Поп, слесарь и вор

Жили на свете мужик с женою. Ни бедные, ни богатые. Было у них три сына. Сыновья под­росли. Куда-то их надо определить. Если дома их оставить да пахарями сделать, то им земли не хватит. Скотины тоже маловато. Охотниками сделать, так лес, в руках богачей. Решил мужик отдать их в ученье.   Жене и говорит:

— Отдадим сыновей в ученье!

А жена заголосила:

— Если всех троих отдашь, кто же за нами будет уха­живать? Хоть одного оставь дома для опоры родителям!

Мужик был еще в силе и решил всех троих выучить. Посадил их в сани, довез до города и остановился на базаре. Подошел к ним поп и спрашивает:

— Что продаешь, мужик?

— Сыновей привез в ученье отдать, — отвечает мужик.

— Отдай мне одного, я выучу его на попа, — говорит поп.

— Бери любого, только выучи его, — отвечает мужик.

Поп выбрал старшего и увел.

Подходит вор. Он в шляпе, с тросточкой. Вор спраши­вает:

— Что продаешь, мужик?

— Сыновей привез в ученье отдавать, — отвечает му­жик.

— Одного я возьму на выучку, сделаю его богатым,— говорит вор.

— Бери любого, сделай только богатым, — отвечает отец.

Вор выбрал среднего и увел. Мужик думает: "Хорошему человеку отдал сына. Он в шляпе, с тросточкой. По­везло сыну". Он и не предполагал, что сына вручил зна­менитому вору.

Подходит к ним черный от копоти слесарь и спраши­вает:

— Что продаешь, мужик?

— Сыновей привез в ученье отдавать, — отвечает му­жик.— Двоих определил, вот самый младший остался.

— Я беру твоего сына и сделаю человеком с золоты­ми руками.

— Бери, сделай из него мастера на все руки, — отве­чает отец.

Слесарь взял младшего и увел.

Сыновья проучились три года. Как-то они встретились и надумали все трое ехать к отцу, повидаться. Приезжают они домой, мать с отцом им очень обрадовались.

— Вот, — говорит отец, — наши дети возвращаются! Какими умными они стали, какая красивая одежда у них! А ты, мать, не хотела их отпускать.

Потом отец, усадив своих сыновей за стол, спрашивает старшего:

— Ты на кого выучился?

— На попа, — отвечает старший сын.

— И то дело: когда свой поп, на церковь меньше рас­ходу.

Спрашивает теперь среднего:

— Ты на кого выучился?

— На вора, — отвечает средний сын.

Отец не поверил, думал, сын шутит. Ведь он отдавал его такому солидному господину со шляпой, с тросточкой. Спрашивает самого младшего:

— А ты на кого выучился?

— На слесаря — мастера на все руки.

— Хорошо! Дома мастер пригодится: то соху починить, то топор поточить, — говорит отец. А сам все думает о среднем сыне и переспрашивает:

— Ты действительно на вора учился?

— Да, отец, это правда. Ты же отдавал меня знаме­нитому вору, — отвечает средний сын.

— Отдавать-то отдавал, но не думал, что он такой. Нехорошему же делу ты учился!

Сказал это отец и пошел к попу посоветоваться.

— Все мои сыновья хорошему научились в городе. Только средний научился нехорошему. Все три года учил­ся воровать. Его надо разучить! Поговорите, батюшка, с ним. Пусть он отучится воровать.

Поп позвал к себе среднего сына мужика и начал его отчитывать:

— Вот ты, говорят, в городе научился воровать! Это же большой грех. На том свете из твоих рук сделают граб­ли и будут разгребать горящие угольки. Будешь в аду, а там тебя повесят  над костром! В рай никогда не попадешь!

Юношу поп, так и этак запугивает.

— Говорите - воровать грех. Курить, водку-пить, пу­гать людей божьим наказанием — тоже грех. Вы-то, попы, сами курите, выпиваете, пугаете людей вечным адом и другими грешными делами занимаетесь!Ты, батюшка, хоть ругай меня, хоть не ругай, а чему научился, того не брошу! У богатых воровать, я считаю, не грешно!

—  Ох, ты какой умный! Никак тебя не образумить! — кричит поп. А сам думает: «Как-нибудь надо, с ним раз­делаться. Проучить надо богохульника! Иначе по его при­меру начнут грабить купцов, попов, помещиков. Я постав­лен их оберегать!» — Подумал и сказал:

— Я не верю, что ты научился воровать! Ты меня и бога обманываешь. Вот у меня в конюшне сто­ит откормленный жеребец. Докажи, что ты умеешь воро­вать. Я приставлю к жеребцу трех сторожей, сможешь его украсть?

— Смогу! — ответил юноша.

— Если сможешь, то сегодня же приходи и укради! Тогда я поверю.

Вор ушел, а поп приставил к своему жеребцу трех сторожей и наказал: «Увидите вора, пристрелите его, как собаку!»

— Как прикажете, батюшка, так и сделаем! — отвеча­ют сторожа.

В это время вор тайком зашел в церковь, пробрался в алтарь, оделся в поповскую ризу, наклеил себе бороду и вышел. В лавочке купил четверть водки и пришел ночью к поповской конюшне. Открывает дверь конюшни:

— Ну, как вы караулите? — говорит сторожам поповским голосом. — Вы, наверное, озябли: ночи холодные. Ко­гда зябнешь, то водка может согреть. Вот вам водки при­нес, пейте до утра понемногу. Уж вы сегодня караульте хорошенько! — сказал поп-вор. Сам оставил сторожам чет­верть водки и стакан и ушел. «Да, батюшка сегодня рас­щедрился. Позаботился о бедных. Даже водки принес», — думают сторожа. Сами сначала попробовали по стакану, потом выпили по второму. А дальше водка сама в рот пошла. Опьянели сторожа и уснули мертвым сном. А вор зашел в полночь в конюшню и увел жеребца.

Утром выходит поп и приказывает к двенадцати часам запрягать жеребца. Подходит к конюшне, а сторожа ле­жат мертвецки пьяные.

— Что с вами случилось? — спрашивает их поп.

— Как что случилось, — промычали они. — Вы же са­ми, батюшка, напоили ночью.

Поп заглянул в стойло, а жеребца там нет. «Сумел же этот окаянный воришка украсть моего жеребца» - подумал про себя и заспешил к вору. Приходит к нему и спрашивает:

— Конь, у тебя?

— У меня!

— Отдашь обратно?

— Отдам, почему не отдать! Только напрасно ты спорил и говорил, что я не смогу украсть твоего жеребца, — говорит вор.

— Ну, оказывается, ты заправский вор, — говорит поп, кланяется и уводит своего жеребца.

Отец начинает укорять своего сына: «У нас в роду не было воров. Ты нарушил завет наших прадедов, украл у попа жеребца. Какой стыд! Какой позор! Больше ты, сынок, не ходи воровать».

— Я не хотел. Да батюшка сам уговорил воровать. Сам толкнул к греху. Что я мог сделать. Хотел он меня погубить, пристрелить! Нанял для этого трех сторожей с ружьями! Но ничего у него не вышло! Я проучил его, жир­ного борова! — отвечает сын.

— Если он сам толкнул на воровство, то он сам со­грешил. Еще хотел совершить второй грех — убить тебя, направляя на смерть, — говорят братья. — Хорошо что ты сумел его проучить!

Как раз в это же самое время в гости к попу приехал знакомый купец. Вот поп за столом рассказывает своему приятелю:

— В нашем селе есть такой хитрющий вор, что у меня от трех сторожей через три двери вывел жеребца.

— Да, это интересно, — говорит купец. — Давай позо­вем его сюда. Дадим порученьице украсть и убьем. Не то все начнут нас грабить.

— Да благословит господь! Убить надо его во время кражи, — сказал поп, перекрестился и послал своего слугу за вором.

Вора привели. Купец и спрашивает его:

— Это ты знаменитый вор?

— Да, я!—отвечает юноша.

— Так вот слушай, — продолжает купец. — Я положу под подушку триста рублей в бумажнике, в руки возьму револьвер, лягу спать при зажженной лампе, да при такой светлой, чтоб иголку можно было найти на полу. Сможешь украсть мой бумажник? Сумеешь украсть — все триста рублей твои! Но имей в виду, если тебя замечу, застрелю!

— Украду! — сказал вор.

Пошел он ночью на кладбище, а там в часовенке ле­жал покойник. Привез его к дому купца. Открыл тихонеч­ко окно. А купец в это время лежал в постели с револь­вером. В спальне горела светлая-светлая лампа. И вот вор тихо-тихо поднимает покойника в окно. Как только в окне показалась голова, купец, думая что это вор, выстрелил из револьвера прямо в голову. А вор сразу же толкнул покойника в спальню купца.

— А-ха! Попался, наконец! — от радости кричит ку­пец. — Уж слишком ты хвастался у моего приятеля, отца Василия! Теперь не будешь воровать! Гнить будешь, раб божий, в сырой земле! — так сказал бы поп Василий. Ох, обрадую его! Застрелил бедняцкую собаку!

Купец собрал всех домочадцев и приказал вынести убитого, запрячь лошадь и увезти на кладбище хоронить. Сам тоже отправился.

Приезжает купец с похорон, смотрит — под подушкой нет бумажника. Плакали триста рублей! Купец заподозрил своего работника, которого оставлял охранять дом во время похорон. И стал допрашивать его:

— Зачем ты взял моих триста рублей?

— Ничего я не брал, — говорит работник. — Ты убил одного, меня тоже, видимо, собираешься убить! Но я, Епимахович, не крал!

— Ну-ну, ладно! Пусть пропали триста рублей, зато я сегодня знаменитого вора убил! — успокаивает работника купец.

Однажды он снова отправился к отцу Василию в гости. У него как раз гостил архиерей. Купец не смел при архие­рее заикнуться о том, как он убил вора, но все же поте­рял свои триста рублей, о которых знали лишь вор и отец Василий.

За столом повели разговор о том и о сем. Затем поп начал рассказывать архиерею:

—   У нас в селе живет знаменитый вор! Он   при трех сторожах через три двери сумел вывести моего жеребца из конюшни!

— Ну-ка, приведите нечестивца сюда ко мне, — говорит архиерей.

Работники попа привели вора. При виде его у купца ум за разум зашел. Никак не может понять, как убитый им вор остался живым и невредимым! Но спрашивать не стал: опозорили бы его.

Архиерей и спрашивает вора:

— Говорят, ты большой мастер воровать?

— Раз говорят, то, значит, так и есть, — отвечает вор.

— Скажи-ка, сын мой, а зачем воруешь?

—   Да ведь все воруют! Вот отец Василий напугал соседку концом света и утащил у нее курицу. А купец Епи-махович продает всем муку, смешав ее с мелом и золой.

— Да как ты смеешь! — крикнули было поп и купец.

— Да вы успокойтесь, господа! Все мы грешны перед богом. Кто больше, кто меньше. Но на отца Василия и Епимаховича, видимо, милому юноше наговорили. Я их знаю как верных и честных служителей царя и бога.

Затем архиерей решил извести такого опасного для церкви и царя вора. «Начнет хулить священнослужителей, народ отторгнет от церкви. Начнет позорить купцов, куп­цам и государю вред», — думает он.

— Сын мой, докажи мне, что ты стоящий вор! — го­ворит он. — Приходи ко мне сегодня к десяти часам вече­ра. Я лягу спать с револьвером. В карман положу пятьсот рублей. Если сможешь их вытащить — деньги будут твои­ми. Замечу во время кражи, застрелю на месте! Знай! Я зажгу в своей спальне десятилинейную лампу.

— Хорошо! — отвечает вор. — Украду твои деньги!

Вор направился к озеру, набрал полное ведро раков, надел белую, как снег, одежду, большой белый колпак с крестом, приклеил себе бороду и пошел в церковь, в ко­торой служил архиерей. Вынул из шкафа свечи, зажег и прикрепил их к спинкам рачков и пустил их на пол, Раки расползлись по церкве со свечками на спинах. И это вы­глядело очень таинственно в ночной церкви. Сам вор залез на колокольню и начал звонить в колокола.

Церковный сторож открывает церковные врата и видит, кто-то стоит: весь в белом, с огромной свечкой в руках, а на полу какие-то существа со свечками ползают. Он силь­но испугался и стал быстро креститься. В это время раз­дался громовой голос:

— Здесь, в этой церкви, сегодня ночью должен служить архиерей Пантелеймон в честь моего дня, Михаила архан­гела. Завтра мой праздник! А он, бездельник, сидит дома с револьвером в руках и бережет свое богатство! Если не явится сюда, безбожного греховодника громом поражу!

В ужасе прибежал церковный сторож к архиерею. А тот думал, это идет вор и закричал: «Руки вверх! При­стрелю!»

— Благочинный! Отец мой святой! — завизжал сторож.

Присмотрелся архиерей — стоит перед ним с подняты­ми руками церковный сторож. Сторож в ужасе передал ему:

— Беда, благочинный! В церковь спустился с неба сам Михаил архангел! С ним двенадцать апостолов со свеч­ками. Он хочет поразить тебя громом! За то, дескать, что забыл ты служить в честь Михаила архангела. Завтра, батюшка, день святого Михаила архангела. Церковь-то наша Архангельская.

Архиерей посмотрел на календарь. Да, действительно, завтра день Михаила архангела. Как же он мог забыть об этом?! Сторож еще добавил, что архангелу известно, что архиерей вместо службы сидит дома с револьвером и бережет свое богатство. Архиерей не на шутку испугался, как был, побежал в церковь. По дороге думает: «Беда! Что со мной будет? Архангелу Михаилу даже известно, что я дома делаю. Безграничны очи божьи! О-о, свят, свят, свят! Спаси меня, боже!»

Прибежал архиерей в церковь,   увидел действительно святого Михаила архангела. Как на иконе! Встал перед ним на колени и стал умолять его:

— Господи боже, не убивай меня! Я действительно гре­шен! Забыл о твоем дне, занялся мирскими грешными де­лами. Прости и другие мои грехи: часто выпиваю, загля­дываю на чужих жен, присваиваю церковную казну.

— Ах ты, безбожник! Язычник несчастный! Завтра мой праздник, а ты забыл службу нести! К тому же еще блудничаешь как козел, воруешь церковные деньги! Не на служителя Христа похож, а на язычника-бандита, с ре­вольвером бегаешь! Бросай свое оружие! — громовым го­лосом говорит Михаил архангел.

Архиерей Пантелеймон только тут заметил, что у него в руках револьвер. Скорее бросил свое оружие. И начал ползать вокруг Михаила архангела и целовать его божьи ноги.

— Я накажу тебя, отец Пантелеймон, на первый раз! — продолжает он громовым же голосом. — Поражать громом не стану, так как сам раскаялся во всех своих грехах. Сними всю свою одежду, сложи ее у церковных врат, а сам будешь лежать в обнаженном виде в алтаре до вос­хода солнца. Вот мое наказание. Исполнишь — отпущу все твои грехи! У-у, несчастный! Забыл, о боге! Иди!

Архиерей был рад исполнить все, лишь бы «бог» не поразил громом. Сложил свою одежду у церковных, ворот, лег в алтарь, лежит и боится от страха даже вздохнуть. Глаза закрыл и думает про себя: «Велики божьи чудеса! Какой громовой голос! А апостолы перед ним ползают со свечками! Спаси боже, на этот раз пронесло!» А вор в это время вынул из одежды архиерея пятьсот рублей и ушел. На память архиерею оставил вместо громового голоса огромную трубу, в которую говорил, вместо апостолов — простых озерных рачков со свечками.

Архиерей утром встал, присмотрелся и видит, на полу церкви — ступить некуда — валяются мертвые рачки с огарками от свечей.

— О-о-о! — восклицает он. — Видно, вместе с богом с неба спустились рачки! Везде чудеса всевышнего!

Оделся в свою одежду и пошел домой. По дороге су­нул руку в карман — денег нет. От злости топнул ногой и произнес:

— Ну, обманул же меня, дурака, вор! Об этом никому не расскажу. Не то позора и срама не миновать.

Так разбогател этот вор. Построил магазин, накупил товаров и начал торговать. Отца и мать обеспечил. Да толку мало вышло из этой торговли. Произошла револю­ция. При народной власти его магазин закрыли. Сам вор исчез. Говорят, бежал в другую страну. Брат, который учился на попа, в новой жизни увидел свет и отказался от церкви. А тот, который выучился на слесаря, стал боль­шим инженером и живет припеваючи.

Марийские народные сказки. Составитель Акцорин Виталий Александрович. Марийское книжное издательство. Йошкар-Ола, 1984 год.

Лепешки на молоке матери

Давным-давно в одной лесной деревеньке полю­били друг друга молодой охотник и красавица девушка. Наглядеться не могли, все свое вре­мя проводили вместе: то в лес пойдут земляни­ки отведать, первыми лесными орехами полакомиться, то на луга венки плести, то на речку. Да недолго длилось их счастье. Позавидовала ему доч­ка богача, пошла к колдунье, та и приворожила к ней молодого парня.

А девушка та тяжела уже была. Родила она дочку. Поплакала над ней, поплакала, да делать нечего, против обычаев не пойдешь, осмеют, выгонят из деревни с мла­денцем — пошла в лес, завернула девочку в чистенький белый платок и оставила там под колодой. Сама же, по­мыкав горе в одиночку, вышла замуж за вдового бездетного лесника. Родила она ему трех сыновей-красавцев, стала им хорошей матерью, а мужу — доброй женой.

Сыновья выросли ловкими, смелыми, острыми на глаз и твердыми на руку. Пошли они однажды в лес, да не­удачной охота оказалась. Вечереть стало, а ничего еще не добыли.

— Останусь я в лесу ночевать, — говорит младший. — На зорьке настреляю дичины и вернусь. А вы домой иди­те.

Остался он в лесу и решил еще походить до темноты, попытать счастья. Шел он, шел, видит, под огромной елью стоит низенькая замшелая избушка. «Здесь и заночую»,— решил он. Постучался — дома никого. Заглянул в печь — полна печь кушаний: и жареное тебе, и пареное... Да не решился парень без хозяев хозяйничать. Достал из сумки ломоть хлеба да кусок мяса, поел, запил ковшичком хо­лодной воды и лег спать на лавку.

Вдруг открывается дверь, и входит девушка такой красоты, что глазам смотреть больно — даже светлее, ка­жется, в избе стало. Да глаза ее почему-то печальны, а вид задумчив. Не заметила девушка молодого парня. От­крыла печь, поела, села на лавку к ногам охотника и заплакала, запричитала:

Милая матушка оттолкнула меня,
Как лодочку оттолкнула от бережка, —
Одной мне плыть и одной горевать...
Милая матушка оставила меня,
Как птица птенчика в горящем лесу, —
Одной мне гореть и одной угаснуть...

Жутко, боязно стало парню, но и красота девичья ма­нит, не дает отвести взор от печальной красавицы. Так всю ночь и провел молодой охотник, глаз не сомкнувши, страшась и любуясь девушкой. А утром чуть свет поспе­шил домой, забыв и про охоту, и про свою славу удачли­вого стрелка. Да только куда ни пойдет — тропинка опять выводит его к избушке. Пришлось и второй раз заноче­вать здесь же. И снова провела ночь красавица в слезах и причитаниях. И снова не мог охотник оторвать от нее глаз. Только почему-то показалось ему, будто за прошед­ший день девушка стала постарше.

Утром красавица ушла из избушки, и охотник отпра­вился восвояси. Кружил по лесу до вечера, да без толку— привела его тропа сюда же. Плачет, горючими слезами заливается красавица, а он лежит, смотрит на нее и ду­мает: «Третью ночь вижу одно и то же, а расспросить, посочувствовать несчастной судьбе не решаюсь. Может, сумею помочь чем ее горю. Спрошу-ка ее об этом».

— О чем ты так плачешь, красавица?

— Как мне не плакать. Сирота я, без роду-племени. Жила здесь с бабушкой. Ударила меня судьба раз, да, видно, мало ей показалось—ударила и во второй: умер­ла моя бабушка. Как мне теперь жить-горевать одной в этом лесу. Красота моя и молодость без глаза людского вянут, горят от тоски, и жить мне весь век свой старухой в этой избушке.

Заметил охотник: и верно, морщинки лучатся у глаз красавицы.

— Так выходи замуж, вот и будет тебе родной человек! — посоветовал он.

— За кого же выходить в этом лесу?

— Выходи за меня, я тебя никому в обиду не дам.

— Согласна. Люб ты мне. Приезжай за мной на трех подводах — приданое у меня большое. Да не пугайся, коль увидишь меня не такой, какова я сейчас.

Вышел охотник из избушки, а тропинка тут же выве­ла его на опушку леса, почти к самому дому. А дома братья уже собираются на поиски его. Обрадовались, уви­дев младшенького здоровым и невредимым. А он и гово­рит:

— В лесу, недалеко от опушки, есть избушка, а в ней живет девица-красавица. Решил я жениться на ней. Го­товьте три подводы, поедем за невестой.

— Да как же ты женишься? Обычай не позволяет младшему переходить дорогу старшим братьям. Пусть сначала они женятся, а ты подожди.

— Не могу ждать, слово невесте дал, ждет она.

— Матушка, батюшка, — говорят старшие братья. — Пусть женится, коль обещал невесте. Мы не в обиде. Обычаи созданы людьми, люди и изменить их могут.

Запрягли братья трех лошадей и поехали за невестой. Входят они в избушку, а младший что-то замешкался у входа, видят — сидит старуха, старая-престарая, щеки от­висли, глаза тусклые и во рту нет ни одного зуба.

— Где же тут девушка-красавица, невеста нашего брата?

Молчит старуха. Тут вошел младший, братья и спра­шивают:

— Где же твоя невеста?

— Да вот же она, — показывает юноша на старуху.

Делать нечего, собрали братья приданое, усадили ста­руху на воз и отправились домой. А там уже праздничный стол накрыт, гости пришли. Как такую невесту пока­жешь? Да делать нечего, гости требуют ее, чтоб посмо­треть, оценить.

Как ввели ее, так все и ахнули от удивления. А она села за стол, но ничего не ест: мясо в правый рукав опус­кает, суп в левый выливает. Попросила затем плясовую сыграть на свирели. Был среди гостей один юноша, даль­ний — двенадцатого колена — родственник, стройный, кра­сивый, веселый, а уж на свирели играл... не выскажешь. Как заиграл он — вышла старуха плясать. Да так лад­но пошла, будто и не старуха вовсе. Тряхнула правым рукавом — вырос вокруг избы чудесный сад, тряхнула левым — разлилось озеро, птицы в саду поют, гуси-лебе­ди по воде горделиво плавают...

Тут бы венчаться надо, да говорит невеста жениху, что не будет она венчаться, пока не попробует маленьких ле­пешек, сдобренных материнским молоком. Пусть-де мать сцедит своего молока да замесит на нем тесто.

Пошел жених к матери, а та и говорит:

— Что ты, откуда ж быть молоку? Вы, мои дети, еще маленькими все до капли выпили.

Возвращается он к невесте:

— Нет у матери молока.

— Пусть попробует. Как будто для дочери. Неужели ни капли не даст мне?

Пришел сын к матери и просит:

— Матушка, попробуй. Как будто для дочери сцежи­ваешь.

Вспомнила тут мать свою доченьку, которую оставила в лесу, всплакнула, вспомнив. Глядь, а в грудях молоко. Замесила она на нем тесто, испекла маленьких лепешек, угостила невесту. И как только та откусила кусочек — превратилась сразу же в такую красавицу, что второй по­добной на всем белом свете не сыскать.

— Мама, — сказала она. — Устрашилась ты молвы людской и оставила меня младенцем в лесу у колоды. Так не нарушай и сейчас обычай — не венчай сына с до­черью. Вернулась я к тебе, к родной матери. Назови же меня дочкой.

— Родная ты моя, прости. Обманули меня тогда, со­рвали землянику, а есть не стали — выбросили. Виновата я пред тобой. То-то грудь у меня часто болела. Видно, то молоко, что тебе предназначено было, давало о себе знать.

— Не беспокойся, мама. Не будет грудь у тебя болеть, и я молоком материнским горькую жизнь свою сдобрила. А как же со свадьбой быть?

— Объявим гостям, что уж коль ты молока моего по­пробовала, то стала мне дочерью, и нельзя теперь выда­вать тебя за моего сына. А чтобы свадьба не сорвалась, выбери из гостей юношу, что тебе по нраву, вот и обвенча­ем вас.

Так и сделали. Подошла невеста к молодому музыкан­ту и сказала:

— Вот мой суженый, матушка. Благослови нас.

После этого сыграли веселую свадьбу и отвезли неве­сту в дом жениха. Жили они долго и счастливо, в любви и согласии дожили до самой старости. Он играл на своей свирели самые нежные мелодии, а она наградила его тре­мя сыновьями и четырьмя дочками. А когда умерла, дети посадили на ее могиле березку. Каждой весной прилетала туда кукушка и куковала. Тоскливой, была песня одино­кой кукушки, ведь она-то не знала ни своей матери, ни своих детей.

Марийские народные сказки. Составитель Акцорин Виталий Александрович. Марийское книжное издательство. Йошкар-Ола, 1984 год.

Кокшавуй

Жили три брата. Отец у них умер, старушка-мать - последние дни доживала. И решили разделить они отцово хозяйство. Двое   старших   забрали все лучшие земли, а младшему, Кокшавую, дали лишь клочок пустоши при дороге. Из десяти лошадей взяли себе девять, а Кокшавую — захудалую клячу.

— Вот твой надел, — говорят. — Далеко ездить не на­до, пашня у самой дороги. И лошадь у тебя самолучшая, помнишь, батюшка покойный сам об этом говорил, когда наши-то еще жеребятами были. А чтоб ты не обижался на нас, дадим тебе в придачу и матушку. Сами бы с ней жили, да ладно, уважим тебя.

Вот вышли братья пахать, Кокшавуй и кричит на свою клячу:

— Но-о! Что отстаешь? Братья говорят, что ты стоишь всех их лошадей. Но-о!

— Замолчи, Кокшавуй. Не позорь нас. Не то прибьем твою лошаденку.

А Кокшавуй опять:

— Но-о! Что отстаешь? Что братьев моих позоришь? Они же поручились, что ты лучшая лошадь в нашем табуне.

Рассердились братья и прибили лошадь Кокшавуя. А он снял с нее шкуру и понес на базар. Да припозднился, прибыл в село, где был базар, в сумерки. Смотрит, в од­ной избе свет горит. Заглянул в окошко — хозяйка попа привечает, пока мужа нет.

— Если муж придет, — спрашивает поп, — куда меня спрячешь?

— Запру в сундук.

Только сказала, а Кокшавуй уже — «кылдэ-гылдэ» — стучит в окно.

— Кто там? — спрашивает хозяйка.

— Путник я. Приехал на базар. Пустите переноче­вать.

— Мужа нет. А без него не пускаю.

— Пусти, коли просят. Уложишь в сарае, — советует поп. — Если увидит муж мои галоши, скажешь, что пут­ника они. Вот и будет тебе оправдание.

Пустила хозяйка Кокшавуя. Залез он на сеновал, за­вернулся в лошадиную шкуру и спит в тепле. А вскоре и муж хозяйки вернулся. Пока, выгружал товары, жена ус­пела спрятать попа в сундук.

— Есть ли у нас ночлежники? — спрашивает муж.— Чьи это галоши в сенях стоят?

— Есть один. На сарае спит.

— Так позови. Пусть дома спит, ночи-то холодные. Покормил хозяин Кокшавуя, а тот такие речи заводит:

— Вижу, хорошо торговля у тебя идет. Да денежки-то не водятся.

— Это верно. Торгую неплохо, а куда деньги девают­ся — сам не знаю.

— А тут и гадать нечего. Завелся у тебя дома черт, он все дело и портит. Хочешь, выведу его?

— Сколько возьмешь за это?

— Торговаться не буду. Во сколько оценишь мою ра­боту — столько и возьму.

— Дам сто пятьдесят рублей.

Стал Кокшавуй по избе ходить, будто черта ищет. За­глянул в сундук, а поп ему шепчет:

— Не выдавай, дам тебе сто рублей.

— Ладно. Когда буду читать заклинания, снимай одеж­ду, распусти волосы и выбегай из сундука на четверень­ках.

Затем подходит к хозяйке и шепчет: «Коль не хо­чешь, чтоб я попа мужу выдал, плати». Отдала ему хо­зяйка семьдесят пять рублей.

Принялся Кокшавуй изгонять черта: вынул из кар­мана какую-то бумагу и ну бормотать что-то, будто мо­литву читает. Услышал это поп, разделся, распустил во­лосы, выскочил из сундука и шмыг на четвереньках за ворота.

Благодарный хозяин отвалил Кокшавую сто пятьдесят рублей. На утро тот разменял их мелкой монетой, разме­нял и хозяйкины деньги — полный мешок получился. По­шел к попу, а тот завтракал как раз. «Отдавай, — гово­рит, — должок». Денег у попа не оказалось, так он отдал хорошего жеребца с упряжью и коляской, да еще и зав­траком накормил.

Вот приехал Кокшавуй домой и говорит матери:

— Сходи-ка к братьям, попроси пудовку, скажи, день­ги мереть буду.

Дали братья мерку, а сами подслушивают у избы. А там, и точно, деньги меряют: скажет Кокшавуй — столько-то пудовок и — «чы-ж-ж» — ссыплет монеты в подполье.

Не выдержали братья, вошли и спрашивают:

— Скажи, Кокшавуй, где столько денег раздобыл?

— Вас благодарю, братья. Не убили б вы мою ло­шадь — не пошел бы я на базар и не добыл бы столько денег.

Порешили братья между собой: видно, дороги нынче на базаре лошадиные шкуры. Зарезали восьмерых своих кобыл, одну оставили, чтоб шкуры на ней везти, и приез­жают на базар.

— Почем шкура? — спрашивают их.

— По сто рублей каждая.

Просмеяли их на базаре. Еле-еле по тридцати пяти ко­пеек за штуку выручили братья, да и те деньги от огор­чения пропили в кабаке. Приезжают злые — и сразу к Кокшавую. Заскочили в избу и — «троп-троп» — спящему дубинками по голове.

Да только не брата они били, а мать. Не смогла она в эту ночь на печь влезть, вот и поменялась местами с сыном, легла на его кровать. Утром слез Кокшавуй с пе­чи, а мать мертва. Обмыл ее, обрядил в дорогие одежды, посадил в коляску и повез в село в церковь, отпевать. А по пути в кабак заглянул. Сам пьет и целовальника уго­щает. Опьянел целовальник, говорит:

— Кто у тебя в коляске? Что не угостишь человека? Пусть выпьет, согреется.

—   Э, — махнул рукой Кокшавуй, — что старух-то поить.

А целовальник сует водку покойнице. Да только она не говорит с ним и водку не берет. Рассердился целоваль­ник, толкнул ее — старуха и упала.

А Кокшавуй кричит:

—  Зачем ты убил ее!

Мигом протрезвел целовальник. Сует деньги, просит не давать делу хода.

Взял Кокшавуй двести рублей, наменял мелочью и просит у братьев пудовку. «Зачем?» — спрашивают они.

— Деньги мерить. За матушку получил, которую вы убили.

Посовещались братья и решили, что продал он покой­ницу на базаре, иначе откуда деньгам взяться? Прибили своих жен и привезли на базар.

Подходят люди к возу, на котором они разложили мертвецов, спрашивают, дивятся на братьев. А тут и стражник подоспел.

— Зачем, — спрашивает, — привезли мертвецов на ба­зар? Где взяли их?

— Да это наши жены. — Кто же их убил?

— Мы сами и убили, чтоб продать да денег побольше заработать.

Засвистел стражник в свисток — «чыр-чыр», — схвати­ли глупых да жадных братьев. И поделом им: не делай зла другому, на себя же и накличешь беду!

Марийские народные сказки. Составитель Акцорин Виталий Александрович. Марийское книжное издательство. Йошкар-Ола, 1984 год.

Как старухино желание исполнилось

Жили старик со старухой. Вот уж и смерть у по­рога, а ни детей у них, ни какой другой па­мятки о прожитой жизни: с чем начали век свой, с тем и доживают. Вот и говорит однажды старуха:

— Старик, а старик. Жизнь мы с тобой про­жили, а ничем не отличились; умрем и в памяти людской не останемся. Раздобудь-ка денег, буду купчихой, может, этим прославлюсь.

Что старику делать? Пошел деньги искать. Шел, шел, а навстречу ему старик седой.

— Куда путь держишь? — спрашивает тот старичок.

— Да вот захотела моя старуха купчихой стать, пос­лала деньги искать, чтоб открыть торговлю. Ума не при­ложу, где взять...

А старичок и говорит:

— Живу я в глухом лесу, у большой реки. Запрягай-ка ты лошадь и приезжай ко мне. Помогу твоему горю.

Назавтра запряг старик лошадь, отправился в лес. Да возвратился с целым мешком серебра. Открыли они со старухой торговлю, живут, горя не знают. Да неймется старухе, опять отправляет мужа в путь:

— Не хочу быть купчихой. Поезжай, добейся мне царского звания.

Отправился старик в лес, к большой реке, жалуется мудрецу:

— Беда! Хочет старуха царицей быть. Не знаю, что и делать.

— Не тужи, будет твоя старуха царицей.

Стали жить они во дворце. Вокруг солдаты стоят, слуги носят старуху на руках, а ест-пьет она на серебре да зо­лоте. Да только и такая жизнь ей не по нраву. Говорит она старику:

— Надоело мне быть царицей. Хочу стать хозяйкой всего мира, землей и небом командовать.

Поскреб старик затылок и отправился в лес. Жалует­ся:

— Беда, мудрейший. Не хочет старуха быть царицей, хочет землей и небом властвовать.

— Что ж, приезжайте завтра ко мне оба. Будут твоей старухе и земля, и небо подвластны.

Приехали старик со старухой назавтра в лес, к боль­шой реке. Старичок в баньке их вымыл, за стол усадил. Мужа пивом угощает, а жене какой-то напиток подносит. Выпила она и превратилась в черного дятла. А старик захмелел с пива, забыл про жену и поехал домой.

С тех пор летает черный дятел, плачет, ищет своего старика, а хмельной старик все еще в лесу блуждает.

Марийские народные сказки. Составитель Акцорин Виталий Александрович. Марийское книжное издательство. Йошкар-Ола, 1984 год.

Медведь - барской породы

В старые времена жил в одной деревне мужик. Люди работали, а он все больше на печке ле­жал да завидовал чужому достатку. Однажды утром стала его жена печку рас­топлять — глядь, а дров-то ни полена.

— Эй, муженек! — будит она мужа. — У ме­ня опара для блинов поднялась, а дров даже на растопку нет. Вставай-ка да отправляйся в лес!

Не хочется ленивому мужику с теплой печки слезать.

— Разбери сараюшку, все равно скотины нет, — гово­рит он жене.

— Опомнился! Сарай-то мы сожгли на прошлой не­деле.

Делать нечего. Слез мужик с печки, сунул за пояс то­пор и пошел в лес.

Стояла в лесу липа, сухая да дуплистая, вот ее-то и принялся он рубить — кроп, кроп, кроп!

Вдруг послышался из дупла голос:

— Мужичок, не руби мою липу!

— Недосуг мне с тобой разговаривать! — отвечает му­жик. — У меня дома опара скисает.

— Не руби! — говорит тот же голос. — Иди домой. У тебя во дворе уже лежат готовые дрова.

— Ну что ж, если лежат, так пойду. Невелика ра­дость топором махать.

Заткнул мужик топор за пояс и пошел домой. Прихо­дит домой и видит: во дворе у крыльца лежат дрова — ра­за два-три хватит печку истопить.

Прошло несколько дней, дрова кончились, жена опять посылает мужика в лес.

Взял он толстую палку и пошел. Пришел к липе, постучал: тук,тук!

— Что тебе нужно, добрый человек? — спрашивает голос из липы.

— Опять за дровами пришел, — говорит мужик. — Да чтобы не охапка была, а стояли бы на дворе поленницы.

— Иди домой, будут у тебя дрова, сколько просишь. Возвратился мужик домой, а на дворе стоят поленни­цы, и дрова в них сухие, чистые — полено к полену.

Проспал мужик спокойно одну ночь, другую, а на третью никак не заснет. Лежит и думает: «Куда это го­дится такая жизнь! Дров — за три года не сожжешь, а хлеба в доме нет. Скотины тоже нет».

И пошел мужик снова к липе.

— Что тебе нужно, добрый человек? — спросил голос.

— Нет у меня хлеба, — говорит мужик, — нет ско­тины. Хочу, чтобы были у меня полные хлева скотины и кладухи хлеба вокруг гумна!

— Иди домой и спи спокойно: будет у тебя все, что просишь.

На другое утро просыпается мужик, выходит во двор, а там стоят большие сараи и хлева, в хлевах — скотина, вокруг гумна — кладухи хлеба, а в избе — полные сунду­ки денег и всякого добра.

Стал мужик из богачей богач.

Вовсе обленился мужик: только пиво пьет да блины ест.

И захотелось ему стать начальником. Пришел он к липе, стукнул о ствол палкой:

— Сделай меня начальником!

— А каким же начальником хочешь ты стать? — опра­шивает его голос из липы.

— Сельским старостой.

— Иди домой — будешь сельским старостой. Только вернулся мужик домой, слышит — в окошко стукнули:

— Иди на сход, дяденька! Сельского старосту будут выбирать.

На сходе выбрали сельским старостой этого самого мужика.

Ходит он теперь по деревне — все ему кланяются.

Долго ли, скоро ли — надоело мужику пешком ходить.

Опять пришел он к липе: тук! тук! — постучал палкой.

— Что тебе нужно? — спрашивает голос из липы.

— Надоело мне пешком ходить, хочу на лошади ез­дить, — отвечает мужик. — Сделай меня волостным ста­ростой.

Стал мужик волостным старшиной, пешком не ходит — ездит по волости на паре лошадей с колокольцами.

Но и этого показалось ему мало, захотел он стать важным барином.

Подъехал он однажды на своей паре лошадей к липе, стукнул: трах, трах!

— Эй, липа! Я хочу важным барином стать!

— Поезжай домой и ложись спать, — отвечает голос из липы. — Завтра твое желание исполнится.

Вернулся мужик домой, завалился спать.

Просыпается утром и чувствует, словно лежит он на пуховой перине, покрыт мягким одеялом. Обрадовался мужик.

«Вот теперь я большой барин!» — думает он.

Вылез на волю, огляделся, а вокруг — лес дремучий.

Глянул на себя мужик, а на нем выросла длинная бу­рая шерсть, и сам он превратился в медведя.

Заревел мужик по-медвежьи.

С тех пор и пошла среди марийцев поговорка:

«Медведь — барской породы: он когда-то важным ба­рином был».

Марийские народные сказки. Составитель Акцорин Виталий Александрович. Марийское книжное издательство. Йошкар-Ола, 1984 год.