Мудрые ответы

Служил солдат в полку двадцать пять лет, а царя в лицо не видал. Пришел домой. Стали его спрашивать про царя, а он не знает, что и сказать-то. Вот и начали его корить родичи и знакомцы.

—  Вишь, — говорят, — двадцать пять лет про­служил, а царя в глаза не видал!

Обидно это ему показалось; собрался и пошел царя смотреть.

Пришел во дворец. Царь спрашивает:

—  Зачем, солдат?

—  Так и так, ваше царское величество! Служил я тебе целых двадцать пять лет, а тебя в лицо не видал: пришел смотреть.

—  Ну смотри!

Солдат три раза обошел кругом царя, все огля­дывал. Царь спрашивает:

—  Хорош ли я?

—  Хорош, — отвечает солдат.

—  Ну, теперь, служивый, скажи: высоко ли не­бо от земли?

—  Столь высоко, что там стукнет, а здесь слышно.

—  А широка ли земля?

—  Вон там солнце всходит, а там заходит — столь широка!

—  А глубока ли земля?

—  Да был у меня дед, умер тому назад с девя­носто лет, зарыли в землю, с тех пор и домой не бы­вал: верно, глубока!

Царь отослал солдата в темницу и наказал ему:

—  Не плошай, служба! Я пошлю к тебе тридцать гусей: умей по перу выдернуть.

—  Ладно!

Призвал царь тридцать богатых купцов и зага­дал им те же загадки, что и солдату загадывал. Они думали-думали, не могли ответа дать, и велел их царь посадить в темницу. Спрашивает их солдат:

—  Купцы-молодцы, вас за что посадили?

—  Да, вишь, государь нас допрашивает, далеко ли небо от земли, и сколь земля широка, и сколь она глубока, а мы — люди темные, не могли ответа дать.

—  Дайте мне каждый по тысяче рублей, я вам правду скажу.

—  Изволь, брат, только научи.

Взял с них солдат по тысяче и научил, как отгадывать царские загадки. Дня через два призвал царь к себе и купцов и солдата. Задал купцам те же самые загадки и, как скоро они отгадали, от­пустил их по своим местам.

—  Ну, служба! Сумел по перу сдернуть?

—  Сумел, царь-государь, да еще по золотому!

—  А далеко ль тебе до дому?

—  Отсюда не видно — далеко, стало быть!

—  Вот тебе тысячу рублей, ступай с миром! Воротился солдат домой и зажил себе привольно, богато.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Русские детские сказки»

Дочь-семилетка

Ехали два брата: один бедный, другой богатый. У обоих по лошади — у бедного кобыла, у богатого мерин. Остановились они на ночлег рядом. У бедного кобыла принесла ночью жеребенка; жеребенок подкатился под телегу богатого. Будит он наутро бедного:

—  Вставай, брат! У меня телега ночью жере­бенка родила.

Брат встает и говорит:

—  Как можно, чтоб телега жеребенка родила? Это моя кобыла принесла.

Богатый говорит:

—  Кабы твоя кобыла принесла, жеребенок бы подле был!

Поспорили они и пошли до начальства. Богатый дарил судей деньгами, а бедный словами оправ­дывался.

Дошло дело до самого царя. Велел он призвать обоих братьев и загадал им четыре загадки:

—  Что всего на свете сильнее и быстрее? Что всего на свете жирнее? Что всего мягче? И что всего милее?

И положил им сроку три дня:

—  На четвертый приходите, ответ дайте! Богатый подумал-подумал, вспомнил про свою куму и пошел к ней совета просить.

Она посадила его за стол, стала угощать, а сама спрашивает:

—  Что так печален, куманек?

—  Да загадал мне государь четыре загадки, а сроку всего три дня положил.

—  Что такое, скажи мне.

—  А вот что, кума! Первая загадка: что всего на свете сильнее и быстрее?

—  Экая загадка! У моего мужа карая кобыла есть; нет ее быстрее! Коли кнутом приударишь, зайца догонит.

—  Вторая загадка: что всего на свете жирнее?

—  У нас другой год рябой боров кормится; та­кой жирный стал, что на ноги не поднимается!

—  Третья загадка: что всего на свете мягче?

—  Известное дело — пуховик, уж мягче не вы­думаешь!

—  Четвертая загадка: что всего на свете милее?

—  Милее всего внучек Иванушка!

—  Ну, спасибо тебе, кума! Научила уму-разуму, по век тебя не забуду.

А бедный брат залился горькими слезами и по­шел домой. Встречает его дочь-семилетка:

—  О чем ты, батюшка, вздыхаешь да слезы ронишь?

—  Как же мне не вздыхать, как слез не ронить? Задал мне царь четыре загадки, которые мне и в жизнь не разгадать.

—  Скажи мне, какие загадки.

—  А вот какие, дочка: что всего на свете силь­нее и быстрее, что всего жирнее, что всего мягче и что всего милее?

—  Ступай, батюшка, и скажи царю: сильнее и быстрее всего ветер, жирнее всего земля: что ни растет, что ни живет, земля питает! Мягче всего ру­ка: на что человек ни ляжет, а все руку под голову кладет; а милее сна нет ничего на свете!

Пришли к царю оба брата — и богатый и бед­ный. Выслушал их царь и спрашивает бедного:

—  Сам ли ты дошел или кто тебя научил? Отвечает бедный:

—  Ваше царское величество! Есть у меня дочь-семилетка, она меня научила.

—  Когда дочь твоя мудра, вот ей ниточка шел­кова; пусть к утру соткет мне полотенце узорчатое.

Мужик взял шелковую ниточку, приходит домой кручинный, печальный.

—  Беда наша! — говорит дочери. — Царь при­казал из этой ниточки соткать полотенце.

—  Не кручинься, батюшка! — отвечала семи­летка, отломила прутик от веника, подает отцу и на­казывает: — Поди к царю, скажи, чтоб нашел тако­го мастера, который бы сделал из этого прутика кросна: было бы на чем полотенце ткать!

Мужик доложил про то царю. Царь дает ему пол­тораста яиц.

—  Отдай,— говорит,— своей дочери; пусть к завтрему выведет мне полтораста цыплят.

Воротился мужик домой еще кручиннее, еще пе­чальнее:

—  Ах, дочка! От одной беды увернешься — дру­гая навяжется!

—  Не кручинься, батюшка! — отвечала семи­летка.

Попекла яйца и припрятала к обеду да к ужину, а отца посылает к царю:

—  Скажи ему, что цыплятам на корм нужно одноденное пшено: в один бы день было поле вспа­хано, просо засеяно, сжато и обмолочено. Другого пшена наши цыплята и клевать не станут.

Царь выслушал и говорит:

—  Когда дочь твоя мудра, пусть наутро сама ко мне явится ни пешком, ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с гостинцем, ни без подарочка.

«Ну, — думает мужик, — такой хитрой задачи и дочь не разрешит; пришло совсем пропадать!»

—  Не кручинься, батюшка! — сказала ему дочь-семилетка. — Ступай-ка к охотникам да купи мне живого зайца да живую перепелку.

Отец пошел и купил ей зайца и перепелку.

На другой день поутру сбросила семилетка всю одежду, надела на себя сетку, в руки взяла пере­пелку, села верхом на зайца и поехала во дворец.

Царь ее у ворот встречает. Поклонилась она царю.

—  Вот тебе, государь, подарочек! — и подает ему перепелку.

Царь протянул было руку, перепелка — порх — и улетела!

—  Хорошо, — говорит царь, — как приказал, так и сделано. Скажи мне теперь: ведь твой отец беден, чем вы кормитесь?

—  Отец мой на сухом берегу рыбу ловит, ло­вушек в воду не ставит, а я подолом рыбу ношу да уху варю.

—  Что ты, глупая, когда рыба на сухом берегу живет? Рыба в воде плавает!

—  А ты умен? Когда видано, чтобы телега же­ребенка принесла?

Царь присудил отдать жеребенка бедному му­жику, а дочь его взял к себе. Когда семилетка выросла, он женился на ней, и стала она царицею.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Русские детские сказки»

По щучьему велению

Жил-был старик. У не­го было три сына: двое умных, третий — дурачок Емеля.

Те братья работают, а Емеля целый день лежит на печке, знать ничего не хочет.

Один раз братья уехали на базар, а бабы, не­вестки, давай посылать его:

— Сходи, Емеля, за водой. А он им с печки:

— Неохота...

— Сходи, Емеля, а то братья с базара воро­тятся, гостинцев тебе не привезут.

— Ну ладно.

Слез Емеля с печки, обулся, оделся, взял ведра да топор и пошел на речку.

Прорубил лед, зачерпнул ведра и поставил их, а сам глядит в прорубь. И увидел Емеля в проруби щуку. Изловчился и ухватил щуку в руку:

— Вот уха будет сладка!

Вдруг щука говорит ему человечьим голосом:

— Емеля, отпусти меня в воду, я тебе приго­жусь.

А Емеля смеется:

— На что ты мне пригодишься? Нет, понесу тебя домой, велю невесткам уху сварить. Будет уха сладка.

Щука взмолилась опять:

— Емеля, Емеля, отпусти меня в воду, я тебе сделаю все, что ни пожелаешь.

— Ладно, только покажи сначала, что не об­манываешь меня, тогда отпущу.

Щука его спрашивает:

— Емеля, Емеля, скажи — чего ты сейчас хо­чешь?

— Хочу, чтобы ведра сами пошли домой и вода бы не расплескалась...

Щука ему говорит:

— Запомни мои слова: когда что тебе захочет­ся — скажи только:

По щучьему веленью,
По моему хотенью.

Емеля и говорит:

— По щучьему веленью,
По моему хотенью —

ступайте, ведра, сами домой...

Только сказал — ведра сами и пошли в гору. Емеля пустил щуку в прорубь, а сам пошел за вед­рами.

Идут ведра по деревне, народ дивится, а Емеля идет сзади, посмеивается... Зашли ведра в избу и сами стали на лавку, а Емеля полез на печь.

Прошло много ли, мало ли времени — невестки говорят ему:

— Емеля, что ты лежишь? Пошел бы дров на­рубил.

— Неохота...

— Не нарубишь дров, братья с базара воро­тятся, гостинцев тебе не привезут.

Емеле неохота слезать с печи. Вспомнил он про щуку и потихоньку говорит:

— По щучьему веленью,
По моему хотенью —

поди, топор, наколи дров, а дрова — сами в избу ступайте и в печь кладитесь...

Топор выскочил из-под лавки — и на двор, и да­вай дрова колоть, а дрова сами в избу идут и в печь лезут.

Много ли, мало ли времени прошло — невестки опять говорят:

— Емеля, дров у нас больше нет. Съезди в лес, наруби.

А он им с печки:

— Да вы-то на что?

— Как мы на что?.. Разве наше дело в лес за дровами ездить?

— Мне неохота...

— Ну, не будет тебе подарков.

Делать нечего. Слез Емеля с печи, обулся, одел­ся. Взял веревку и топор, вышел на двор и сел в сани:

— Бабы, отворяйте ворота! Невестки ему говорят:

— Что ж ты, дурень, сел в сани, а лошадь не запряг?

— Не надо мне лошади.

Невестки отворили ворота, а Емеля говорит по­тихоньку:

— По щучьему веленью,
По моему хотенью —

ступайте, сани, в лес...

Сани сами и поехали в ворота, да так быст­ро — на лошади не догнать.

А в лес-то пришлось ехать через город, и тут он много народу помял, подавил. Народ кричит: «Дер­жи его! Лови его!» А он знай сани погоняет. При­ехал в лес:

— По щучьему веленью,
По моему хотенью —

топор, наруби дровишек посуше, а вы, дровишки, сами валитесь в сани, сами вяжитесь...

Топор начал рубить, колоть сухие дерева, а дровишки сами в сани валятся и веревкой вяжутся. Потом Емеля велел топору вырубить себе дубин­ку — такую, чтобы насилу поднять. Сел на воз:

—  По щучьему веленью,
По моему хотенью —

поезжайте, сани, домой...

Сани помчались домой. Опять проезжает Емеля по тому городу, где давеча помял, подавил много народу, а там его уж дожидаются. Ухватили Емелю и тащат с возу, ругают и бьют.

Видит он, что плохо дело, и потихоньку:

— По щучьему веленью,
По моему хотенью —

ну-ка, дубинка, обломай им бока...

Дубинка выскочила — и давай колотить. Народ кинулся прочь, а Емеля приехал домой и залез на печь.

Долго ли, коротко ли — услышал царь об Емелиных проделках и посылает за ним офицера: его найти и привезти во дворец.

Приезжает офицер в ту деревню, входит в ту избу, где Емеля живет, и спрашивает:

— Ты — дурак Емеля? А он с печки:

— А тебе на что?

— Одевайся скорее, я повезу тебя к царю.

— А мне неохота...

Рассердился офицер и ударил его по щеке. А Емеля говорит потихоньку:

— По щучьему веленью,
По моему хотенью —

дубинка, обломай ему бока...

Дубинка выскочила — и давай колотить офице­ра, насилу он ноги унес.

Царь удивился, что его офицер не мог справить­ся с Емелей, и посылает своего самого набольшего вельможу:

— Привези ко мне во дворец дурака Емелю, а то голову с плеч сниму.

Накупил набольший вельможа изюму, черно­сливу, пряников, приехал в ту деревню, вошел в ту избу и стал спрашивать у невесток, что любит Емеля.

— Наш Емеля любит, когда его ласково по­просят да красный кафтан посулят, — тогда он все сделает, что ни попросишь.

Набольший вельможа дал Емеле изюму, чер­носливу, пряников и говорит:

— Емеля, Емеля, что ты лежишь на печи? По­едем к царю.

— Мне и тут тепло...

— Емеля, Емеля, у царя тебя будут хорошо кормить-поить, — пожалуйста, поедем.

— А мне неохота...

— Емеля, Емеля, царь тебе красный кафтан подарит, шапку и сапоги.

Емеля подумал-подумал:

— Ну ладно, ступай ты вперед, а я за тобой вслед буду.

Уехал вельможа, а Емеля полежал еще и го­ворит:

— По щучьему веленью,
По моему хотенью —

ну-ка, печь, поезжай к царю...

Тут в избе углы затрещали, крыша зашаталась, стена вылетела, и печь сама пошла по улице, по дороге, прямо к царю.

Царь глядит в окно, дивится:

— Это что за чудо? Набольший вельможа ему отвечает:

— А это Емеля на печи к тебе едет. Вышел царь на крыльцо:

— Что-то, Емеля, на тебя много жалоб! Ты много народу подавил.

— А зачем они под сани лезли?

В это время в окно на него глядела царская дочь — Марья-царевна. Емеля увидал ее в окошке и говорит потихоньку:

— По щучьему веленью,
По моему хотенью —

пускай царская дочь меня полюбит... И сказал еще:

— Ступай, печь, домой...

Печь повернулась и пошла домой, зашла в избу и стала на прежнее место. Емеля опять лежит-по­леживает.

А у царя во дворце крик да слезы. Марья-ца­ревна по Емеле скучает, не может жить без него, просит отца, чтобы выдал он ее за Емелю замуж. Тут царь забедовал, затужил и говорит опять на­большему вельможе:

— Ступай приведи ко мне Емелю живого или мертвого, а то голову с плеч сниму.

Накупил набольший вельможа вин сладких да разных закусок, поехал в ту деревню, вошел в ту избу и начал Емелю потчевать.

Емеля напился, наелся, захмелел и лег спать. А вельможа положил его в повозку и повез к царю.

Царь тотчас велел прикатить большую бочку с железными обручами. В нее посадили Емелю и Марью-царевну, засмолили и бочку в море бросили.

Долго ли, коротко ли — проснулся Емеля; ви­дит — темно, тесно:

— Где же это я? А ему отвечают:

— Скучно и тошно, Емелюшка! Нас в бочку засмолили, бросили в синее море.

— А ты кто?

— Я — Марья-царевна. Емеля говорит:

—  По щучьему веленью,
По моему хотенью —

ветры буйные, выкатите бочку на сухой берег, на желтый песок...

Ветры буйные подули. Море взволновалось, боч­ку выкинуло на сухой берег, на желтый песок. Емеля и Марья-царевна вышли из нее.

— Емелюшка, где же мы будем жить? Построй какую ни на есть избушку.

— А мне неохота...

Тут она стала его еще пуще просить, он и го­ворит:

—  По щучьему веленью,
По моему хотенью —

выстройся каменный дворец с золотой крышей...

Только он сказал — появился каменный дворец с золотой крышей. Кругом — зеленый сад: цветы цветут и птицы поют.

Марья-царевна с Емелей вошли во дворец, сели у окошечка.

— Емелюшка, а нельзя тебе красавчиком стать?

Тут Емеля недолго думал:

—  По щучьему веленью,
По моему хотенью —

стать мне добрым молодцем, писаным красавцем...

И стал Емеля таким, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

А в ту пору царь ехал на охоту и видит — стоит дворец, где раньше ничего не было.

— Это что за невежа без моего дозволения на моей земле дворец поставил?

И послал узнать-спросить: «Кто такие?» Послы побежали, стали под окошком, спра­шивают.

Емеля им отвечает:

— Просите царя ко мне в гости, я сам ему скажу.

Царь приехал к нему в гости. Емеля его встре­чает, ведет во дворец, сажает за стол. Начинают они пировать. Царь ест, пьет и не надивится:

— Кто же ты такой, добрый молодец?

— А помнишь дурачка Емелю — как приезжал к тебе на печи, а ты велел его со своей дочерью в бочку засмолить, в море бросить? Я — тот самый Емеля. Захочу — все твое царство пожгу и разорю.

Царь сильно испугался, стал прощенья про­сить:

— Женись на моей дочери, Емелюшка, бери мое царство, только не губи меня!

Тут устроили пир на весь мир. Емеля женился на Марье-царевне и стал править царством.

Тут и сказке конец, а кто слушал — молодец.

В обработке А.Н. Толстого

Яичко

Жил себе дед да ба­ба, у них была курочка ряба; снесла под полом яичко — пестро′, востро′, костяно′, мудрено′! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка  прибежала да хвостиком раздавила. Дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается!

Шли за водою поповы дочери, спрашивают деда, спрашивают бабу:

—  О чем вы плачете?

—  Как нам не плакать! — отвечают дед да ба­ба. — Есть у нас курочка ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила.

Как услышали это поповы дочери, со великого горя бросили ведра наземь, поломали коромысла и воротились домой с пустыми руками.

—  Ах, матушка! — говорят они попадье. — Ни­чего ты не знаешь, ничего не ведаешь, а на свете много деется: живут себе дед да баба, у них курочка ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба би­ла — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Оттого дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается! А мы, идучи за водою, ведра побросали, коромысла поломали!

На ту пору попадья квашню месила. Как ус­лышала она, что дед плачет, и баба плачет, и ку­рочка кудкудачет, тотчас с великого горя опроки­нула квашню и все тесто разметала по полу.

Пришел поп с книгою.

—  Ах, батюшка! — сказывает ему попадья. — Ничего ты не знаешь, ничего не ведаешь, а на свете много деется: живут себе дед да баба, у них курочка ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба би­ла — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Оттого дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается! Наши дочки, идучи за во­дою, ведра побросали, коромысла поломали, а я тесто месила да со великого горя все по полу разметала!

Поп затужил-загоревал, свою книгу в клочья изорвал.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Русские детские сказки"

Репка

Посадил дед репку и говорит:

—  Расти, расти, репка, сладкá! Расти, расти, репка, крепкá

Выросла репка сладкá, крепкá, большая-пре­большая.

Пошел дед репку рвать: тянет-потянет, вытянуть не может.

Позвал дед бабку.

Бабка за дедку,
Дедка за репку —

Тянут-потянут, вытянуть не могут. Позвала бабка внучку.

Внучка за бабку,
Бабка за дедку,
Дедка за репку —

Тянут-потянут, вытянуть не могут. Позвала внучка Жучку.

Жучка за внучку,
Внучка за бабку,
Бабка за дедку,
Дедка за репку —

Тянут-потянут, вытянуть не могут. Позвала Жучка кошку.

Кошка за Жучку,
Жучка за внучку,
Внучка за бабку,
Бабка за дедку,
Дедка за репку —

Тянут-потянут, вытянуть не могут. Позвала кошка мышку.

Мышка за кошку,
Кошка за Жучку,
Жучка за внучку,
Внучка за бабку,
Бабка за дедку,
Дедка за репку —

Тянут-потянут — и вытянули репку.

В обработке А.Н. Толстого