его, мошенники? Сознавайтесь, а то повешу, — и велит гото­вить виселицу.

Один из солдат просит позволения у царя подняться на башню и поглядеть, не едет ли Иван-батыр. Царь разрешает. Солдат глядит в зеркало и видит Ивана-батыра на семиножном коне.

—  Ладно, подождем, — говорит царь и приостанавливает казнь.

А Иван-батыр, немного отъехав от дома Чиге-хурсухала, останавливается на лугу, чтобы коня покормить и самому отдох­нуть. Слезает он с коня, а тот ему говорит:

—  Вез я тебя вроде одного, а мне все казалось, что двоих.

Тут он встряхнулся, из седла выпала иголка и тут же обер­нулась красавицей Марьé. Обрадовались Иван с Марьé, что опять вместе. Дали коню травы пощипать, а потом сели на него и дальше поехали. А когда показался стольный город, где цар­ствовал Ехрем-патша, Марье сказала Ивану:

—  Когда мы явимся к Ехрему-патше, он нас сначала будет три дня угощать, а потом захочет жениться на мне. Тогда ты скажи ему: «А не сходить ли нам перед свадьбой в сад, не по­стрелять ли из ружья и поглядеть, у кого как получится?» Патша согласится выйти в сад и стрелять из ружья. Тогда в него его же пуля и попадет и сразит насмерть.

Едут Иван с Марье на семиножном коне, и с башни их уже безо всякого зеркала видно. И те, кто видит, меж собой гово­рят:

—  Едет Иван-батыр не один, впереди себя посадил девушку-красавицу.

Их при въезде в город встречают с музыкой. Ехрем-патша ведет в свой дворец и три дня пирует с ними.

Иван-батыр узнает от царя, что его солдаты томятся в заточении, и просит их немедленно же освободить и привести за праздничный стол. Вот уж попили-поели солдаты за царским столом!

Три дня прошло, званые гости разъехались. Ехрем-патша говорит Ивану:

—  Что семиножного коня раздобыл — молодец! Но ты мне и красавицу Марьé тоже отдай. Сам же говоришь, она царская дочь, значит, тебе не пара.

—  Ладно, отдам, — соглашается, как его и учила Марье, Иван-батыр. — Только давай перед свадьбой сходим с тобой в сад погулять.

Выходят они с патшой в сад, гуляют.

—  А не пострелять ли нам из ружья, — предлагает Иван. — Узнаем, у кого глаз зорче и рука вернее.

—  Давай постреляем, — соглашается Ехрем-патша.

Берет он ружье, стреляет. Ствол ружья разрывается, и пуля попадает ему прямо в лоб.

После того, как Ехрема-патшу похоронили, царством стал править Иван-батыр. Они с Марьé поженились и до сих пор, говорят, живут в любви, мире и согласии.

Сказка кончилась, хотя слова еще и остались...

---

* Апшур — обжора (чув.)

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Эдикан и Удикан

В давней давности жили-были старик и старуха. Был у них единственный сын, звали его Эдикан. Рос парень здоровым и сильным, а как подрос — забрали его в солдаты.

Раньше солдатская служба была долгой: по двадцать, а то и двадцать пять лет. Послужил-послужил Эдикан — не по душе ему пришлась строгая солдатская жизнь, взял и ушел со служ­бы.

Идет он день, идет два, встречает в поле пахаря. Приустал Эдикан, в брюхе пусто, остановился возле пахаря и говорит:

—  Бог в помощь, дедушка!

—  Благодарствую, — старик ему в ответ. — Присядь со мной, отдохни.

Эдикан сел рядом с пахарем, тот поставил перед ним кув­шин свежего уйрана — пахты, — дал горбушку хлеба.

—  Милости прошу, откушай.

Второй раз Эдикана просить не пришлось. Поел он, поблаго­дарил старика, спросил, какой дорогой ближе до селения дойти. Старик ему показал.

На краю селения стояла маленькая избушка. Эдикан подо­шел к той избушке, постучал в окно:

—  Не пустите ли переночевать?

Окно открылось, из него старуха высунулась:

—  Избенка у меня, сам видишь, маленькая, ну да как-нибудь уместимся, заходи, ночуй.

Зашел Эдикан в избу.

—  Салям-аликюм, бабушка! — поклонился он старухе.

—  Аликюм-салям, солдатик, — ответила старушка. Она напоила Эдикана чаем, постелила ему постель. Наутро Эдикан встал, принес старушке воды, нарубил дров, починил содранную ветром крышу. Старушка не знала, как и благодарить Эдикана за такую помощь. Она отдала ему на дорогу последние полкаравая хлеба и маленький шерстяной клубок.

Пошел Эдикан дальше. Идет день, идет два — кончился хлеб, один клубочек остался. «И зачем мне его старуха сунула? — думает он. — Был бы хлеб — другое дело. Его хоть съесть мож­но...» Взял да и кинул клубок вверх.

В ту же минуту — Эдикан не успел и глазом моргнуть — пе­ред ним появился серый в яблоках конь-аргамак.

—  Зачем я тебе понадобился, Эдикан? — спрашивает конь. Эдикан так был удивлен, что не сразу и ответить смог:

—  Иду со службы домой. Хочется поскорее в родные места попасть, а до них еще далеко. Не подвезешь ли?

—  На меня садись да крепче за мою гриву держись, — ска­зал конь.

Эдикан вскочил на коня, крепко за гриву ухватился. Конь ударил копытами — искры полетели, земля загудела, ветер в ушах засвистел. Не успел Эдикан опомниться, как уже был в родной деревне.

—  Ну, Эдикан, куда хотел, туда я тебя и привез, — сказал конь. — Когда понадоблюсь, брось шерстяной клубок вверх, и я явлюсь перед тобой, как лист перед травой. А теперь прощай.

Конь исчез, будто и не было его. А Эдикан пошел домой. Отец и мать уже не надеялись увидеть своего сына и, когда увидели, прослезились от радости.

—  Думали: умрем, и похоронить будет некому, — говорили они, обнимая сына.

Уходя в солдаты, оставил Эдикан в деревне невесту — краси­вую девушку Селиме. Они любили друг друга, и Селиме обеща­ла ждать Эдикана. Родители девушки рассудили по-другому: они решили выдать дочь против ее воли за другого парня. Селиме с горя и отчаяния утопилась. Эдикан, узнав об этом, горько опе­чалился. Но плачь не плачь — мертвого слезами не воскресишь.

Много ли, мало ли прожил Эдикан у родителей — объявля­ет царь на вое свое царство-государство, что пропала у него дочь, и кто найдет ее, за того и замуж отдаст, а впридачу поло­вину царства обещает.

Услышав такую весть, Эдикан попросил у родителей благо­словения и пошел к царю сказать, что попытается отыскать ца­ревну. А выйдя из дворца — будь что будет! — кинул вверх клубок и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Как из-под земли появился перед ним серый в яблоках аргамак.

—  Скажи, зачем я тебе понадобился, Эдикан? — спросил конь.

Эдикан объяснил: так и так, у царя пропала дочь, я выз­вался ее найти.

—  На меня садись, крепче за мою гриву держись. Вскочил Эдикан на коня, в его гриву вцепился. Конь ударил копытами — земля загудела, искры в разные стороны полетели, ветер в ушах засвистел.

Долго ли, коротко ли неслись они стремглав — посредине глубокого моря остановились. Конь остался наверху, а Эдикан стал спускаться в подводное царство. Вот и морское дно. Пошел он по тому дну — чугунную дверь перед собой увидел. Взялся за ручку и — будь что будет! — дернул ее к себе. Будто гром по дну моря прогремел — дверь открылась. Эдикан шагнул через порог и в ужасе попятился. Он попал в длинный — длиннее род­ной деревни — стеклянный коридор, с той и другой стороны увешанный мертвыми телами мужчин и молодых парней. Все они висели почему-то вниз головой.

Чугунная дверь с таким же грохотом закрылась, назад пути не было. Эдикан пошел между рядами мертвецов вперед и уви­дел еще одну дверь. Эта дверь была в несколько раз больше пер­вой, и когда Эдикан открывал ее, гром гремел по всему подвод­ному царству в несколько раз сильнее.

Открылся второй стеклянный коридор, увешанный мертве­цами. Здесь были одни женщины и дети, но висели они тоже вниз головой. Некоторых детей смерть застала в ту минуту, ког­да они сосали материнскую грудь. От жалости к этим бедняжкам у Эдикана выступили слезы. Он прошел и этот коридор, подошел к третьей двери. Открывает — посреди большой комна­ты, тоже стеклянной, стоит гроб. В гробу лежит неписаной кра­соты девушка. В грудь ее воткнуты два кинжала, а гроб полон крови.

По приметам, какие называл царь, Эдикан догадался, что перед ним царская дочь. Еще горше стало на сердце. Он огля­делся по сторонам и увидел дверь, сплошь увешанную человечь­ими головами с оскаленными зубами. Вместо дверной скобы было приколочено человечье ребро. Эдикан — будь что будет! — открыл и эту дверь. То, что предстало его взору, заставило юно­шу отшатнуться: огромное помещение было битком набито под­водными чертями всех мастей. Приглядевшись, Эдикан увидел лежащего на возвышении главного черта — сатану. На кончи­ках его рогов красовались золотые наперстки. Заметив Эдикана, сатана не шевельнулся даже, а только сказал:

—  А, пришел. — И уже громче: — Эй, водяные, принимайте гостя!

На Эдикана набросилась сразу добрая сотня чертей. Он вы­хватил меч и начал рубить водяных налево и направо. Махнет налево — десяти чертей нет, махнет направо — двадцати чер­тям головы срубит. Только замечает Эдикан, чертей не меньше, а больше становится. Из каждой капли крови новый черт рож­дается. Обессилел Эдикан.

А сатана лежит на своем ложе, усмехается: спасибо, мол, что постарался, прибавил число водяных.

Тут юноша сообразил: начинать-то надо с главного черта. Замахнулся на него мечом — меч надвое разлетелся. Вспомнил Эдикан о своем чудесном коне, бросил вверх клубок, но сатана не дал клубку упасть, подхватил его и еще громче рассмеялся. От злости Эдикан кинулся на главного водяного, схватил его за рога. Сатана вырвался, но золотые наперстки остались в руках у Эдикана. Чуть не заплакал Эдикан с досады, швырнул наперстки об пол, и вдруг из наперстков появились три бравых солдата и — к нему:

—  Что прикажешь, Эдикан?

—  Рубите всех водяных! — крикнул Эдикан.

Солдаты своими огненными мечами в два счета разделались со всей оравой чертей. А их царь, главный черт, сам дух испус­тил: вся сила у него была в наперстках. Солдаты взяли у него клубок и отдали Эдикану.

Эдикан поблагодарил солдат за службу, и те тотчас же вер­нулись в золотые наперстки.

Эдикану захотелось поскорее выбраться из этого страшного места. Открывает он дверь, а навстречу ему ожившая царевна идет:

—  Ну, Эдикан, ты спас меня, теперь я ни за что с тобой не расстанусь! — снимает с пальца золотое колечко и надевает на палец Эдикана. А сама от радости ярче солнца светится, об­нимает и целует своего спасителя.

Взял Эдикан царевну за руку и повел прочь из подводного царства. Открывает первую дверь — диво-то какое! — все мерт­вые женщины и дети ожили, стоят по ту и другую сторону стеклянного коридора, благодарят за спасение.

—  Ты, Эдикан, спас нас, и мы теперь пойдем за тобой, — говорят женщины и идут за Эдиканом.

Мужчины тоже все ожили, поблагодарили Эдикана за спа­сение и сказали, что теперь пойдут за ним.

Уже совсем собрались Эдикан с царевной выйти из подвод­ного царства, как молодая девушка под белым покрывалом по­дошла к ним и указала еще одну дверь. Эдикану теперь ничего не было страшно, он смело открыл дверь и увидел много лю­дей, опутанных змеями, которые высасывали из них кровь. Эдикан постучал наперстками друг о друга и приказал появившимся солдатам:

—  Уничтожьте всех змей!

Солдаты ударились оземь и превратились в кошек. Кошки быстро справились со змеями и освободили от них всех муче­ников. Они благодарили Эдикана за свое спасение и тоже пошли за ним.

Кошки опять стали солдатами и явились к Эдикану за но­выми приказаниями:

—  Что прикажешь, Эдикан?

—  Я хочу всех этих людей вывести из подводного мира в мир земной, — сказал Эдикан.

В ту же минуту открылась последняя дверь, море раздвои­лось и образовало проход; в конце прохода встала стеклянная лестница со стеклянными же стенками, сквозь которые были видны диковинные морские растения и разноцветные рыбы.

Когда Эдикан с царевной, а за ними и все, освободившиеся от власти водяного царя, поднялись по лестнице, море сомкну­лось. Люди оказались на большом острове, сплошь покрытом садами. На ветках деревьев распевали редкой красоты птицы, а от цветов шел такой дивный аромат, что кружилась голова.

Несколько дней люди наслаждались жизнью на этом уди­вительном острове. После стольких лет томительной жизни в подводном мире все были так рады ясному солнышку и голу­бому небу.

Но райская жизнь скоро наскучила людям. Им захотелось вернуться к своим близким, вернуться в родные места. Все с надеждой смотрели на Эдикана: он спас их от смерти, он их и должен был привести на родину.

Эдикан постучал наперстками, а когда явились солдаты, ве­лел им построить мост. В ту же минуту с острова на землю радугой перекинулся чудесный мост. У этого моста доски были серебряными, перила — золотыми. И весь он расписан разными узорами, по сторонам моста сады стоят, а в садах яблоки на ветках пляшут, листья в ладоши хлопают. Под деревьями, в прудах, золотые утки плавают, на деревьях соловьи поют, ве­селая музыка играет.

И как только люди вступили на этот мост — старые помоло­дели, молодые возмужали. А когда все по мосту перешли на землю, он исчез, как его и не было.

Царь узнал, что Эдикан разыскал его дочь, и велел от бере­га моря до самого дворца застелить дорогу белым полотном. Так по этому полотну Эдикан с царевной и вошли во дворец.

Царь остался верным своему слову: он отдал за Эдикана сбою дочь и в приданое половину царства. Свадьба длилась семь дней и семь ночей, народ веселился до упаду.

Много ли, мало ли времени прошло — умер царь. Перед смертью он и вторую половину царства завещал Эдикану. И тут бы, наверное, и сказке конец. Ан, нет. Хоть и спас Эдикан цар­скую дочь от смерти, хоть и клялась она никогда с ним не рас­ставаться, но любить своего мужа она не любила и все думала, как бы от него избавиться.

Однажды, когда из соседнего царства-государства приехал к ним в гости молодой царевич, жена Эдикана отдала ему и шерстяной клубок, и золотые наперстки. Тот вернулся домой и, зная чудесную силу подаренных вещей, объявил Эдикану войну.

Эдикан, не знавший о пропаже клубка и наперстков, не очень-то беспокоился. И когда на границах его государства появилась огромная армия и когда эта армия начала стрелять из пушек. Эдикан взял клубок с наперстками и пошел навстре­чу неприятелю. Жене тоже захотелось пойти с ним вместе, и он не стал ее отговаривать.

Дошел! он до границы, кинул клубок вверх, но не является конь, стучит друг о друга наперстками — ни одного солдата не видно. Тогда жена рассмеялась и говорит:

—  Ни аргамака своего, Эдикан, ни наперстков тебе больше не видать, они у того, кого я люблю. А вот и он.

В эту минуту, откуда ни возьмись, прискакал на чудесном коне царевич, подхватил жену Эдикана и увез. Эдикан понял, что неверная жена подменила волшебные клубок и наперстки на простые.

Опечалился он, горько и обидно ему стало. «Я ее из гроба поднял, — думал он, — а она вон как мне отплатила.»

Когда старушка давала Эдикану чудесный шерстяной клу­бок, она еще и наказывала вспомнить про нее, если будет труд­но. Эдикан вспомнил об этом и оказал самому себе:

—  Была бы здесь бабушка, она бы что-нибудь придумала.

И только он это промолвил — знакомая старушка перед ним стоит.

—  Что такой печальный, сынок? — спрашивает. Эдикан все ей рассказал.

—  За то, что ты, Эдикан, предал смерти главного водяного черта, я тебе по гроб жизни буду благодарна, — сказала старуш­ка. — Он был самым страшным моим врагом, да только осилить его сама я не могла. Спасибо, сынок. А о неверной жене своей не печалься. Куда она от тебя ушла, пусть там и сгинет.

Тут в руках старушки появились волшебный клубок и зо­лотые наперстки, и она отдала их Эдикану.

—  А еще я дам тебе белый платочек, — сказала на про­щанье старушка. — Только смотри, не потеряй, — и исчезла, будто ее и не было.

Эдикан вызвал шерстяным клубком чудесного коня, сел на него и поехал биться с войском царевича. Большое было вой­ско у царевича, но Эдикан с помощью своих волшебных солдат победил его.

Когда Эдикан вернулся домой, то нашел там уставленный всевозможными яствами стол. Чего только не стояло на том столе: и еда, и питье, и пряники, и конфеты. На концах стола стояли наполненные шербетом серебряные ковши. На одном ковше были выбиты слова: «Для Эдикана», на другом: «Для Селиме».

Подивился Эдикан: откуда взяться Селиме, если ее уже давно нет на свете?! Подумал вслух:

—  А как было бы хорошо, если бы моя милая Селиме сиде­ла за этим столом вместе со мной!

И только он так сказал — отдернулась занавеска, которой была закрыта дверь, и появилась перед Эдиканом самая краси­вая во всем свете девушка — его милая Селиме. На ее плечах было то самое белое покрывало, в котором видел ее Эдикан в подводном царстве. А не узнал тогда потому, что лицо Селиме было закрыто.

Бросились они друг к другу в объятия. Эдикан усадил де­вушку за стол.

—  Неблагодарной оказалась царская дочь, — сказала Сели­ме. — Ты ее от смерти спас, а она за это тебя самого чуть не погубила... Ну да не будем о ней говорить, не стоит она того. Хочешь, Эдикан, я спою тебе нашу песню?

И запела любимую Эдиканом песню. Ее Селиме пела еще в их родной деревне, пела в тот вечер, когда они впервые поце­ловались.

—  Понравилась ли тебе песня, Эдикан? — спросила Селиме, кончив петь.

—  Я готов всю жизнь слушать эту песню, — ответил Эди­кан.

Они взяли ковши с шербетом и выпили за то, чтобы всегда быть вместе и любить друг друга.

—  А если мы будем до конца дней своих любить друг дру­га, и наша жизнь  будет как эта  песня, — сказала Селиме.

Потом она показала Эдикану перламутровую кнопку на столе:

—  Если тебе захочется еще раз послушать нашу песню — нажми эту кнопку.

Эдикан нажал кнопку и с удивлением услышал, как в ком­нате зазвенела песня, которую только что пела Селиме. Он открыл окно — песня звучала во всем городе. Словно бы весь город пел песню Селиме. «Уж не сон ли это?» — подумал Эдикан.

Между тем чудеса на этом не кончились.

—  Не хочешь ли, Эдикан, поглядеть на наше богатство? — спросила Селиме и повела его из дома к двенадцатидверному амбару.

Открыли одну дверь — чудесные цветы, каким и названия нет, цветут. Открыли вторую — разные наряды и украшения по стенам висят. Открыли третью — всевозможные яства на сто­лах стоят. В четвертую дверь заглянули — поле спелого хлеба, в пятую — стада, пасущиеся на зеленых лугах...

Все двенадцать дверей пооткрывали, всего нагляделись. И моря видели, и корабли, какие по морям плывут, и леса с де­ревьями до самого неба, и летающие по тому небу крылатые машины... Наверное, никто еще до Эдикана с Селиме не видел того, что они повидали.

В довольстве и согласии стали жить Эдикан и Селиме. Все были ими довольны, все их любили.

А скоро Селиме обрадовала Эдикана — родила ему сына. На седьмом небе чувствовал себя Эдикан от радости, устроил пир на весь мир. Назвали сына Удиканом.

Все бы так хорошо и шло. Да появился у Эдикана новый враг-злодей — лесной сатана. Он приходился дедом водяному главному черту и не мог простить Эдикану изничтожения сво­его дорогого внука.

Как-то среди ночи проснулся Эдикан от крика Удикана. А пока успел подойти к постели, на которой спал сын с матерью, ударил гром, сверкнула молния, в окно влетела какая-то огнен­ная птица и унесла Селиме. Эдикан в ужасе выбежал из дома и увидел, что на город льется огненный дождь.

Кинул вверх шерстяной клубок Эдикан, не сразу, а лишь погодя, подошел к нему, еле волоча ноги, аргамак.

—  Мой Эдикан, рад бы тебе службу сослужить, да против этого злодея я бессилен.

Постучал Эдикан наперстками, явились, прихрамывая, три солдата и сказали то же самое.

—  Эх, была бы здесь бабушка! — вырвалось с горя у Эди­кана.

Старушка не заставила себя ждать.

—  Нет, Эдикан, царя лесных чертей и я не переборю, — ска­зала она. — Спроси у моего старшего брата, может быть, он по­может. Вернись в дом и нажми ту перламутровую кнопку, ко­торую тебе Селиме показывала.

Вернулся Эдикан в дом, нажал кнопку, и в доме кто-то не­видимый заговорил:

—  Эдикан, я тоже был когда-то бравым солдатом. И не один раз пытался разделаться с главным царем лесных чертей, но не сумел. Его злая сила пересиливала мою силу. Теперь родился достойный ему противник, это — Удикан. В двенадцатидверном амбаре войди в последнюю двенадцатую дверь, спустись в под­земелье и возьми висящий там огненный меч. А еще возьми там же белый платок. Тем платком утри лицо Удикана, а потом дай ему в руки меч. Что делать дальше, он сам знает... А те­перь еще раз нажми кнопку.

Эдикан нажал на перламутровую кнопку и — диво дивное! — увидел в зеркале сначала свои амбары, потом подземелье и огненный меч в том подземелье. И ему пришло на ум, а нельзя ли так же увидеть и Селиме, узнать, где она сейчас? И только он так подумал — увидел дремучий непролазный лес, а в лесу железный дом, вокруг дома двенадцать рядов волков, двенад­цать рядов тигров, двенадцать рядов львов на цепи сидят. Весь лес кишит змеями и ящерицами, около дома тут и там чело­вечьи кости кучами лежат. А в доме на груде костей сидит свя­занная Селиме, напротив нее — главный царь леших.

Не теряя больше времени, Эдикан выбежал из дома, открыл двенадцатую амбарную дверь, спустился в подземелье и взял огненный меч с белым платком. После того утер платком лицо Удикана и тот за один миг превратился в рослого сильного бо­гатыря. И сразу к Эдикану:

—  Дай-ка, отец, свой клубок.

Эдикан отдал сыну шерстяной клубок, сын кинул его вверх, и явился прихрамывающий аргамак. Удикан провел по его гри­ве платком, и конь снова стал резвым и сильным.

—  Садитесь оба, — сказал конь, — теперь я вас и обоих вы­держу.

Эдикан с сыном вскочили на коня и поскакали в дремучий лес выручать Селиме.

За семью морями, за семью чугунными горами, семьюде­сятью семью полями находился тот дремучий лес, в котором жил главный царь всех леших. Но аргамак блеснул молнией и вмиг донес Эдикана и Удикана до железного дома.

Один раз только махнул Удикан своим огненным мечом и испепелил всех гадов и зверей, стороживших дом лесного са­таны. В следующий миг богатырь перескочил на своем арга­маке через семисаженный чугунный забор и влетел в дом царя лесных чертей. Еще раз махнул Удикан огненным мечом — по­катилась с плеч голова лесного сатаны. Взял богатырь на руки свою мать, утер платком ее лицо — мать красивее прежнего ста­ла, как утреннее, умытое росой, солнце засияла. Провел Удикан огненным мечом по груде костей, что лежали в доме и вокруг него, — кости стали живыми людьми. Лес ожил от их голосов, на деревьях птицы запели.

Подвел Удикан мать к отцу, а потом махнул белым плат­ком, и небо словно бы тучами закрыло. Но нет, это не тучи — это прилетели ковры-самолеты. Эдикан с Удиканом посадили всех на ковры-самолеты и полетели в свое царство. А когда прилетели — открыли для всех все двенадцать амбарных две­рей — каждый мог зайти и взять, что хотел. Богатства было так много, что и после этого его еще хватило для пира на весь мир.

На том пиру я был. Видел, как Эдикан с Удиканом нажали на перламутровую кнопку и полилась над городом веселая пес­ня. Говорили, что песня эта была слышна не только в городе, а и во всем царстве-государстве. Кто-то говорил, что слышали ее даже через семь государств в восьмом.

Полный серебряный ковш с шербетом поднес мне Эдикан на пиру и просил рассказать вам эту сказку. Мне бы хотелось, чтобы она вам понравилась.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Кот и воробей

Жили себе поживали старик со старухой, и был у них кот-мурлыка. Однажды лежал этот кот на солнышке, грелся. И так-то ему было тепло и хорошо, что он и глаза заж­мурил от удовольствия. И вдруг где-то совсем рядом слышит:

—  Чилик-чилик!

Открыл глаза — воробей сидит на краешке корыта и что-то клюет. Встрепенулся кот, напружинился, от охотничьего азар­та у него шерсть на спине дыбом встала. Воробушек скок да скок по корыту, и еще ближе оказался. И тогда словно какая пру­жина подкинула кота — прыг! — и воробей уже у него в лапах. Правда, воробей оказался старым, а старого воробья, как из­вестно, на мякине не проведешь и голыми руками не возьмешь.

—  Умный кот-мурлыка, ты меня можешь съесть в любое время, — сказал воробей, — но вспомни-ка, мур-мур-мур, умы­вался ли ты утром, когда проснулся? По глазам видно, что нет. А ведь умные и хорошие, мур-мур-мур, утро начинают с того, что умываются.

Кот вспомнил, что он и впрямь утром не умывался. Обидно, что какой-то воробей учит его правилам хорошего тона, а толь­ко что возразишь воробью?

Убрал кот свои когти, положил воробья на траву и начал умываться. Нализывает языком лапу, а потом этой лапой аж из-за уха и до усов по мордашке проводит, хочет показать во­робью, что понимает толк в чистоте. А воробей поглядел-погля­дел, как кот умывается, да и улетел. Спохватился умный кот, но уже поздно. Был в лапах вкусный завтрак и — нет его, уле­тел.

С тех пор, говорят, кот начал умываться не перед едой, а после еды. Ну, а на него глядя, и все другие коты и кошки ста­ли делать то же самое.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Козел и баран

Жили-были старик со старухой. Жили небогато. Из всей скотины имели они одного козлика. Козлик рос, стал козлом и однажды, когда старуха вышла зачем-то во двор, так боднул ее, что с ног сшиб.

Идет старуха в избу и говорит старику:

—  А козлик-то наш бодливый стал, меня с ног сшиб. Надо с ним что-то делать.

—  Ну уж ты скажешь! — не поверил старик и решил сам убедиться.

Но только вышел он во двор, как козел подбежал к нему и со всего маху боднул. Старик полетел с ног долой. «Ах, ты так! — сказал старик. — Тогда тебя надо прирезать».

Заходит он в избу и начинает точить нож. Наточил, вместе со старухой поймали они козла, уложили на солому, старуха держит, старик режет. Но то ли нож был плохой, то ли старик плохо наточил его, а только пилит он, пилит, а горло козлу перепилить не может.

Пришлось отпустить козла и пойти за ножом к соседям. Нож принесли, но теперь козел, зная, зачем его ловят, в руки не дается. Гонялись-гонялись за ним по двору — никак не до­гнать. Тогда старик поставил старуху у ворот и немного приот­крыл их: авось, козел сунется в щель — его тут и зажать. Од­нако козел подбегает к воротам и — назад.

—  Пошире открой! — говорит старик старухе.

Та открывает пошире, но козел подбегает и опять убегает.

—  Еще шире! — командует старик.

Старуха еще шире открывает ворота. Но козел не только не бежит, а даже еще назад отпрыгивает.

—  Совсем открой! — кричит старик.

Старуха открывает ворота настежь, и теперь, не заставляя себя ждать, козел стрелой вылетает со двора — иди, поймай его.

Выбежал козел за деревню. Немного времени спустя повстречал барана. Пошли они вместе. Шли-шли, порожний ме­шок нашли. Дальше пошли — старый большой ножик нашли. Опять идут путем-дорогой, нашли голову волка, положили ее в мешок.

Пришли козел с бараном в лес и решили немного отдохнуть с дороги. Пока отдыхали, вокруг них сорок волков собралось, сидят, зубами щелкают. Испугались козел с бараном, душа в пятки ушла. Что делать?

Козел громко, чтобы волкам слышно было, говорит барану:

—  Что будем варить?

Баран смекнул, в чем дело, и тоже во все горло:

—  Давай сварим башку волка.

Сам берет мешок и вытаскивает из него голову волка. Вы­тащил, поглядел, обратно положил и снова вытащил: делает вид, что выбирает. И каждый раз большим ножом постукивает по голове.

—  Ну, выбрал? — спрашивает козел. — А посвежее разве нет там головы?  Тогда лови вон любого, да и зарежем.

Баран отложил голову в сторону и с ножом шагнул прямо на волков. Те устрашились длинного ножа, и дай бог ноги. Бегут волки по лесу, встречает их медведь.

—  Куда несетесь, братцы? — спрашивает медведь. — Кого так испугались?

—  Да вон там на опушке двое каких-то разбойников распо­ложились: один бородатый, другой рогатый. А в мешке у них — волчьи головы, то вытаскивают их, то обратно кладут, какую посвежее выбирают. Бородатому не понравилась выбранная го­лова, бери-хватай, говорит, любого из этих и под нож — поне­воле испугаешься.

—  Да это не про козла ли с бараном вы говорите? — сказал медведь. — Нашли кого бояться! Пойдемте-ка обратно да и по­обедаем этими, как вы говорите, разбойниками.

Пошли все вместе опять на опушку леса. Козел с бараном увидели их, хотели бежать, да куда побежишь, если волки взяли их в кольцо да еще и медведя с собой привели. Козел со страху прыгнул на дерево, обхватил его, держится. А баран попрыгал-попрыгал — нет, опять на землю сползает. Разбежался и еще раз прыгнул — зацепился рогами за сук и повис на нем.

Медведь передом идет, подошел к дереву и начал его раска­чивать, хочет с корнем выдернуть. Волки все еще не осмелят­ся близко подойти, сидят кружком в отдалении.

Баран козлу шепчет:

—  Падаю, козел, падаю.

—  Не шуми,— тот ему отвечает.

Качнул медведь дерево посильнее, баран не удержался и — шмяк! — грохнулся на землю. Медведь от неожиданности струх­нул, начал пятиться, а волки, на него глядя, и вовсе побежали. Тогда козел тоже — прыг! — на землю и закричал на весь лес:

—  Не давай им уходить! Беги наперерез! Окружай!

Козел с бараном выставили вперед рога да и кинулись на медведя, который все еще пятился, а бежать не хотел. Не вы­держал косолапый их дружного натиска и — откуда проворство взялось — побежал во весь дух вслед за волками. Бежал-бе­жал — на острый сук в чаще леса напоролся и тут же дух ис­пустил. Волки разбрелись кто куда. А козел с бараном, говорят, и по сей день в том лесу дружно живут.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Лиса и дятел

Бежала лиса по лесу. Бежала-бежала да вдруг — бух! — в яму, которую на ее дороге охотник вырыл. Снует туда-сюда по яме, прыгает, крутится, вертится, а наверх вы­браться не может. Дятел с соседнего дерева увидел лису в яме и спрашивает:

—  Что ты там делаешь, подруженька?

—  Колодец рою, — ответила рыжая плутовка.

—  Может, и мне выроешь? — попросил дятел.

—  Вырыть я вырою, да сперва этот надо закончить, — про­должает хитрить лиса. — Помоги мне опустить в колодец сруб, потом пойдем тебе рыть.

—  Как же я помогу тебе? — не понял дятел.

—  Работа не тяжелая: ты мне для сруба сверху ветки бро­сай — всего и дела, — объяснила лиса.

Начал дятел помогать лисице. Найдет подходящий сучок, стукнет по нему своим острым клювом и летит сук прямо в яму. Стукнет по новой ветке — и она в яме. Так обломал он одно дерево, за другое принялся.

—  Ну как, кончается работа? — спрашивает дятел.

—  Считай, уже кончили, — отвечает ему лиса. А сама тем временем по веткам — прыг-прыг!— из ямы наверх выскочила.

—  Ну, теперь пойдем ко мне колодец рыть, — напоминает ей дятел.

—  Пойти-то я пойду, — отвечает лисица, — но ты бы снача­ла магарыч мне поставил.

Согласился дятел. Не им заведено: с началом дела работни­ку магарыч ставят.

Пошли вместе с лисицей искать торговца квасом. Пришли к селу, где собирался базар. Тут их как раз и догнал ехавший на базар торговец квасом.

—  Ну, вот, нам и на базар ходить не надо, — говорит дятел лисице. — Притаись вон за тем кустом.

Лиса быстро юркнула под куст, а дятел подлетел сзади к возу, сел на бочонок с квасом и давай долбить его своим острым клювом. Долбил-долбил — продолбил бочонок насквозь. Полился из бочонка фонтаном медовый квас. После этого дятел с бочонка перелетел на голову торговца квасом и — тюк! — его клювом по лбу. Ох, как рассердился квасной продавец на наг­лую птицу! Спрыгнул с воза и давай бежать за дятлом. А дя­тел нарочно летит низко над землей и уже почти в руки дается.

Пока квасник бегал за дятлом, квас из бочонка весь вытек. Сидевшая под кустом лиса выбежала на дорогу и напилась досыта-до отвала.

Торговец побегал-побегал за дятлом, да ни с чем и вернулся обратно.

А лиса со своим дружком встретилась за гумнами села. Дя­тел спрашивает:

—  Ну, как, напилась?

—  Напилась, и кажется, даже опьянела, — слегка покачи­ваясь из стороны в сторону, отвечает лисица.

—  Тогда пошли колодец рыть, — опять за свое дятел.

—  Пойдем, обязательно пойдем, — уверяет его лиса, — но сначала ты меня насмеши.

Что делать, приходится дятлу исполнять и эту прихоть ры­жей плутовки: уж очень хочется ему иметь свой колодец!

На одном гумне двое мужиков чечевицу молотили. Дятел оставил лису у плетня, а сам подлетел к одному работнику, сел на голову и — тюк! — клювом в самое темя.

—  Ах ты, разбойник! — крикнул работник и попросил сво­его товарища: — Никифор, стукни эту птицу по башке!

Никифор держал в руках цеп, так им и стукнул по голове другого мужика. Дятел успел улететь, а мужик от такого уда­ра повалился на недомолоченную чечевицу.

Лиса, видя все это, сидит у плетня и со смеху покатывается. До слез насмеялась — вот как весело было!

—  Наверное, уж пора за дело приниматься, — опять напо­минает ей дятел. — Пойдем колодец рыть.

—  Непременно пойдем, только уж, будь другом, напугай меня напоследок, — по-прежнему хитрит лиса.

—  Хорошо, подруженька, — и на этот раз соглашается дя­тел. — Если уж тебе так хочется напугаться — пойдем за мной.

Пошли они гумнами и дошли до края села. Видят — молодой парень вывел из ворот крайней избы коня и погнал его к речке на водопой.

—  Ты иди и садись у ворот, а я сяду над воротами, — ска­зал дятел лисе.

Лиса присела в открытых воротах, дятел — на дощатый навес над ними и — тук-тук! — начал стучать своим клювом. На стук выскочили со двора три хозяйские собаки. Увидели борзые рыжую лису в воротах — и к ней. Лиса наутек, собаки за ней вдогон. Со всех ног несется лисичка-сестричка, а собаки все же начинают нагонять плутовку. Лес показался. «Ну здесь-то, — думает лисица, — я уж как-нибудь сумею спастись», — и юркнула в первое же попавшееся дупло. Собаки подлетели, бега­ют вокруг дупла, а лисицу достать не могут.

Лиса сидит в дупле, никак не может опомниться с перепугу. А когда немного пришла в себя, спрашивает у своих ног:

—  Как вы бежали? Боялись или не боялись?

—  Еще как боялись! — отвечают ноги. — И неслись изо всех сил.

Спрашивает у ушей:

—  А вы?

—  Мы тоже неслись, припав к шее, во весь дух, — отвечают уши.

—  А ты как бежал? — спрашивает лиса у хвоста.

—  Я бежал и все думал: вот схватят, вот поймают, — отве­тил хвост.

—  Ах, негодный! —возмутилась лиса. — Так ты хотел, чтобы собаки поймали меня?! Вот за это отдам тебя собакам на съеденье — будешь знать!

Сказала так лиса и высунула свой хвост из дупла. Собаки только этого и ждали. Они тут же схватили лису за хвост, вы­тащили из дупла и растерзали.

На том и дело кончилось.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.