Скряга

Жил-был богатый купец Марко — скупей его не было! Раз как-то пошел он гулять; идучи дорогою, увидал нищего: сидит старец и просит милостыни:

—  Подайте, православные, Христа ради!

Марко Богатый прошел мимо.

Следом за ним шел на ту пору бедный мужик, пожалел нищего и подал ему копеечку. Стыдно показалось богатому, остановился он и говорит мужику:

—  Послушай, земляк, дай мне взаймы копеечку: хочется убогому подать, да мелких нету!

Мужик дал ему и спрашивает:

—  А когда за долгом приходить?

—  Завтра приходи!

На другой день бедный идет к богатому за своей копейкою. Пришел на его широкий двор:

—  Что, Марко Богатый дома?

—  Дома! Тебе что надо? — спрашивает Марко.

—  За копеечкой пришел.

—  Ах, брат, приди после, ну, право, мелких нет. Бедный поклонился и назад.

—  Я, — говорит, — приду завтра. Наутро приходит — опять то же:

—  Мелких денег вовсе нет, коли хошь, давай с сотенной сдачи... а не то приходи через две недели.

Через две недели снова идет бедный к богатому, а Марко Богатый увидал его в окно и говорит жене:

—  Слушай, жена! Я разденусь догола и лягу под святые, а ты покрой меня полотном, сиди и плачь, слов­но над мертвым. Когда придет мужик за долгом, скажи ему, что я сегодня помер.

Вот ладно, как муж приказал, так жена и сделала: сидит да горючими слезами заливается. Приходит мужик в горницу, она его и спрашивает:

—  Тебе что?

—  За должком к Марку Богатому, — отвечает бедный.

—  Ну, мужичок, Марко Богатый приказал долго жить, сейчас только помер.

—  Царство ему небесное! Позволь, хозяйка, за мою копеечку послужу ему — хоть грешное тело обмою.

С этим словом ухватил чугун с горячей водою и давай Марка Богатого кипятком ошпаривать. Марко еле терпит, морщится да ногами дрыгает.

—  Дрыгай не дрыгай, а копейку подай! — говорит бедный.

Обмыл, снарядил как надо.

—  Ну, хозяйка, покупай гроб да вели в церковь выносить, я стану над ним псалтырь читать.

Положили Марка Богатого в гроб и вынесли в цер­ковь, а мужик стал над ним псалтырь читать.

Наступила темная ночь. Вдруг открывается окно, и лезут в церковь воры-разбойники, мужик за алтарь спрятался. Воры влезли и начали меж собой добычу делить; все поделили, остается золотая сабля — всякий к себе тащит, никто не уступает. Бедный как выскочит, как закричит:

—  Что вы спорите? Кто мертвецу голову отрубит, того и сабля будет!

Марко Богатый вскочил сам не свой. Воры испу­гались, побросали свою казну и кинулись бежать.

—  Ну, мужичок, — говорит Марко,— давай деньги делить.

Разделили поровну, много досталось и тому и другому.

—  Что ж копеечку? — спрашивает бедный.

—  Эх, брат, сам видишь — мелких нет! Так-таки и не отдал Марко богатый копеечки.

Из сборника «Русские народные сказки», под редакцией И. Киндер

Горшеня

Один, слышь, царь велел созвать со всего царства всех, сколь ни есть, бар, всех-на-всех к себе, и вот заганул им загадку:

—  Нуте-ка, кто из вас отганёт? Загану я вам загад­ку: кто на свете лютей и злоедливей, — говорит, — всех?

Вот они думали-думали, думали-думали, ганали-ганали, и то думали и сё думали — всяко прикидывали, знашь, кабы отгануть. Нет, вишь, никто не отганул. Вот царь их и отпустил, отпустил и наказал:

—  Вот тогда-то, смотрите, вы опять этим делом-то ко мне придите.

Тем временем один из этих бар, очень дошлый, стал везде выспрашивать, кто что ему на это скажет? Уж он и к купцам-то, и к торгашам-то, и к нашему-то брату всяко прилаживался: охота узнать как ни есть да отгануть царску-то загадку. Вот один горшеня, что, знашь, горшки продает, и выискался.

—  Я, слышь, сумею отгануть эту загадку!

—  Ну скажи, как?

—  Нет, не скажу, а самому царю отгану. Вот он всяко стал к нему прилаживаться:

—  Вот то и то тебе, братец, дам! — И денег-то ему сулил, и всяку всячину ему представлял.

Нету, горшеня стоял в одном, да и полно: что са­мому царю, так отгану, беспременно отгану, опричь — никому! Так с тем и отошел от него барин, что ни в жисть, говорит, не скажу никому, опричь самого царя.

Вот как опять, знашь, сызнова собрались бары-то к царю, и никто опять не отганул загадку-то, тут барин-то тот и сказал:

—  Ваше-де царское величество! Я знаю одного горшеню, он, — говорит, — отганёт вам эту загадку.

Вот царь велел позвать горшеню. Вот этим делом-то пришел горшеня к царю и говорит:

—  Ваше царское величество! Лютей, — говорит, — и злоедливей всего на свете казна. Она очень всем завидлива: из-за нее пуще всего все, слышь, бранятся, дерутся, убивают до смерти друг дружку: в иную пору режут ножами, а не то как иным делом. Хоть, — говорит,— с голоду околевай, ступай по миру, проси мило­стыню, да, того гляди, — у нищего-то суму отымут, как мало-мальски побольше кусочков наберешь, коим грехом еще сдобненьких. Да что и говорить, ваше царское величество, из-за нее и вам, слышь, лихости вволю достается.

Так, братец, так! — сказал царь. — Ты отганул, — говорит, — загадку, чем, слышь, мне тебя наградить?

—  Ничего не надо, ваше царское величество!

—  Хошь ли чего, крестьянин? Я тебе, слышь, дам.

—  Не надо, — говорит горшеня, — а коли ваша цар-ска милость будет, — говорит, — сделай запрет продавать горшки вот на столько-то верст отсюдова: никто бы тут, опричь меня, не продавал их.

—  Хорошо! — говорит царь и указал сделать запрет продавать там горшки всем, опричь его.

Горшеня вот как справен стал от горшков, что на диво!

А вот как царь, знашь, в прибыль ему сказал, чтоб никто к нему не являлся без горшка, то один из бар, скупой-прескупой, стал торговать у него горшок. Он говорит:

—  Горшок стоит пятьдесят рублев„

—  Что ты, слышь, в уме ли? — говорит барин.

—  В уме — говорит горшеня.

—  Ну, я в ином месте куплю, — говорит барин. После приходит:

—  Ну, слышь, дай мне один горшок!

—  Возьми, давай сто рублев за него, — говорит горшеня.

—  Как сто рублев? С ума, что ли, — говорит, — со­шел?

—  Сошел али нет, а горшок стоит сто рублев.

—  Ах ты, проклятый! Оставайся со своим горш­ком! — И ушел опять тот барин.

Уж думал он без горшка сходить к царю, да обдумался:

—   Нехорошо, слышь, я приду к нему один, без горшка.

Сызнова воротился.

—  Ну, — говорит, — давай горшок: вот тебе сто руб­лев.

—  Нет, он стоит теперь полторы сотни рублев, — говорит горшеня.

—  Ах ты, окаянный!

—  Нет, я не окаянный, а меньше не возьму.

—  Ну, продай мне весь завод: что возьмешь за него?

—  Ни за какие деньги не продам, а коли хошь — даром отдам тебе: довези меня, — говорит, — на себе верхом к царю.

Барин-то был очень скуп и оченно завидлив, согла­сился на это и повез горшеню на себе верхом к царю.

У горшени руки-то в глине, а ноги-то в лаптях тор­чали клином. Царь увидал, засмеялся:

—  Ха-ха-ха!.. Ба! Да это ты! (Узнал, слышь, бари­на-то, да и горшеню-то.) Как так?

—  Да вот то и то, — рассказал горшеня обо всем царю.

—  Ну, братец, снимай, слышь, все с себя и надевай на барина, а ты (барину-то сказал) скидай все свое платье и отдай ему: он теперь будет барином на твоем месте  в вотчине, а ты будь заместо его горшенею.

Из сборника «Русские народные сказки», под редакцией И. Киндер

По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, у него был сын Иван-царевич — и красивый, и умный, и славный; об нем песни пели, об нем сказки сказывали; он красным девушкам во сне снился. Приш­ло ему желанье поглядеть на бел свет; берет он у царя-отца благословенье и позволенье и едет на все четыре стороны, людей посмотреть, себя показать.

Долго ездил, много видел добра, и худа, и всякой всячины, наконец подъехал к палатам высоким, хоро­шим, каменным. Видит: на крылечке сидят три сестри­цы-красавицы и между собой разговаривают.

Старшая говорит:

—  Если б на мне женился Иван царевич, я б ему напряла рубашку тонкую, гладкую, какой во всем свете не спрядут.

Иван-царевич  стал прислушиваться.

—  А если б меня взял, — сказала средняя, — я б выт­кала ему кафтан из серебра, из золота, и сиял бы он, как жар-птица.

—  А я ни прясть, ни ткать не умею, — говорила меньшая, — а если бы он меня полюбил, я бы родила ему сынов, что ни ясных соколов: во лбу солнце, а на затылке месяц, по бокам звезды.

Иван-царевич все слышал, все запомнил и, возвратясь к отцу, просил позволенье жениться. Отказа не было; он взял за себя меньшую сестру и стал с нею жить-поживать душа в душу; а старшие сестры стали сердиться да завидовать меньшой сестре, начали ей зло мерить, подкупили нянюшек, мамушек, и когда у Ивана-царевича родился сын, когда он ждал, что ему поднесут дитя с солнцем во лбу, с месяцем на затылке, с звездами по бокам, вместо того подали ему просто-на­просто котенка и заверили, что жена его обманула. Сильно он огорчился, долго сердился, наконец стал ожидать другого сына.

Те же нянюшки, те же мамушки были с царевной, опять украли ее настоящего ребенка с солнцем во лбу и подложили щенка.

Иван-царевич заболел с горя-печали; много он лю­бил царевну, но еще больше хотелось ему поглядеть на хорошее детище. Начал ожидать третьего.

В третий раз ему показали простого ребенка, без звезд и месяца. Иван-царевич не стерпел, отказался от жены, приказал ее судить.

Собралися, съехалися люди старшие — нет числа! Судят-рядят, придумывают-пригадывают, и придумали; царевне отрубить голову.

—  Нет, — сказал главный судья, — слушайте меня или нет, а моя вот речь: выколоть ей глаза, засмолить с ребенком в бочке и пустить на море: виновата — по­тонет, права выплывет.

Речь полюбилась, выкололи царевне глаза, засмо­лили вместе с ребенком в бочку и бросили в море.

А Иван-царевич женился на ее старшей сестре, на той самой, что детей его покрала да спрятала в отцов­ском саду в зеленой беседке.

Там мальчики росли-подрастали, родимой матушки не видали, не знали, а она, горемычная, плавала по морю по океану с подкидышком, и рос этот подкидышек не по дням, а по часам; скоро пришел в смысл, стал разумен и говорит:

—  Сударыня-матушка! Когда б, по моему про­шенью, по щучью веленью, по божью благословенью, мы пристали  к берегу!

Бочка остановилась.

—  Сударыня-матушка, когда б, по моему прошенью, по щучью веленью, по божью благословенью, наша боч­ка лопнула!

Только он молвил, бочка развалилась надвое, и он с матерью вышли на берег:

—  Сударыня-матушка! Какое веселое, славное место, жаль, что ты не видишь ни солнца, ни неба, ни травки-муравки. По моему прошенью, по щучью веленью, по божью благословенью, когда б здесь явилась банька!

Ту ж минуту как из земли выросла баня: двери сами растворились, печи затопились, и вода закипела. Во­шли, взял он веничек и стал теплою водою промывать больные глаза  матери.

—  По моему прошенью, по щучью веленью, по бо­жью благословенью, когда б моя матушка проглянула.

—  Сынок! Я вижу, вижу, глаза открылись!

—  По моему прошенью, по щучью веленью, по божью благословенью, когда б, сударыня-матушка, твоего ба­тюшки дворец да к нам перешел и с садом, и с твоими детками.

Откуда ни взялся дворец, перед дворцом раскинулся сад, в саду на веточках птички поют, посреди беседка стоит, в беседке три братца живут.

Мальчик-подкидышек побежал к ним. Вошел, ви­дит — накрыт стол, на столе три прибора.

Возвратился он поскорее домой и говорит:

—  Дорогая сударыня-матушка! Испеки ты мне три лепешечки на своем молоке.

Мать послушала. Понес он три лепешечки, разложил на три тарелочки, а сам спрятался в уголок и ожидает: кто придет?

Вдруг комната осветилась — вошли три брата с солн­цем, с месяцем, с звездами, сели за стол, отведали ле­пешек и узнали родимой матери молоко.

—  Кто нам принес эти лепешечки? Если б он пока­зался и рассказал нам об нашей матушке, мы б его за­целовали, замиловали и в братья к себе приняли.

Мальчик вышел и повел их к матери.

Тут они обнимались, целовались и плакали. Хорошо им стало жить, было чем и добрых людей угостить.

Один раз шли мимо нищие старцы; их зазвали, на­кормили, напоили и с хлебом-солью отпустили. Случи­лось: те же старцы проходили мимо дворца Ивана-ца­ревича; он стоял на крыльце и начал их спрашивать:

—  Нищие старцы! Где вы были-пробывали, что ви­дели-повидали?

—  А мы там были-пробывали, то видели-повидали: где прежде был мох да болото, пень да колода, там теперь дворец — ни в сказке сказать, ни пером написать, там сад — во всем царстве не сыскать, там люди — в белом свете не видать! Там мы были-пробывали, три родных братца нас угощали: во лбу у них солнце, на затылке месяц, по бокам часты звезды, и живет с ними и любуется на  них  мать-царевна прекрасная.

Выслушал Иван-царевич и задумался, кольнуло его в грудь, забилося сердце; снял он свой верный меч, взял меткую стрелу, оседлал ретивого коня и, не сказав жене «прощай!», полетел во дворец — что ни в сказке сказать, ни пером написать.

Очутился там, глянул на детей, глянул на жену — узнал и не вспомнился от радости — душа просветлела!

В это время я там была, мед-вино пила, все видела, всем было очень весело, горько только одной старшей сестре, которую так же засмолили в бочку, так же бро­сили в море, но не так ее бог хранил: она тут же канула на дно, и след пропал!

Из сборника «Русские народные сказки», под редакцией И. Киндер

Береза и три сокола

Отслужил солдат свой законный срок, получил от­ставку и пошел на родину. Идет путем-дорогою, а на­встречу ему нечистый.

—  Стой, служивый! Куда идешь?

—  Домой иду.

—  Что тебе дома! Ведь у тебя ни рода, ни племени. Наймись лучше ко мне в работники, я тебе большое жалованье положу.

—  А в чем служба?

—  Служба самая легкая: мне надобно ехать за си­ние моря к дочери на свадьбу, а есть у меня три со­кола, покарауль их до моего приезду.

Солдат согласился. «Без денег, — думает, — плохое житье, хоть у черта, все что-нибудь да заработаю!»

Нечистый привел его в свои палаты, а сам уехал за синие моря.

Вот солдат ходил, ходил по разным комнатам, сде­лалось ему скучно, и вздумал он пойтить в сад, вышел, смотрит — стоит береза. И говорит ему береза челове­ческим голосом:

—  Служивый! Сходи вот в такую-то деревню, ска­жи тамошнему священнику, чтобы дал тебе то самое, что ему нынче во сне привиделось.

Солдат пошел, куда, ему сказано; священник тотчас достал книгу:

—  Вот тебе — возьми! Солдат взял, приходит назад.

—  Спасибо, добрый человек! — говорит береза. — Те­перь становись да читай.

Начал он читать эту книгу; одну ночь читал — вы­шла из березы красная девица, красоты неописанной, по самые груди; другую читал — вышла по пояс; третью ночь читал — совсем вышла. Поцеловала его и говорит:

—  Я — царская дочь, похитил меня нечистый и сде­лал березою. А три сокола — мои родные братья, хотели они меня выручить, да сами попались!

Только вымолвила царевна это слово, тотчас приле­тели три сокола, ударились о сырую землю и обрати­лись добрыми молодцами. Тут все они собрались и по­ехали к отцу, к матери и солдата с собой взяли.

Царь и царица обрадовались, щедро наградили солдата, выдали за него замуж царевну и оставили жить при себе.

Из сборника «Русские народные сказки», под редакцией И. Киндер

Диво дивное, чудо чудное

Жил-был богатый купец с купчихою; торговал доро­гими и знатными товарами и каждый год ездил с ними по  чужим государствам.

В некое время снарядил он корабль; стал собираться в дорогу и спрашивает жену:

—  Скажи, радость моя, что тебе из иных земель в гостинец привезти?

Отвечает купчиха:

—  Я у тебя всем довольна, всего у меня много! А коли угодить да потешить хочешь, купи мне диво дивное, чудо чудное.

—  Хорошо, коли найду — куплю.

Поплыл купец за тридевять земель, в тридесятое царство, пристал к великому, богатому городу, распро­дал все свои товары, а новые закупил, корабль нагрузил, идет по городу и думает: «Где бы найти диво дивное, чудо чудное?»

Попался ему навстречу незнакомый старичок, спра­шивает его:

—  Что так призадумался-раскручинился, добрый молодец?

—  Как мне не кручиниться! — отвечает купец. — Ищу я купить своей жене диво дивное, чудо чудное, да не ведаю где.

—  Эх ты, давно бы мне сказал! Пойдем со мной, у меня есть диво дивное, чудо чудное — так и быть, продам.

Пошли вместе; старичок привел купца в свой дом и говорит:

—  Видишь ли — вон на дворе у меня гусь ходит?

—  Вижу!

—  Так смотри же, что с ним будет... Эй, гусь, подь своды!

Гусь пришел в горницу. Старичок взял сковороду и опять приказывает:

—  Эй, гусь, ложись на сковороду!

Гусь лег на сковороду; старичок поставил ее в печь, изжарил гуся, вынул и поставил на стол.

—  Ну, купец, добрый молодец! Садись, закусим, только костей под стол не кидай, все в одну кучу собирай.

Вот они за стол сели да вдвоем целого гуся и съели. Старичок взял оглоданные кости, завернул в ска­терть, бросил на пол и молвил:

—  Гусь!  Встань, встрепенись и поди на двор. Гусь встал, встрепенулся и пошел на двор, словно и в печи не бывал!

—  Подлинно, хозяин, у тебя диво дивное, чудо чудное! — сказал купец, стал торговать у него гуся и сторговал за дорогие деньги. Взял с собой гуся на корабль и поплыл в свою землю.

Приехал домой, поздоровался с женой, отдает ей гуся и сказывает, что с той птицею хоть всякий день некуп­ленное жаркое ешь! Зажарь ее — она опять оживет!

На другой день купец пошел в лавки, а к купчихе полюбовник прибежал. Такому гостю, другу сердечному, она куды как рада! Вздумала угостить его жареным гусем,  высунулась  в  окно  и закричала:

—  Гусь, подь сюды! Гусь пришел в горницу.

—  Гусь, ложись на сковороду!

Гусь не слушает, нейдет на сковороду; купчиха осердилась и ударила его сковородником — и в ту же минуту одним концом сковородник прильнул к гусю, а другим к купцовой. жене, и так плотно прильнул, что никак оторваться нельзя!

—  Ах, миленький дружок, — закричала купчиха, — оторви меня от сковородника, видно, этот проклятый гусь заворожен!

Полюбовник обхватил купчиху обеими руками, хотел было от сковородника оторвать, да и сам прильнул...

Гусь выбежал на двор, на улицу и потащил их к лавкам.

Увидали приказчики, бросились разнимать, только кто до них ни дотронется — так и прилипнет!

Сбежался народ на то диво .смотреть, вышел и ку­пец из лавки, видит — дело-то неладно: что за друзья у жены проявились?

—  Признавайся, — говорит, — во всем, не то навек так — сольнувшись — останешься!

Нечего делать, повинилась купчиха; купец взял тогда — разнял их, полюбовнику шею накостылял, а жену домой отвел да изрядно поучил, приговаривая: — Вот тебе диво дивное! Вот тебе чудо чудное!

Из сборника «Русские народные сказки», под редакцией И. Киндер