Почему стариков не стали изгонять

Когда-то давным-давно был царь. Такой жадный, что он издал приказ: тот, кто не может работать или со­старился, должен был изгоняться. А у одного человека был старый отец. Вот пришла пора, что и его надо вы­везти. Что делать? Сын повез его на санях в лес, в большой холод. А когда повез его, то взял и своего сы­на на подмогу. Когда привезли старого отца, посадили его под сосной. Вот и говорит сын деда: «Пусть дед сидит на санках. Их мы обратно домой не повезем». Тогда мальчик и говорит: «А как же мы оставим сан­ки? Они мне будут нужны, когда мне тебя придется то­же отвозить». Загрустил тогда отец и решил не бро­сать одного в лесу старика: привез назад домой и спря­тал его в осети.

Продержал в них старика всю зиму, весну и лето. Наступила осень, а в том месте начался неурожай: все, что посадили весной, к этому времени еще не всходит. Ничего не выросло и у этого человека. Он приходит к старику и рассказал ему все. Тогда старик и говорит: «Ты возьми с гумна сдери солому и посей ее». Этот че­ловек так и сделал. На следующий день старик посылает сына и говорит: «Сходи на поле и посмотри, что там видно».

Сходил на поле сын и говорит, что еще ничего не выросло. На следующий день старик снова посылает сына: «Сходи на поле и послушай, что слышно». При­шел сын на поле, приложил ухо к земле и вдруг слы­шит голоса: «Ой, куда ты? Ой, где ты?» — «Я тут». Пришел домой и рассказал старику, что слышал. На следующее утро снова старик посылает сына на поле послушать, что слышно. Сын на этот раз слышит: «Дальше, дальше подвинься — мне места нет!» Прихо­дит он домой и рассказал об этом старику. А старик ему и говорит: «Видно, завтра пшеница покажется».

На другой день выходит сын и видит: выросла хо­рошая пшеница. У других же почти ничего не выросло. Стали жаловаться на это люди царю.

Захотел сам царь посмотреть, правду ли говорят лю­ди. Едет он на коне и видит, что нигде ничего не взо­шло, кроме как у одного хозяина. Заходит царь к это­му человеку и спрашивает, почему у него одного вы­росла пшеница. Тогда пришлось ему все рассказать царю. Царь и просит, чтобы он показал этого старика. Стал человек упрашивать царя, чтобы он ничего не сде­лал старику. Царь пообещал. Выходит дед, а царь его спрашивает: «Если ты такой мудрый, то скажи, скоро ли я умру?»

Старик сказал, что ему надо подумать. Через сутки явился царь, и сказал ему старик, что он скоро умрет. Испугался царь и говорит: «А сейчас ты мне скажи, как мне спастись от смерти». Дед снова говорит, что ему надо подумать. Через сутки явился царь, и сказал ему старик, что царь не умрет, если в ту ночь, когда он должен будет умереть, пойдет воровать, а эта ночь на­ступит завтра. Царь стал возмущаться. Но что делать.

Вот царь дождался ночи, оделся в одежду вора и вышел из своей спальни, а сам не знает, куда ему идти и что воровать. Идет и видит царь настоящего вора. Подходит к нему царь и говорит: «Давай вместе красть!» Вор согласился и говорит: «Давай украдем что-нибудь из царского дворца». Царь согласился. Тогда вор вытащил веревку и закинул ее в окно дворца, за­крепил ее и стал взбираться по стене. А царь ждет его внизу. Вдруг видит, что вор спускается обратно и руки у него пустые. Спрашивает царь, почему он ничего не украл, а вор и говорит: «Во дворце идет совещание, хотят убить царя этой ночью».

Понял все царь, наградил вора деньгами и отпустил его. Позвал стражу свою и казнил заговорщиков. На другой день царь привез богатые подарки старику и его семье и уничтожил закон свой. С тех пор стариков уже не изгоняли.

Русские народные сказки. Том 2. Составитель, автор вступительной статьи и комментариев О.Б. Алексеева.

Купец Серогор и его двое детей

Жил купец Василий Иванович, и был у него сын, и звали сына Иван Васильевич, а дочку Авдотья Василь­евна. И вот у этого купца много было лавок и хлебных лабазов. Поехал он за границу торговать. Нагрузил он двенадцать кораблей и взял с собой сына. И вот отправилися они с сыном за границу. Подъезжают они к городу. Привалили они к пристани. И вот этот купец по­шел в город. И вот он откупил у одного купца свобод­ный магазин, и стал он в этом магазине торговать с сы­ном. И пошла у них торговля хорошо. И так что они прожили в этом городе с год времени. А дома осталася дочка, и дочка стала так торговать, что лучше отца. И стала делать пиры. И на пиры стала приглашать раз­ных богатых людей. А в том городе, [где] она торговала, был попом дядя ейный. И звали его Поп-Протопоп. И вот стало завидно этому попу, что так племянница после отца пиры делает, а его на пиры не приглашала, по­тому что он был человек нехороший. А этот поп напи­сал своему брату письмо, что дочка ваша стала рас­путничать и распустила все хозяйство. И вот отец на дочку осерчал, и вот посылает он сына на родину и велел этому сыну убить дочку, потому что она распу­стила все свое именье.

И вот приезжает сын, и приходит он к дому. Сестра его встречает. И вот брат вынул револьвер из кармана и хочет убить сестру. Сестра и говорит: «За что ты ме­ня, Иван Васильевич, хочешь бить?» — «Потому что ты распустила все именье и стала гулять с богатыми людь­ми». И вот сестра стала брата просить, что «не бей меня, а отправь лучше куда-нибудь в темной лес». Тог­да сшили ей кожаный мешок и надели этот мешок ей на голову. Посадили ее на лошадь и повезли в лес.

Отвезли ее очень далеко, потому что ей оттуда не выйти, и оставили ее одну там. И вот осталась она одна в темном лесу. И ходила она в этом лесу несколько времени (так что месяца три), и продрала этот мешок об суковье, и потом разорвала этот мешок, и пошла куды глаза глядят. И вот ходила она много времени и изорвала на себе всю одежду, так что сделалась вся голая.

А в то время ездил на охоту царской сын, и заехал он в этот густой лес, а эта девица спала на дереве, и подбегают к ней собаки и залаяли громко. И услыхал царевич и поехал к собакам. Подъезжает к собакам и видит на дереве спящую девицу и кричит ей: «Кто там такое?» Девица эта пробудилася: «Я, — говорит, — доб­рый человек». — «Кто ты такой?» — «Я дочка купца Василья Ивановича». — «Как ты сюда попала?» — «Я сюды попала так, что меня отвезли на лошади и в кожаном мешке». — «А за что тебя отвезли?» — «Я и сама не знаю, за что отвезли». — «Ну так поедем со мной», — говорит. «Нет, — говорит, — я голая, дайте мне какую-нибудь одежу. Я надену тогда и поеду с тобой». И вот он снял с себя верхнюю одежу, отворотил лицо и по­дал ей одежу. И вот надела она эту одежу, и сели на коня и поехали. Приезжают они во дворец царевича.

И стал он эту Авдотью Васильевну под скрытием кормить и кормил ее три года. И потом отец царевича стал говорить, чтобы он женился. «Вот, — говорит, — па­пенька, есть у меня найдена себе невеста». — «Где же у тебя найдена невеста?» — говорит. «Вот я ездил на охоту и нашел ее голую в лесу, и вот привез я ее домой, и кормил я ее три года уж. Да и эту и лажу взять». Отец сыну не перечил. И обвенчались они с Авдотьей Васильевной. И вот жили они три года, и стала эта Авдотья Васильевна у своего хозяина проситься к отцу за границу. И вот отпустил ее хозяин к отцу за грани­цу, и нарядил он корабль, и дал ей солдат двадцать человек.

И вот отправились они в путь. И когда они ехали морем, тогда один офицер и стал нападать на Авдотью Васильевну, чтобы грех сотворить, И вот она вышла на палубу и говорит: «Ну, служивые, кто за меня засту­пит, тот на правую сторону отходи, а кто за офицера, тот на левую». И вот только на ее сторону вышло два солдата. А остальные — те за офицера. И вот опустилися они в корабль. Она и говорит этому офицеру: «Когда мы съедем в город, тогда с дороги закажем байну, и мы в байне с тобой грех сотворим».

И вот приезжают они к городу, и вот выходят они на берег. Тогда с дороги заказали они байну в городе, и вот похвалила она двух солдатов, которые за нее по­шли. И говорит им: «Вот что, служивые, ежели придет офицер в байну, так дам я вам весть, а вы станьте за байну». И вот пришли они в байну — офицер с женой царевича. И вот когда офицер стал напирать на нее, чтоб грех сотворила с ним, тогда она щелкнула об ра­му, и прибегают два солдата: «Что угодно, молодая ца­рица?» — «Да вот дайте этому офицеру такую байну, чтоб он ввек не сдумал грех сотворить с чужими же­нами».

И вот схватили два солдата этого офицера и давай ременными плетками драть: «Что, больше не будешь напирать на чужих жен?» Вот он сказал, что «не буду». Тогда она ему и сказала: «Заклянись тепериче небом и землей, что не будешь больше меня тревожить, ежели назад поедем». И вот вышла она из байны, взяла двух солдат с собой и пошла по городу. И купила она себе небольшой магазин, и стала она в этом магазине тор­говать рогожами, а вывеску вывесила, что «продаю па­ру на деньги, а дюжину в долг». А этих двух солдат отпустила в город, и дала им денег, и сказала, что «гу­ляйте, пока я вас не потребую», а сама стала торго­вать.

И повалило к ней народу со всех сторон, что не ус­петь рогож отпускать. А сама купила себе прикащицкую одежу, остригла волосы, чтобы никто не мог ее узнать. И вот не напасти стало рогож. И вот торговала она целый год. И вот через год понесли ей за эти ро­гожи долг. И вот приходит в эту лавку ейный брат Иван Васильевич и спрашивает: «Что же вы так де­шево отдаете рогожи?» — «Потому я дешево рогожи от­даю, что от Ивана Васильевича хочу доход отнять».

И вот торговала она три года, и закрыла она этот магазин, и пошла по городу, и стала спрашивать: «Где торгует заграничный купец по фамилии Серогор?» И вот приводят ее к тому магазину, где торговал купец Ва­силий Иванович. И вот стала спрашивать у него: «Кто вы такой и давно ли здесь живете?» Он сказал, что «живу четвертый год здесь». — «А сами, — говорит, — откудова?» — «Из такого-то города»,— говорит. «А как вас зовут?» — «А меня зовут Василий Иванович». — «А что, не ваш ли сын хотел убить дочку вашу?» — «А кто тебе сказывал?» — говорит. «Да я в том городе был в то время, как приехал сын ваш из-за границы и стоял близко у вас. И вот когда сын уехал к вам обратно, тогда вашу дочку зашили в кожаный мешок и отвезли ее в лес. Дак вот, не знаю, жива она или нет? А что, господин купец, не можно ли у вас переночевать?» — «Можно, можно», — говорит заграничный торговец.

И вот когда она взошла в дом (а на этот раз у него был бал, из-за границы приехал брат купца Поп-Про­топоп, и был тоже офицер, который смущал ее грех сотворить), и вот завели они промежду собой разговор: «Не знаете ли кто-нибудь каких сказок?» Тогда этот прикащик поставил посреди комнаты стул и сказал: «Ну, слушайте, господа, я вам былицу скажу, только с тем уговором, что не любо — не слушай, а врать — не мешай; если кто перебает, с того сто рублей денег и двадцать пять палок по пятам. Ну, слушайте, буду рас­сказывать былицу: "В одном городе жил купец Васи­лий Иванович Серогор, и был у него сын Иван Василь­евич, а дочка Авдотья Васильевна. Когда направлялся торговать за границу, то он снарядил двенадцать кораб­лей. Когда он приехал в город, и откупил он у одного купца свободный магазин, и стал он торговать хорошо. И прожил он с год времени за границей, а дома была оставши дочка Авдотья Васильевна. И стала так тор­говать, что лучше отца. Стала делать пиры и созывать богатых купцов. А в том городе жил дядя ейной, Поп-Протопоп, и завидно стало этому дяде, что так дочка стала пиры делать. И написал письмо своему брату, что провела дочка все ваше имение. Тогда отец этой послал своего сына, чтобы убить ее..."»

А в то время Поп-Протопоп вскочил с места: «Врешь, я, — говорит, — не писал письма!» — «Так вот, братец, клади сто рублей денег, да дайте ему двадцать палок по пятам, чтобы не совался в чужие разговоры!» „И вот приходит сын его к дому, и встречает его сестра. И он вынимает револьвер из кармана и хочет убить свою сестру. (А я в то время сзади его стоял.)  И вот она стала своего брата просить, чтобы не губил ее напрас­но, а лучше отправил бы ее куда-нибудь в темный лес..."» А отец с сыном все эти разговоры слушают и спрашивают: «А что, вы были с ней в то время?» — «Я, — говорит, — все время с ней был. И вот когда ее по­садили в кожаный мешок, и посадили на лошадь, и по­везли ее в лес, а я сзади шел и плакал, что напрасно повезли купеческую дочку в лес. И вот отвезли ее в лес, и сняли ее с коня, и оставили одну в темном лесу. И вот она ходила три месяца по лесу, изодрала на себе всю одежу и осталася голая. И ходила она так с ме­сяц. А потом время к вечеру, она забралась на дерево ночевать. И вот утром, пока она спала, охотился на зверей царский сын. И вот отбился он от своих слуг и заехал в этот густой лес. И были у него с собой собаки. Когда собаки отбежали от него и нашли эту девицу и залаяли, тогда царевич подъехал и разбудил ее. А я в то время с ним был. И снял он с себя верхнюю одежу и надел на нее. И потом посадил ее на коня и повез домой. Привез домой и кормил он ее три года. Когда отец стал ему говорить, чтобы он женился, и сказал: „Куда ехать свататься?" Тогда царевич сказал, что „у меня невеста найдена". Отец спросил: „Где же ты ее нашел?" — „А вот, — говорит,— ездил один день на охо­ту и отбился я от своих слуг, и заехал я в густой лес и там ее нашел на дереве, и она в то время спала. И вот разбудил я ее и надел на нее верхнюю одежу свою, вот и привез ее домой". Тогда отец ему не стал пере­чить. И обвенчался этот царский сын на Авдотье Ва­сильевне. И прожила она три года замужем, и стала она проситься в гости к отцу за границу. Когда ее муж отпустил в гости, то дал ей в охрану двадцать человек солдат и одного офицера. Вот когда отвалили мы от берега, то заехали на средину моря. Тогда этот офицер стал напирать на Авдотью Васильевну, чтобы грех со­творить. Тогда она согласилась так, что сколько солдат на ейную сторону пойдет и сколько на офицерскую. И вот оказалось, что на ейную сторону только два сол­дата, а остальные — за офицера. И она согласилася до тех пор грех не сотворять, пока не приедут в город, и заказать байну и в байне грех сотворить. Когда они приехали к городу, пришли в город, заказали байну. А она двух солдат с собой взяла и велела до приказу ейного за байной стоять до тех пор, „пока не позову", И вот пришли они в байну. В то время стал на нее офицер напирать, чтобы грех сотворить, а она щелкну­ла в раму пальцем, и прибежали два солдата: „Что тебе нужно?" — „Вот дайте этому офицеру такую байну (и указала перстом на офицера), чтобы он чужих жен не вводил в грех"».

Тогда этот офицер с места соскочил: «Врешь, — гово­рит, — я этого не делал». — «Слышите, господа! Клади сто рублей денег, и дайте ему двадцать пять палок! „И вот когда этому офицеру солдаты плетками напороли, тогда он ушел в город и не знает, где он до сих пор находился. А эта Авдотья Васильевна сошла, откупила у одного купца небольшой магазин и стала торговать рогожами — пару на деньги, а дюжину — в долг. И вот пошла у ней торговля хорошо. За рогожи долг весь собрала она. И потом остригла она себе косу и купила себе прикащецку одежу и пошла по городу гулять. И вот приходит она к Василью Ивановичу, к купцу в лав­ку, и попросилась она у него ночевать. И вот он ей и позволил ночевать. А вечером приехал брат его Поп-Протопоп и офицер, который напирал на нее в байне". А я все время с ней, — говорит,— находился. Так вот, Василий Иванович, господин Серогор, не можете ли вы узнать кого-нибудь из нас за свою дочку?» Тогда отец стал вокруг себя оглядывать: тех всех знает, а ее не мог признать. «Да ей, — говорит, — здесь нету». — «Нет,— говорит она, — она здесь! Если хотите, так я ее приведу к вам». Тогда купец сказал, что «приведите».

И вот этот прикащик вышел из дома, и переоделся в женскую одежу, и приходит в дом. «Ну что, теперь узнал?» Купец спрашивает: «Это вы, Авдотья Василь­евна?» — «Я, — говорит, — папенька». Тогда отец пал в ноги дочке и стал просить прощенья: «Прости, милая доченька, что я неладно наделал!» И вот они поцелова­лись с ним, и стал он у ней спрашивать: «Где же ты находишься?» — «Я нахожусь теперь, папенька, заму­жем в таком-то городе за царским сыном». — «А что, — говорит, — муж твой здесь?» — «Нет, — говорит, — нету, остался дома». — «Дак еот, милая доченька, теперь раз­дам я все имение это и поеду с тобой». А брата своего отправил муку сеять в монастырь на три года.

И вот отправились они в путь-дорогу. Взяли с собой всех солдат. Вот приезжают они к царю. И вот встре­чают их муж Авдотьи Васильевны и потом отец его. И вот приходят они в царский дворец. И задали такой пир, что всем старикам на память.

А офицера этого, который отправлен был с нею, раз­жаловал, а солдаты, которые за нее шли, тех наградил. Был он офицером, а теперь рядовым солдатом, а эти были солдатами, сделал офицерами. И вот созвали они на пир, сколько было в городе народу, — старых и ма­лых, хромых и слепых. И вот в то время я шел мимо этого города, тоже зашел на пир: пиво и вино пил, по усам текло, а в рот не попало.

Русские народные сказки. Том 2. Составитель, автор вступительной статьи и комментариев О.Б. Алексеева.

Дорогая кожа

В одном селе жили два брата — Данило и Гав­рило. Данило был богатый, а Гаврило бедный; только и живота было у Гаврилы, что одна ко­рова, да и тому Данило завидовал.

Поехал Данило в город закупить кое-что и, воротясь из городу, пришел к брату и говорит: — Что ты, брат, держишь корову? Я был сегодня в городе и видел: там коровы очень дешевы, по пяти и шести рублей, а за кожу двадцать пять дают. Гаврило поверил ему, заколол корову и приел говяди­ну, после дождался рынку и отправился в город.

Приехал в город и поволок продавать кожу. Увидел его кожевник и спрашивает:

—  Что, любезный, продаешь кожу?

—  Продаю.

—  Что просишь?

—  Двадцать пять рублей.

—  Что ты, безумный! Возьми два с полтиной. Гаврило не отдал и волочил кожу целый день; никто ему не дает больше. Наконец поволок ее мимо гостиного ряду; увидал его купец и спрашивает:

—  Что, продаешь кожу?

—  Продаю.

—  Дорого ли просишь?

—  Двадцать пять рублей.

—  Что ты, шальной! Где слыхал про такие дорогие кожи? Возьми два с полтиной.

Гаврило подумал-подумал и сказал:

—  Так и быть, господин купец, уступлю тебе! Только поднеси мне хоть водки стакан.

—  Хорошо, об водке ни слова!

Отдал ему купец два с полтиной да вынимает из кар­мана платок и говорит:

—  Ступай вон в тот каменный дом, отдай хозяйке пла­ток и скажи, что я велел тебе поднесть полон стакан вина.

Гаврило взял платок и пошел; приходит в дом, хозяй­ка его и спрашивает:

—  Ты зачем? Гаврило ей говорит:

—  Так и так, сударыня, продал я твоему хозяину за два с полтиной кожу, да еще вырядил полон стакан вина; дак он меня сюда послал, велел тебе платок отдать да сказать, чтобы ты винца поднесла.

Хозяйка тотчас налила стакан, только немного не по­лон, и поднесла Гавриле; он выпил и стоит. Хозяйка спра­шивает:

—  Что ж ты стоишь? Гаврило говорит:

—  У нас была ряда — полон стакан вина!

А в то время сидел у купчихи полюбовник, услыхал он эти слова и говорит:

—  Налей ему, душа, еще!

Она налила еще полстакана; Гаврило выпил и все сто­ит. Хозяйка опять спрашивает:

—  Теперь чего дожидаешься?

Отвечает Гаврило:

—  Да у нас ряда была — полон стакан, а ты полстака­на подала.

Любовник велел поднесть ему в третий раз; тогда куп­чиха взяла графин с вином, стакан отдала Гавриле в руки и налила его так, что через край побежало. Только Гав­рило выпил, а хозяин на ту пору домой грядет. Она не знает, куда полюбовника девать, и спрашивает:

—  Куда ж я тебя спрячу?

Любовник забегал по горнице, а Гаврило за ним да кричит:

—  Куда я-то денусь?

Хозяйка отворила западню и пихнула обоих туда.

Хозяин пришел и привел еще с собой гостей. Когда они подпили, то начали песни запевать; а Гаврило, сидя в яме, говорит своему товарищу:

—  Как хочешь — это любимая батюшкова песня! Я за­пою.

—  Что ты, что ты! Пожалуйста, не пой. На тебе сто рублей, только молчи.

Гаврило взял деньги и замолчал.

Немного погодя запели другую; Гаврило опять говорит товарищу:

—  Как хочешь, а теперь запою; это любимая песня матушкина!

—  Пожалуйста, не пой! На тебе двести рублей. Гавриле то на руку — уже триста рублей есть; спря­тал деньги и молчит.

Вскоре запели третью песню; Гаврило говорит:

—  Теперь хоть четыреста давай, дак запою. Любовник его всячески уговаривает; а денег больше нет. Хозяйка услыхала, что они там ерошатся, отперла западню и спросила потихоньку:

—  Что вы там?

Любовник потребовал пятьсот рублей; она живо верну­лась, подала пятьсот рублей, Гаврило опять взял и за­молчал.

Как-то попалась тут Гавриле подушка и бочонок смо­лы; он приказал товарищу раздеться. Когда тот разделся, он окатил его смолой; потом распорол подушку, рассыпал пух и велел ему кататься. Вот как тот выкатался в пуху, Гаврило растворил западню, сел на товарища верхом, едет, а сам кричит:

—  Девятая партия из здешнего дому убирается!

Гости увидали и кинулись по домам; думают, что-то черти явилися. Так все и разбежались, а купчиха стала говорить своему мужу:

—  Ну вот! Я тебе говорила, что у нас чудится. Купец сдуру-то возьми да и поверь, и продал свой дом за бесценок.

Гаврило пришел домой и послал своего старшего сына за дядей Данилом, чтоб пришел к нему деньги пересчи­тать. Сын пошел, стал звать своего дядю; а тот ему смеется:

—  Да что у него считать-то? Али Гаврило двух с полтиной сосчитать не может!

—  Нет, дядя, он много принес денег. Тогда жена Данилова стала говорить:

—  Подь, сходи! Что, тебе не охота? Хоть посмеешься над ним.

Послушался Данило жены и пошел. Вот как Гаврило высыпал перед ним кучу денег, Данило удивился и спрашивает:

—  Где ты, брат, взял столько денег?

—  Как где? Ведь я корову заколол да кожу в городе продал за двадцать пять рублей; на те деньги сделал обо­рот: купил пять коров, заколол да кожи опять продал по той же цене; так все и перебивался.

Данило услыхал, что брат его так легко нажил богат­ство, пошел домой, заколол всю свою скотину и стал до­жидаться рынку; а как время было жаркое, то говядина у него вся испортилась.

Повез продавать кожи, и дороже двух с полтиной ни­кто ему не дал. Так-то ему дался барыш с накладом, и стал он жить беднее Гаврилы; а Гаврило пошел на выдум­ки, да и нажил себе большое богатство.

Народные русские сказки. Из сборника А.Н. Афанасьева / Тексты отобраны В.П. Аникиным. Изд. «Художественная литература», 1982 г.

Жар-птица и Василиса-царевна

В некотором царстве, за тридевять земель — в тридесятом государстве жил-был силь­ный, могучий царь. У того царя был стрелец-молодец, а у стрельца-молодца конь богатырский. Раз поехал стрелец на своем богатырском коне в лес поохо­титься; едет он дорогою, едет широкою — и наехал на золотое перо жар-птицы: как огонь перо светится!

Говорит ему богатырский конь:

—  Не бери золотого пера; возьмешь — горе узнаешь! И раздумался добрый молодец — поднять перо аль нет?

Коли поднять да царю поднести, ведь он щедро наградит; а царская милость кому не дорога?

Не послушался стрелец своего коня, поднял перо жар-птицы, привез и подносит царю в дар.

—  Спасибо! — говорит царь. — Да уж коли ты достал         перо жар-птицы, то достань мне и самую птицу; а не достанешь — мой меч, твоя голова с плеч!

Стрелец залился горькими слезами и пошел к своему богатырскому коню.

—  О чем плачешь, хозяин?

—  Царь приказал жар-птицу добыть.

—  Я ж тебе говорил: не бери пера, горе узнаешь! Ну, да не бойся, не печалься: это еще не беда, беда впереди! Ступай к царю, проси, чтоб к завтрему сто ку­лей белоярой пшеницы было по всему чистому полю раз­бросано.

Царь приказал разбросать по чистому полю сто кулей белоярой пшеницы.

На другой день на заре поехал стрелец-молодец на то поле, пустил коня по воле гулять, а сам за дерево спрятался.

Вдруг зашумел лес, поднялись волны на море — летит жар-птица; прилетела, спустилась наземь и стала кле­вать пшеницу. Богатырский конь подошел к жар-птице, наступил на ее крыло копытом и крепко к земле прижал, стрелец-молодец выскочил из-за дерева, прибежал, свя­зал жар-птицу веревками, сел на лошадь и поскакал во дворец.

Приносит царю жар-птицу; царь увидал, возрадовался, благодарил стрельца за службу, жаловал его чином и тут же задал ему другую задачу:

—  Коли ты сумел достать жар-птицу, так достань же мне невесту: за тридевять земель, на самом краю света, где восходит красное солнышко, есть Василиса-царевна — ее-то мне и надобно. Достанешь — златом-се­ребром награжу, а не достанешь — то мой меч, твоя голова с плеч!

Залился стрелец горькими слезами, пошел к своему богатырскому коню.

—  О чем плачешь, хозяин — спрашивает конь.

—  Царь приказал добыть ему Василису-царевну.

—  Не плачь, не тужи; это еще не беда, беда впереди! Ступай к царю, попроси палатку с золотою маковкой да разных припасов и напитков на дорогу.

Царь дал ему и припасов, и напитков, и палатку с зо­лотою маковкой. Стрелец-молодец сел на своего богатыр­ского коня и поехал за тридевять земель.

Долго ли, коротко ли — приезжает он на край света, где красное солнышко из синя моря восходит. Смотрит, а по синю морю плывет Василиса-царевна в серебряной лодочке, золотым веслом попихается.

Стрелец-молодец пустил своего коня в зеленых лугах гулять, свежую травку щипать; а сам разбил палатку с золотой маковкою, расставил разные кушанья и напитки,

—  А что, говорил я тебе: не бери золотого пера, горе наживешь! Ну, да не бойся: это еще не беда, беда впе­реди! Садись на меня, да поедем к синю морю.

Долго ли, коротко ли — приехал стрелец-молодец на край света и остановился у самого моря; богатырский конь увидел, что большущий морской рак по песку пол­зет, и наступил ему на шейку своим тяжелым копытом. Возговорил морской рак:

—  Не дай мне смерти, а дай живота! Что тебе нужно, все сделаю.

Отвечал ему конь:

—  Посреди синя моря лежит большой камень, под тем камнем спрятано подвенечное платье Василисы-царевны; достань это платье!

Рак крикнул громким голосом на все сине море; тот­час море всколыхалося: сползлись со всех сторон на берег раки большие и малые — тьма-тьмущая! Старшой рак отдал им приказание, бросились они в воду и через час времени вытащили со дна моря, из-под великого кам­ня, подвенечное платье Василисы-царевны.

Приезжает стрелец-молодец к царю, привозит ца­ревнино платье; а Василиса-царевна опять заупря­милась.

—  Не пойду, — говорит царю, — за тебя замуж, пока не велишь ты стрельцу-молодцу в горячей воде иску­паться.

Царь приказал налить чугунный котел воды, вскипя­тить как можно горячей да в тот кипяток стрельца бро­сить. Вот все готово, вода кипит, брызги так и летят; привели бедного стрельца.

«Вот беда, так беда! — думает он. — Ах, зачем я брал золотое перо жар-птицы? Зачем коня не послушался?»

Вспомнил про своего богатырского коня и говорит царю:

—  Царь-государь! Позволь перед смертию пойти с ко­нем попрощаться.

—  Хорошо, ступай попрощайся!

Пришел стрелец к своему богатырскому коню и слез­но плачет.

—  О чем плачешь, хозяин?

—  Царь велел в кипятке искупаться.

—  Не бойся, не плачь, жив будешь! — сказал ему конь и наскоро заговорил стрельца, чтобы кипяток не повре­дил его белому телу.

Вернулся стрелец из конюшни; тотчас подхватили его рабочие люди — и прямо в котел; он раз-другой окунулся, выскочил из котла — и сделался таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером написать.

Царь увидал, что он таким красавцем сделался, за­хотел и сам искупаться; полез сдуру в воду и в ту ж минуту обварился.

Царя схоронили, а на его место выбрали стрельца-молодца; он женился на Василисе-царевне и жил с нею долгие лета в любви и согласии.

Народные русские сказки. Из сборника А.Н. Афанасьева / Тексты отобраны В.П. Аникиным. Изд. «Художественная литература», 1982 г.

Звериное молоко

Слыхали вы о Змее Змеевиче? Ежели слыхали, так вы знаете, каков он и видом и делом; а если нет, так я расскажу о нем сказку, как он, скинувшись молодым молодцом, удалым удальцом, хаживал к княгине-красавице. Правда, что княгиня была красавица, черноброва, да уж не­кстати спесива; честным людям, бывало, слова не кинет, а простым к ней доступу не было; толь­ко с Змеем Змеевичем ши-ши-ши! О чем? Кто их ведает!

А супруг ее, князь-княжевич Иван-королевич, по обы­чаю царскому, дворянскому, занимался охотой; и уж охота была, правду сказать, не нашим чета! Не только собаки, да ястреба, да сокола верой-правдой ему служили, но и лисицы, и зайцы, и всякие звери, и птицы свою дань приносили; кто чем мастерил, тот тем ему и служил: лисица хитростью, заяц прыткостью, орел крылом, ворон клёвом.

Словом, князь-княжевич Иван-королевич с своею охо­тою был неодолим, страшен даже самому Змею Змеевичу; а он ли не был горазд на все, да нет!

Сколько задумывал, сколько пытался он истребить князя и так и сяк — все не удалось! Да княгиня под­собила. Завела под лоб ясные глазки, опустила белые ручки, слегла больна; муж испугался, всхлопотался: чем лечить?

—  Ничто меня не поднимет, — сказала она, — кроме волчьего молока; надо мне им умыться и окатиться.

Пошел муж за волчьим молоком, взял с собой охоту; попалась волчица, только что увидела князя-княжевича — в ноги ему повалилась, жалобным голосом взмолилась:

—  Князь-княжевич Иван-королевич, помилуй, прика­жи что — все сделаю!

—  Давай своего молока!

Тотчас она молока для него надоила и в благодар­ность еще волчоночка подарила. Иван-королевич волчонка отдал в охоту, а молоко принес к жене; а жена было надеялась: авось муж пропадет! Пришел — и нечего де­лать, волчьим молоком умылась, окатилась и с постельки встала, как ничем не хворала. Муж обрадовался.

Долго ли, коротко ли, слегла опять.

—  Ничем, — говорит, — мне не пособишь; надо за мед­вежьим молоком сходить.

Иван-королевич взял охоту, пошел искать медвежьего молока. Медведица зачуяла беду, в ноги повалилась, слез­но взмолилась:

—  Помилуй, что прикажешь — все сделаю!

—  Хорошо, давай своего молока!

Тотчас она молока надоила и в благодарность медве­жонка подарила.

Иван-королевич опять возвратился к жене цел и здо­ров.

—  Ну, мой милый! Сослужи еще службу, в последний раз докажи свою дружбу, принеси мне львиного моло­ка — и не стану я хворать, стану песни распевать и тебя всякий день забавлять.

Захотелось княжевичу видеть жену здоровою, веселою; пошел искать львицу. Дело было не легкое, зверь-то заморский. Взял он свою охоту; волки, медведи рассы­пались по горам, по долам, ястреба, сокола поднялись к небесам, разлетелись по кустам, по лесам, — и львица, как смиренная раба, припала к ногам Ивана-королевича.

Иван-королевич принес львиного молока. Жена поздо­ровела, повеселела, а его опять просит:

—  Друг мой, друг любимый! Теперь я и здорова и весела, а еще бы я красовитей была, если б ты потру­дился достать для меня волшебной пыли: лежит она за двенадцатью дверями, за двенадцатью замками, в две­надцати углах чертовой мельницы.

Князь пошел — видно, его такая доля была! Пришел к мельнице, замки сами размыкаются, двери растворя­ются; набрал Иван-королевич пыли, идет назад — двери запираются, замки замыкаются; он вышел, а охота вся осталась там. Рвется, шумит, дерется, кто зубами, кто когтями ломит двери. Постоял-постоял, подождал-подо­ждал Иван-королевич и с горем воротился один домой; тошно у него было на животе, холодно на сердце, при­шел домой — а в доме жена бегает и весела и молода, на дворе Змей Змеевич хозяйничает:

—  Здорово, Иван-королевич! Вот тебе мой привет — на шейку шелкова петля!

—  Погоди, Змей! — сказал королевич. — Я в твоей во­ле, а умирать горюном не хочу; слушай, скажу три песни.

Спел одну — Змей заслушался; а ворон, что мертве­чину клевал,  поэтому и в западню не попал, кричит:

—  Пой, пой, Иван-королевич! Твоя охота три двери прогрызла!

Спел другую — ворон кричит:

—  Пой, пой, уже твоя охота девятую дверь прогры­зает!

—  Довольно, кончай! — зашипел Змей. — Протягивай шею, накидывай петлю!

—  Слушай третью, Змей Змеевич! Я пел ее перед свадьбой, спою и перед могилой.

Затянул третью песню, а ворон кричит:

—  Пой, пой, Иван-королевич! Уже твоя охота послед­ний замок ломает!

Иван-королевич окончил песню, протянул шею и крик­нул в последний раз:

—  Прощай, белый свет; прощай, моя охота!

А охота тут и есть, легка на помине, летит туча ту­чей, бежит полк полком! Змея звери в клочки расхватали, жену птицы мигом заклевали, и остался князь-княжевич Иван-королевич один с своею охотою век доживать, один горе горевать, а стоил бы лучшей доли.

Говорят, в старину всё такие-то удальцы рожались, а нам от них только сказочки остались.

Народные русские сказки. Из сборника А.Н. Афанасьева / Тексты отобраны В.П. Аникиным. Изд. «Художественная литература», 1982 г.