Как мужик гусей делил

У одного бедного му­жика не стало хлеба. Вот он и задумал попросить хлеба у барина. Чтобы было с чем идти к барину, он поймал гуся, изжарил его и понес. Барин принял гуся и говорит мужику:

—  Спасибо, мужик, тебе за гуся; только не знаю, как мы твоего гуся делить будем. Вот у меня жена, два сына да две дочери. Как бы нам разделить гуся без обиды?

Мужик говорит:

—  Я разделю.

Взял ножик, отрезал голову и говорит барину:

—  Ты всему дому голова — тебе голову. Потом отрезал задок, подает барыне.

—  Тебе, — говорит, — дома сидеть, за домом смотреть — тебе задок.

Потом отрезал лапки и подает сыновьям.

—  Вам, — говорит, — ножки — топтать отцов­ские дорожки.

А дочерям дал крылья.

—  Вы, — говорит, — скоро из дома улетите, вот вам по крылышку. А остаточки себе возьму!

И взял всего гуся.

Барин посмеялся, дал мужику хлеба и денег.

Услыхал богатый мужик, что барин за гуся наградил бедного мужика хлебом и деньгами, за­жарил пять гусей и понес к барину.

Барин говорит:

—  Спасибо за гусей. Да вот у меня жена, два сына, две дочки — всех шестеро. Как бы нам по­ровну разделить твоих гусей?

Стал богатый мужик думать и ничего не при­думал.

Послал барин за бедным мужиком и велел де­лить.

Бедный мужик взял одного гуся, дал барину с барыней и говорит:

—  Вот вас трое с гусем. Одного дал сыновьям.

—  И вас, — говорит, — трое. Одного дал дочерям:

—  И вас трое.

А себе взял двух гусей.

—  Вот, — говорит, — и нас трое с гусями, всё поровну.

Барин посмеялся и дал бедному мужику еще денег и хлеба, а богатого прогнал.

В пересказе Л.Н. Толстого

Глупая барыня

Жила-была барыня, глупая-преглупая. Что ни забьет себе в голову — умри, а исполни.

Вот задумала барыня вывести сорок цыплят, и чтобы все были черненькие.

Горничная говорит:

—  Да разве это, барыня, возможно?

—  Хоть и невозможно, а хочется, — отвечает барыня.

Зовет она своего кучера и приказывает:

—  Садись в лукошко, выводи сорок цыплят, да чтобы были они все черненькие.

—  Помилуй, барыня! — говорит кучер. — Где же это видано — человека наседкой сажать?

Барыня и слушать не хочет.

—  Тебе, — говорит, — привычно на козлах си­деть, посидишь и в лукошке.

«Вот проклятые господа! — думает кучер. — Всю шею нам объели, хоть бы все околели!»

—  Что ж, — говорит, — воля ваша. Только дай мне, барыня, то, что я попрошу. А нужно мне чаю, сахару, харчей побольше, тулуп, валенки и шапку.

Барыня на все согласна.

Отвели кучера в баню. Дали ему все, что просил. Посадил он наседкой курицу. Стали к нему друзья ходить, он их — чаем поить. Сидит с ними, чаек попивает, барыню дурой обзывает.

Ни мало ни много времени прошло, вывела на­седка цыплят, из них три черненьких.

Берет кучер черненьких пискунов в лукошко, идет к барскому окошку:

—  Вот, барыня, трех уже высидел. Получай да харчей прибавляй. Сама видишь: тяжело мне их высиживать.

Барыня обрадовалась, харчей прибавила, кучера досиживать заставила.

Каждый день слуг шлет узнать, сколько еще черненьких наклюнулось.

Видит кучер: дело плохо. Говорит своим друзьям:

—  Вы, ребята, зажигайте баню да меня дер­жите. Буду я рваться, в огонь кидаться, а вы не пускайте.

Ладно, так и сделали. Баню подожгли. И барыне доложили. Загорелась, мол, баня по неизвестной причине.

Вышла барыня на крыльцо и видит: горит баня, пылает, а кучер убивается, в огонь кидается. Слуги его держат, не пускают, а он одно:

—  Клу-клу!.. Клу-клу!.. Клу-клу!.. Слуги говорят:

—  Ой, барыня, смотри, как он сокрушается, как его материнское сердце разрывается!

А барыня кричит:

—  Держите его, покрепче держите! Цыплят те­перь не спасешь, так его бы удержать — очень хороша наседка!

Не успели пожар потушить, приказывает бары­ня кучеру опять цыплят выводить.

А он, не будь глуп, взял валенки да тулуп — только его и видели.

В обработке М.М. Сергеенко

Умный работник

У бедного старика бы­ло три сына.

Посылает отец старшего:

—  Поди наймись в батраки, все чего-нибудь заработаешь.

Пошел старший сын в другую волость, а на­встречу ему поп:

—  Наймись, свет, ко мне, только, чур, уговор такой: коли хоть на день раньше срока уйдешь — не видать тебе твоего заработка, ни копейки не дам.

Молодец перечить не стал и нанялся к попу на год.

Будит поп работника до солнышка, работать за­ставляет дотемна, а кормит один раз в день не досыта.

От голода да от тяжелой работы парень совсем отощал — насилу ноги волочит.

«Коли до срока жить — живому не быть, совсем изведусь».

Махнул рукой на заработок и с пустыми руками воротился домой.

А попу того и надо, чтобы работник до срока ушел. Все тяжелые работы справлены, и деньги целы.

На другой год пошел средний брат в работники наниматься. И таким же манером, как и старший брат, полгода у попа мучился и тоже без копейки, чуть живой домой приплелся.

На третий год настал черед младшему брату в люди идти.

Пошел он прямо к тому попу, где старшие братья горе мыкали.

—  Вот и хорошо, — обрадовался поп, — я как раз работника ищу. Рядись, платой не обижу, а уговор такой: до срока проживешь — получай все сполна, что ряжено; если раньше уйдешь — пеняй на себя, копейки не заплачу.

—  Ладно, — отвечает молодец. И ударили по рукам.

На другое утро — ни свет ни заря — будит поп работника:

—  Вставай, скорей запрягай, поедем за сеном на дальний покос.

Покуда работник коней запрягал, поп успел плотно позавтракать, а работнику попадья дала всего две вчерашние картофелины.

—  Позавтракаешь в дороге — видишь, батюшка торопится, сердится...

Поехали. Только миновали околицу, соскочил парень с саней и закричал:

—  Постой, батюшка! Я веревки забыл, сейчас сбегаю.

Поп коня придержал, бранится. А работник прибежал, постучался:

—  Ох, матушка, батюшка велел принести ка­равай белого хлеба да три пирога с рыбой.

Попадья припасы завернула, подала.

Молодец прихватил в сенях веревки, воротился.

—  Трогай, батюшка, веревки принес.

—  Ладно, хоть недалеко отъехали, — ворчит поп.

Покуда до места добрались, сено укладывали да увязывали — времени прошло много.

Только к вечеру тронулись в обратный путь. Поп с переднего воза кричит:

—  Дорога ровная, без раскатов, я подремлю!

А ты, парень, гляди, как доедем до развилки, надо влево держать!

После того завернулся с головой в теплый до­рожный тулуп и улегся спать.

Работник пирогов наелся да белого хлеба, ле­жит на своем возу. Доехали до развилки, и на­правил молодец коней не влево, как поп наказывал, а вправо. Влез на воз, посмеивается: «Проучу дол­говолосого, попомнит меня».

Верст пятнадцать еще отъехали. Тут поп про­снулся, огляделся — видит, едут не туда, куда надо, заругался:

—  Ох, будь ты неладен! Ведь говорил — держи влево. И о чем только ты думал, куда глядел?

—  Как куда глядел? Да ведь сам ты и кричал: «Держись правой руки!»

«Видно, я обмолвился», — подумал поп и говорит:

—  Ну, делать нечего, надо кружным путем ехать. Тут верст через десять деревня будет, при­дется переночевать. Время позднее, да и есть смер­тельно охота, прямо терпенья нет.

—  А ты, батюшка, сенца попробуй, — работник говорит, — я вот так славно подкрепился, сыт-сытехонек.

Поп надергал травы, что помягче, пожевал, по­жевал, выплюнул:

—  Нет, не по мне это кушанье.

Ехали еще час ли, два ли — показалась деревня. Привернули к самой богатой избе, к лавочнику.

—  Ступай, — поп говорит, — просись ночевать, у меня от голода руки-ноги трясутся.

Работник постучался:

—  Добрые люди, пустите переночевать! Вышел хозяин:

—  Заезжай, заезжай, ночлега с собой не возят.

—  Да я не один, — шепотом говорит моло­дец, — со мной батюшка нездоровый — вроде не в своем уме. Так смирный, тихий, а как услышит, что два раза одно и то же скажут, как лютый зверь становится, на людей кидается.

—  Ладно, — хозяин отвечает,— буду знать и своим закажу.

Работник коней распряг, задал корм и помог попу слезть с воза.

Зашли в избу. Хозяева с опаской поглядывают на попа, помалкивают.

Подошло время к ужину, накрыли стол.

Хозяйка промолвила:

—  Садитесь, гости, с нами хлеба-соли отве­дать.

Работник сразу за стол, а поп ждет, когда еще раз попотчуют.

Хозяева другой раз не зовут, не смеют.

Сели ужинать. Сидит поп в сторонке, злится на себя: «Надо бы сразу за стол садиться».

Так и просидел весь ужин несолоно хлебавши.

Хозяйка убрала со стола, постелила попу с ра­ботником постель.

Молодец только голову на подушку уронил, сра­зу крепко уснул. И хозяева уснули.

А голодному попу не до сна.

Растолкал, разбудил работника:

—  Ой, есть хочу, терпенья нет.

—  А чего ужинать не стал?

—  Думал, еще попотчуют.

—  Приметил я, — шепчет работник, — около печки на полке горшок с кашей, поди поешь.

Поп вскочил и через минуту снова будит ра­ботника:

—  Горшок с кашей нашел, а ложки нет. Рассердился парень:

—  Ну где я тебе ложку возьму! Засучи рукава и ешь рукой.

Поп от жадности сунул в горшок обе руки, а в горшке был горячий вар. Третий раз будит работ­ника, трясет горшком:

—  Ох, мочи нет, руки горят, и вынуть не могу!

—  Беда с тобой, — парень ворчит. — Гляди, у стены точильный камень. Разбей горшок, и вся недолга.

Поп изо всех сил хватил горшком, только че­репки полетели. В эту же минуту кто-то истошно завопил:

—  Караул, убили!

Поп кинулся вон из избы.

Вся семья всполошилась, зажгли огонь и видят: у хозяина вся голова залита варом. Стонет старик. Сыновья хозяина приступили к работнику:

—  Зачем старика изувечили?

—  Кто кого изувечил? И знать не знаю, и ве­дать не ведаю. А вот куда вы нездорового попа девали?

Хозяева — туда-сюда: и в сени и на сеновал. Все обыскали — нигде нет попа.

—  Вот видите, — работник говорит, — хозяин-то уж очухался, а попа нет. Люди вы справные, от­пустите товару из лавки на сотню рублей — замнем дело, а не то в волость поеду, придется вам в ответе быть.

Хозяева помялись, помялись, дали товару на сто рублей.

Молодец подарки прихватил, коней запряг и поехал домой.

Версту от деревни отъехал, глядь — из соло­менного омета поп вылезает:

—  Боялся, что хозяева тебя не выпустят.

—  Хозяина-то ведь не я, а ты убил,— работник отвечает, — тебе и в остроге сидеть. Кто меня дер­жать станет?

—  Так разве до смерти?

—  А ты как думал? Сейчас за урядником по­едут.

Поп руками всплеснул, трясется весь:

—  Ох, горе горькое! Неужто нельзя как-нибудь уладить?

—  Уладить можно, — работник говорит, — я уж просил хозяев: мол, все равно старика не оживишь.

—  Ну и что?

—  Да известно что: дорожатся.

—  Я ничего не пожалею, все отдам, только бы замять дело!

—  Просят пару коней да триста рублей денег. Ну, и мне за хлопоты хоть сотню надо.

«Слава богу, — думает поп, — дешево отде­лался».

Отвалил работнику четыре сотенки, отдал коней.

—  Беги скорее, покуда не раздумали! Работник отвел коней на гумно, привязал, по­мешкал там малое время, воротился к попу:

—  Ступай домой, ничего не бойся, все дело ула­жено.

Поп пустился наутек, от радости ног не чует. А работник привел отцу пару коней, отдал деньги.

И за себя и за братьев получил от попа сполна.

В пересказе А.Н. Нечаева

Сердитая барыня

В усадьбе жила бары­ня — и до того сердитая, никому житья не было! Староста придет спросить что — она его не отпу­стит, пока не отхлещет. А мужикам-то житья не было никакого: драла, как собак.

Вот раз приходит солдат на побывку домой. Рассказали ему про барыню, а он и говорит: «Я ее проучу».

Настала ночь, барыня уснула. Велел солдат ло­шадей запрячь.

Подъехал к усадьбе, тихонько вынес барыню и отвез в избу к сапожнику. А сапожникову жену отвез в усадьбу.

Пробудилась на заре жена сапожника, видит — дом преотличный. Тотчас служанки к ней подбе­жали, подают умываться. Помылась — подали по­лотенце, вытерлась. Подают самовар. Села она чай пить.

Староста приходит к ней на цыпочках. Она взглянула на него: что за мужик?

—  Тебе, — говорит,— что надо?

—  Я, барыня, пришел спросить, какой наряд на сегодня дадите.

А она догадалась, как ответить:

—  Нешто вы не знаете? Что вчера делали, то и сегодня делайте!

Староста вышел на кухню и говорит:

—  Сегодня барыня добрая, просто отроду такая не бывала!

Живет сапожникова жена в усадьбе месяц и другой, и так ее расхвалили крестьяне — по всей округе нет лучше барыни!

А барыня пробудилась утром у сапожника и кричит:

—  Слуги!

Сапожник сидит и шьет:

—  Подымайся, баба, пора печь топить!

—  А ты кто такой! Подавай умываться!

—  Ах ты, барыня! Сама поди по воду: солныш­ко давно встало. — Вскочил со стула, сдернул ре­мень и давай ее хлестать. — Ты нешто не знаешь своей должности? Ты должна вставать и печь за­топлять!

И до того хлестал ее, пока не устал. Барыня взмолилась. Побрела по воду, потом за дровами, затопила печь, кое-чего сварила.

И так жила она месяца два. За что ни возь­мется, ничего у нее не выходит, все из рук валится: то щи не доварит, то воду разольет. Сапожник ее не раз колотил. И сделалась барыня добрая, ра­ботящая.

Как услыхал об этом солдат, переменил ночью барыню и сапожникову жену.

Утром встает барыня тихонько, выходит из своей комнаты:

«Что это, я в старом доме? Откуда я взялась?»

Спросила служанок:

—  Служанки! Как же я сюда попала?

—  Ты, барыня, нигде и не бывала!

И с тех пор барыня мягкая-мягкая сделалась. А сапожникова жена стала жить по-старому.

Из сборника Б. и Ю. Соколовых

Про нужду

Жил в деревне бедный мужичок. Вот однажды работает он в мороз в худенькой своей одежонке, дрова рубит — не на­греется; лицо его от мороза разгорается. Въезжает в деревню барин, остановился около мужика:

—  В какую стужу ты рубишь!

—  Эх, сударь, нужда рубит! Барин изумился, спрашивает кучера:

—  А что, кучер, какая это нужда? Знаешь ли ты ее?

—  Я только сейчас, сударь, слышу. Спрашивает барин мужика:

—  Какая же это, мужичок, нужда? Где она у тебя?

Мужик и говорит:

—  А на что тебе, сударь?

—  Да охота мне ее поглядеть.

Увидал мужик: в чистом поле на бугринке стоит былинка вся в снегу.

—  А вот, — сказал мужик, — на бугре, сударь, нужда стоит! Вот она как от ветру шатается, и никто не догадается!

Барин и говорит:

—  Нет ли времечка тебе ее нам указать?

—  Пожалуй, можно, сударь.

Сели на тройку лошадей и поехали в чисто поле нужду глядеть. Выехали они на бугринку, а другая былинка дальше стоит. И указывает мужик рукой:

—  А вот, сударь, она в стороне. Нам ехать нельзя: снег глубок.

—  Покарауль-ка, — сказал барин, — тройку лошадей, я схожу погляжу.

Барин слез и пошел, а кучер-то и говорит:

—  Сударь, возьмите и меня: и мне охота по­глядеть.

И полезли по снегу оба. Одну былинку пройдут, другую найдут, а еще нужду не видят. А мужи­чок-то был не промах, выпряг лошадей, сел на одну, а других стегнул да и полетел. Только они его и видели. Полазили по снегу два дурака, на до­рожку вышли, к повозке подошли, а лошадушек след простыл. Думали, думали барин с кучером... Что делать? Лошадей-то нет, а повозку бросить жалко. Говорит барин кучеру:

—  Впрягайся-ка, кучер, в корень, а я хоть в пристежку.

Кучер говорит:

—  Нет, вы, барин, поисправнее, немножко по­сильнее — вы в корень, а я — в пристежку.

Ну, нечего делать, запрягся барин в корень. Ве­зут да везут, повезут да встанут. А мужик припря­тал лошадей и пошел навстречу:

—  Что это вы, барин, повозку на себе везете? Барин сердито говорит:

—  Уйди! Нужда везет.

—  Какая же это нужда?

—  Ступай в поле, вот там на бугре стоит!

А сам везет да везет. Приехал домой еле жив. Нужду увидел и тройку лошадей потерял.

Из сборника Д.Н. Садовникова