Стоит река - вся из молока, берега - из киселя

Уродился я ни мал, ни велик — всего-то с игольное ушко. Пошел я в лес, самое дремучее дерево рубить — крапиву. Раз тяп­нул — дерево качается, в другой тяпнул — ничего не слышно, в третий тяпнул — выскочил кусок мне, добру молодцу, в лобок. Тут я, добрый молодец, трои сутки пролежал; никто меня не знал, не видал, только знала-видала меня рогатая скотина — таракан да жужелица.

Встал я, добрый молодец, отряхнулся, на все четыре стороны оглянулся, побрел по берегу. По берегу все не нашему. Стоит река — вся из молока, берега — из киселя. Вот я, добрый молодец, киселя наелся, молока нахлебался...

Пошел я по берегу, по берегу все не нашему; стоит церковь — из пирогов складена, оладьями повершена, блином накрыта.

Вступил я на паперть, вижу двери — калачом двери заперты. Тут я, добрый молодец, догадался, калач переломил да съел. Вошел я в церковь, в ней все не по-нашему: паникадило-то репяное, свечи морковные, образа пряничные. Выскочил поп, то­локонный лоб, присел — я его и съел.

Пошел я по берегу, по берегу все не нашему: ходит тут бык печеный, в боку нож точеный. Кому надо закусить, изволь резать да кроить.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»

Мужик на небе

Пустил мужик петуха в подвал; петух там нашел горошинку и стал кур скликать. Мужик услыхал про находку, вынул петуха, а горошинку полил водою.

Вот она и начала расти; росла — выросла до полу. Мужик пол прорубил, горошинка опять на­чала расти; росла, росла — доросла до потолка.

Мужик потолок прорубил, горошинка опять рос­ла, росла — доросла до крыши.

Мужик и крышу разобрал, стала горошинка еще выше расти; росла, росла — доросла до небушка. Вот мужик и говорит жене:

—  Жена, а жена! Полезу я на небушко, по­смотрю, что там деется? Кажись, там и сахару и меду — всего вдоволь!

—  Полезай, коли хочешь.

—  Что там за сдача, братец! Возьми себе.

На другой день опять отпросился матрос, зашел в тот же трактир и прогулял еще золотой; на третий день тоже, и стал он ходить туда, почитай, каждый день и все платит золотыми, а сдачи не берет, дарит половому. Стал замечать за ним сам трактирщик, и пришло ему в сумнение:

—  Что бы это значило? Матросишка — так себе, а поди как сорит деньгами! Полную шкатулку золота натаскал!.. Жалованье мне их известно, небось — не раскутишься! Верно, он где ни на есть казну обобрал; надо начальству про то донести; не ровен час — еще в такую беду попадешь, что после и не разделаешься, а пожалуй, и в Сибирь угодишь.

Вот и доложил трактирщик офицеру, а тот довел до самого генерала. Генерал потребовал к себе матроса.

—  Признавайся, — говорит, — по совести, от­коль золото брал?

—  Да этого золота во всякой помойной яме много!

—  Что ты врешь!

—  Никак нет, ваше превосходительство! Не я вру, а трактирщик: пусть покажет он то золото, что от меня получил.

Сейчас принесли шкатулку, открыли, а она пол­нехонька костяшек.

—  Как же, братец: ты платил золотом, а очу­тились костяшки? Покажи, как ты сделал это?

—  Ах, ваше превосходительство! Ведь нам смерть приходит...

Глядят, а в окна и в двери так вода и хлынула — все выше да выше, уж под горло подступает.

—  Господи! Что же теперь делать? Куда де­ваться? — спрашивает с испугу генерал.

А матрос в ответ:

—  Коли не хотите тонуть, ваше превосходи­тельство, так полезайте за мною в трубу.

Вот и полезли, взобрались на крышу, стоят и смотрят во все стороны: целый город затопило! Такое наводнение, что в низких местах совсем домов не видать; а вода прибывает да прибывает.

—  Ну, братец, — говорит генерал, — верно, и нам с тобой не уцелеть!

—  Не знаю; что будет — то будет!

«Смерть моя приходит!» — думает генерал, сто­ит сам не свой...

Вдруг откуда ни взялся — плывет мимо ялик, зацепился за крышу и остановился на том месте.

—  Ваше превосходительство, — говорит матрос, — садитесь скорее в ялик, да поплывем; может, и уцелеем, авось вода сбудет.

Сели оба в ялик, и понесло их ветром по воде; день плывут, и другой плывут, а на третий стала вода сбывать, и так скоро — куда только она де­лась? Кругом сухо стало.

Вышли они из ялика, спросили у добрых людей, как слывет та сторона и далеко ль занесло их? А занесло-то их за тридевять земель, в тридесятое царство: народ все чужой, незнаемый. Как тут быть, как попасть в свою землю? Денег при себе ни гроша не имеют, подняться не на что. Матрос говорит:

—  Надо наняться в работники да зашибить деньжонок; без того и думать нечего — домой не воротишься.

—  Хорошо тебе, братец! Ты давно к работе привычен, а мне каково? Сам знаешь, что я генерал, работать не умею.

—  Ничего, я такую работу найду, что и уменья не надо.

Побрели в деревню и стали в пастухи наниматься; общество согласилось и порядило их на целое лето: матрос пошел за старшего пастуха, а генерал за подпаска. Так-таки до самой осени и пасли они деревенскую скотину; после того со­брали с мужиков деньги и стали делиться.

Матрос разделил деньги поровну: сколько себе, столько и генералу. Вот генерал видит, что матрос равняет его с собою, стал на это обижаться и говорит:

—  Что ж ты меня с собою равняешь? Ведь я — генерал, а ты — все-таки простой матрос!

—  Как бы не так! Мне бы разделить на трое: две части себе взять, а с вас и одной довольно: ведь я настоящим пастухом был, а вы — подпаском.

Генерал осерчал и принялся всячески ругать матроса; а матрос крепился, крепился, размахнул рукой, как толкнет его в бок:

—  Очнитесь, ваше превосходительство! Генерал  очнулся, смотрит — все по-старому: как был в своей комнате, так и не выходил из ней! Не захотел он больше судить матроса, отпустил его от себя; так трактирщик ни при чем и остался.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»

Репа и мёд

Однажды  говорила о себе репа:

—  Я, репа, с медом хороша!

—  Поди прочь, хвастунья! — отвечал ей мед. — Я и без тебя хорош.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»

Не любо - не слушай

Жили два брата умных, а третий дурак. Вот однажды поехали они в лес по дрова, и захотелось им там пообедать; насыпали они круп в горшок, налили воды, а огня нет.

Неподалеку был пчельник. Вот большой брат и говорит:

—  Пойти мне за огнем на пчельник. Приходит и говорит старику:

—  Дедушка, дай мне огоньку. А дед говорит:

—  Сыграй прежде песенку мне.

—  Да я, дедушка, не умею.

—  Ну, попляши.

—  Я, дедушка, не горазд.

—  А, не горазд, так нет тебе и огня!

И приходит этот большой брат без огня к сво­им братьям.

Тут средний брат говорит:

—  Экой ты, брат! Не принес нам огню! Да-ка я пойду, — и пошел.

Пришел на пчельник и кричит:

—  Дедушка, пожалуй мне огоньку!

—  Ну-ка, свет, сыграй мне песенку!

—  Я не умею.

—  Ну, сказку скажи.

—  Да я, дедушка, ничего не умею. Приходит и этот брат без огня к своим братьям. Дурак посмотрел на своих братьев:

—  Эх вы, умные братцы, не взяли вы огня! — и пошел сам.

Приходит и говорит:

—  Дедушка, нет ли у тебя огоньку? А дед говорит:

—  Попляши прежде!

—  Я не умею.

—  Ну, сказку скажи.

—  Вот это так мое дело, — сказал дурак и при­сел на лежачий плетень. — Да смотри, — прибавил дурак, — садись-ка насупротив меня, слушай, да не перебивай.

Вот старик сел напротив его. Дурак откашлялся и начал:

—  Ну, слушай же, дед!

—  Слушаю, свет!

—  Была у меня, дедушка, пегонькая лошаденка; я на ней езжал в лес сечь дрова. Вот однажды сидел я на ней верхом, а топор у меня был за поясом; лошадь-то бежит — трюк, трюк, а топор-то ей по спине — стук, стук; вот стукал, стукал, да и отсек ей зад. Ну, слушаешь, дед?

—  Слушаю, свет!

—  Вот я на передке этом еще три года ездил, да потом как-то нечаянно в лугах увидал задок моей лошади: ходит он и траву щиплет. Я взял поймал его и пришил к передку, пришил да еще три года ездил. Слушаешь, дед?

—  Слушаю, свет!

—  Ездил, ездил, приехал я в лес и увидал тут высокий дуб; начал по нем лезть и залез на небо. Вот увидал я там, что скотина дешева, только комары да мухи дороги, взял и слез на землю, наловил я мух и комаров два куля, взвалил их на спину и вскарабкался опять на небо.

Сложил кули и стал раздавать людям: отдаю я муху с комаренком, а беру с них на обмен корову с теленком — и набрал столько  скотины, что и сметы нет. Вот и погнал я скотину, пригнал я к тому месту, где взлезал, — хватился: дуб-то под­секли. Тут я пригорюнился и думал, как мне с неба слезть, и вздумал наконец сделать веревку до зем­ли: для этого перерезал я всю скотину, сделал долгий ремень и начал спускаться. Вот спускался, спускался, и не хватило у меня ремней вышиною поболее твоего шалаша, дедушка, а спрыгнуть по­боялся. Слушаешь, дед?

—  Слушаю, свет!

—  Вот мужик, на мое счастье, веет овес: по­лова-то летит вверх, а я хватаю да веревку мотаю. Вдруг поднялся сильный ветер и начал меня качать туда и сюда, то в Москву, то в Питер; оторвалась у меня веревка из половы, и забросило меня ветром в тину. Весь я ушел в тину, одна голова лишь осталась; вылезть мне хочется, а нельзя. На моей голове свила утка гнездо. Вот повадился бирюк ходить на болото и есть яйца. Я кое-как вытянул из тины руку и ухватился за хвост бирюку — стоял он подле меня, — ухватился и закричал громко: тю-лю-лю-лю! Он меня и вытащил из тины. Слу­шаешь, дед?

—  Слушаю, свет!

Видит дурак, что дело-то плохо: сказка вся, а дед сдержал свое слово, не перебивал его; и начал дурак иную побаску:

—  Мой дедушка на твоем дедушке верхом езжал...

—  Нет, мой на твоем езжал верхом! — перебил старик.

Дурак тому и рад, взял огня и пришел к своим братьям.

Тут разложили они огонь, поставили горшок с крупами на таган и начали варить кашу.

Когда каша сварится, тогда и сказка продлится, а теперь пока вся.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки", в обработке В.П. Аникина

Разговор

Повстречались под ве­чер два приятеля.  Один другого и спрашивает:

—  Чего сегодня делал?

—  Рукавицы искал.

—  Нашел?

—  Нашел.

—  Где ж они были?

—  Да за поясом. А ты куда шагаешь?

—  За семь верст.

—  Киселя хлебать?

—  Нет, комара искать.

—  Это которого ж комара?

—  Да того, который за нос укусить меня хочет.

—  Да он же при тебе!

—  Где это при мне?

—  Да на носу у тебя!

В пересказе И.В. Воробьевой