Фома Беренников

В некотором царствегосударстве жил-был мужик Фомка Беренников — такой сильный да дородный, что если пролетит мимо воробей да зацепит его крылом, так он и с ног свалится!.. Стал он на пашню сбираться, а лошаденка у него была дрянная, на работе заму­ченная; натерло ей хомутом шею до крови, и об­лепили ее слепни да мухи видимо-невидимо! Фомка подошел, как ударит ладонью — одним махом сто побивахом! — и говорит:

—  Ох, да я сам богатырь! Не хочу пахать, хочу воевать!

Соседи над ним смеются:

—  Куда тебе, дураку, воевать; тебе впору свинь­ям корм давать!

Не тут-то было: назвался Фомка богатырем, взял тупицу и косарь, что лучину скепают, надел на себя старый кафтан да высокий яломок, сел на свою клячу и поехал в чистое поле ступою бредучею. В чистом поле врыл в землю столб и написал на нем:

«Еду сражаться в иные города — одним махом сто побивахом!»

Только что успел отъехать с места, прискакали к столбу два могучих богатыря, прочитали надпись и говорят:

—  Что за богатырь такой! Куда он поехал? Скоку молодецкого не слышно, следу богатырского не видно!

Кинулись за ним по дороге; увидал их Фомка и спрашивает:

—  Вы кто таковы?

—  Мир тебе, добрый человек! Мы — сильномо­гучие богатыри.

—  А по скольку голов сразу рубите? Один говорит:

—  По пяти. Другой:

—  По десятку.

—  Какие ж вы сильномогучие богатыри?.. Вот я так богатырь: одним махом сто побивахом!

—  Прими нас в товарищи, будь нам старший брат.

—  Пожалуй, — говорит Фомка, — поезжайте сзади.

Пристроились к нему сильномогучие богатыри и отправились все вместе в заповедные луга цар­ские. Приехали, сами легли отдых взять, а лошадей пустили шелкову траву щипать.

Долго ли, коротко ли — скоро сказка сказыва­ется, не скоро дело делается — усмотрел их царь.

—  Что,— говорит,— за невежи такие в моих лугах прохлаждаются? Доселева тут ни зверь не прорыскивал, ни птица не пролетывала, а теперь гости пожаловали!

Сейчас собрал войско великое и дает приказ очистить свои луга заповедные.

Идет сила-рать несметная; увидали могучие бо­гатыри, доложили про то названому старшему бра­ту, а он им в ответ:

—  Ступайте-ка, переведайтесь, а я посмотрю — какова ваша храбрость есть?

Вот они сели на своих богатырских коней, при­пустили их на войско вражее, полетели как ясные соколы на стадо голубей, притоптали, прирубили всех до единого.

«Дело-то не ладно!» — думает царь; опять со­бирает войско великое, чуть не вдвое больше пре­жнего, а впереди всего войска посылает силача-великана: голова что пивной котел, лоб что твоя заслонка, а сам что гора!

Сел Фомка на свою клячу, выехал навстречу и говорит великану:

—  Ты — сильномогучий богатырь, и я — таков же! Не честь не хвала будет нам, добрым молодцам, коли станем сражаться не поздоровавшись! Напе­ред надо друг другу поклон отдать, а потом и в бой вступать.

—  Ладно! — отвечает великан.

Разъехались они и стали кланяться. Пока ве­ликан наклонил свою голову, прошло полчаса вре­мени; а другие полчаса надо, чтобы поднять ее.

Фомка мал, да удал, не захотел дожидаться, хватил косарем раз-другой, и полетела голова с плеч долой.

Войско дрогнуло и рассыпалось в разные сто­роны; а Фомка взобрался на богатырского коня, давай нагонять да конем топтать. Нечего делать, покорился царь: послал звать к себе сильномогу­чего богатыря Фому Беренникова и двух меньших его братьев. Угостил их, учествовал на славу, выдал за Фомку дочь свою царевну и дал полцарства в приданое.

Долго ли, коротко ли — скоро сказка сказыва­ется, не скоро дело делается — подступает под то царство басурманский король с силами несметны­ми, требует дани-откупу великого. Не захотел царь платить дани-откупу великого, нарядил свое войско храброе, поставил зятя начальником и накрепко приказал, чтобы все на Фомку смотрели: что он станет делать, и они б то же делали.

Снялся Фомка и поехал сражаться.

Едет он лесом, войско за ним. Он срубил себе березку, и солдаты срубили себе по березке. При­шли к глубокой реке — мосту нет, а обходу двести верст; Фомка бросил свою березку в воду, и сол­даты побросали свои туда же, запрудили реку и перешли на другую сторону.

Басурманский король засел в крепком городе. Фомка остановился перед тем городом, развел ко­стер, разделся весь догола — сидит да греется; сол­даты увидали, тотчас же насобирали хворосту, на­рубили поленьев, запалили костры по всему чисто­му полю.

—  Закусить бы надо! — сказал Фомка Беренников, вытащил из сумки сдобную лепешку и стал уписывать.

Откуда ни возьмись — прибежала собака, вы­рвала лепешку и давай бог ноги! Фомка ухватил горячую головешку и как был голый — так и пу­стился за нею: во всю прыть бежит да во все горло кричит:

—  Держите! Держите!

Глядя на него, и солдаты сидели у огня голые, а тут повскакивали, похватали горячие головешки и побежали вслед за ним.

Собака-то была королевская, бросилась прямо в город да во дворец; Фомка за собакою, солдаты за Фомкою: все, что ни попадет под руку, жгут и па­лят без пощады.

Поднялась в городе суматоха; король не знает, что делать с испугу, стал просить замирения. Фомка на то не согласен; взял короля в плен и покорил все его королевство.

Воротился из походу — царь встретил его с большим почетом: музыка заиграла, колокола за­звонили, пушки грохнули, и пошел пир на весь мир!

И я там был, мед-вино пил, по усам текло, в рот не попало; ел я капусту, а в брюхе-то пусто...

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»

Петр Великий и кузнец

Из сборника "Сказки Ф.П. Господарева"

Петр I и мужик

В пересказе Л.Н. Толстого

Хитрая наука

Жили себе дед да баба, был у них сын. Старик-то был бедный; хотелось ему отдать сына в науку, чтоб смолоду был роди­телям своим на утеху, под старость на перемену, да что станешь делать, коли достатку нет! Водил он его, водил по городам — авось возьмет кто в ученье; нет, никто не взялся учить без денег. Воротился старик домой, поплакал-поплакал с бабою, потужил-погоревал о свой бедности и опять повел сына в город. Только пришли они в город, попадается им навстречу человек и спрашивает деда:

—  Что, старичок, пригорюнился?

—  Как мне не пригорюниться! — сказал дед.— Вот водил, водил сына, никто не берет без денег в науку, а денег нетути!

—  Ну так отдай его мне,— говорит встреч­ный,— я его в три года выучу всем хитростям. А через три года, в этот самый день, в этот самый час, приходи за сыном; да смотри: коли не про­срочишь, придешь вовремя да узнаешь своего сы­на — возьмешь его назад, а коли нет, так оста­ваться ему у меня.

Дед так обрадовался и не спросил: кто такой встречный, где живет и чему учить станет малого? Отдал ему сына и пошел домой. Пришел домой в радости, рассказал обо всем бабе; а встречный-то был колдун.

Вот прошли три года, а старик совсем позабыл, в какой день отдал сына в науку, и не знает, как ему быть. А сын за день до срока прилетел к не­му малою птичкою, хлопнулся о завалинку и вошел в избу добрым молодцем, поклонился отцу и го­ворит: завтра-де сровняется как раз три года, надо за ним приходить; и рассказал, куда за ним при­ходить и как его узнавать.

—  У хозяина моего не я один в науке. Есть,— говорит,— еще одиннадцать работников, навсегда при нем остались — оттого, что родители не смогли их признать; и только ты меня не признаешь, так и я останусь при нем двенадцатым. Завтра, как придешь ты за мною, хозяин всех нас двенадцать выпустит белыми голубями — перо в перо, хвост в хвост и голова в голову ровны. Вот ты и смотри: все высоко станут летать, а я нет-нет да возьму повыше всех. Хозяин спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажи на того голубя, что повыше всех.

После выведет он к тебе двенадцать жереб­цов — все одной масти, гривы на одну сторону, и собой ровны; как станешь проходить мимо тех жеребцов, хорошенько примечай: я нет-нет да пра­вой ногою и топну. Хозяин опять спросит: узнал своего сына? Ты смело показывай на меня.

После того выведет к тебе двенадцать добрых молодцев — рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо и одежей ровны. Как станешь проходить мимо тех молодцев, приме­чай-ка: на правую щеку ко мне нет-нет да и сядет малая мушка. Хозяин опять-таки спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажи на меня.

Рассказал все это, распростился с отцом и по­шел из дому, хлопнулся о завалинку, сделался птичкою и улетел к хозяину.

Поутру дед встал, собрался и пошел за сыном. Приходит к колдуну.

—  Ну, старик,— говорит колдун,— выучил тво­его сына всем хитростям. Только если не призна­ешь его, оставаться ему при мне на веки вечные.

После того выпустил он двенадцать белых го­лубей — перо в перо, хвост в хвост, голова в голову ровны — и говорит:

—  Узнавай, старик, своего сына!

—  Как узнавать-то, ишь все ровны! Смотрел, смотрел, да как поднялся один голубь повыше всех, указал на того голубя:

—  Кажись, это мой!

—  Узнал, узнал, дедушка! — сказывает колдун. В другой раз выпустил он двенадцать жереб­цов — все как один, и гривы на одну сторону.

Стал дед ходить вокруг жеребцов да пригля­дываться, а хозяин спрашивает:

—  Ну что, дедушка! Узнал своего сына?

—  Нет еще, погоди маленько.

Да как увидал, что один жеребец топнул правою ногою, сейчас показал на него:

—  Кажись, это мой!

—  Узнал, узнал, дедушка!

В третий раз вышли двенадцать добрых молодцев — рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо, словно одна мать родила.

Дед раз прошел мимо молодцев — ничего не заприметил, в другой прошел — тож ничего, а как проходил в третий раз — увидал у одного молодца на правой щеке муху и говорит:

—  Кажись, это мой!

—  Узнал, узнал, дедушка!

Вот, делать нечего, отдал колдун старику сына, и пошли они себе домой.

Шли, шли и видят: едет по дороге какой-то барин.

—  Батюшка,— говорит сын,— я сейчас сдела­юсь собачкою. Барин станет покупать меня, а ты меня-то продай, а ошейника не продавай; не то я к тебе назад не ворочусь!

Сказал так-то да и в ту ж минуту ударился оземь и оборотился собачкою.

Барин увидал, что старик ведет собачку, начал ее торговать: не так ему собачка показалася, как ошейник хорош. Барин дает за нее сто рублей, а дед просит триста; торговались, торговались, и купил барин собачку за двести рублей.

Только стал было дед снимать ошейник,— ку­да! — барин и слышать про то не хочет, упирается.

—  Я ошейника не продавал,— говорит дед,— я продал одну собачку.

А барин:

—  Нет, врешь! Кто купил собачку, тот купил и ошейник.

Дед подумал-подумал (ведь и впрямь без ошей­ника нельзя купить собаку!) и отдал ее с ошей­ником.

Барин взял и посадил собачку к себе, а дед забрал деньги и пошел домой.

Вот барин едет себе да едет, вдруг, откуда ни возьмись, бежит навстречу заяц.

«Что,— думает барин,— али выпустить собачку за зайцем да посмотреть ее прыти?»

Только выпустил, смотрит: заяц бежит в одну сторону, собака в другую — и убежала в лес.

Ждал, ждал ее барин, не дождался и поехал ни при чем.

А собачка оборотилась добрым молодцем.

Дед идет дорогою, идет широкою и думает: как домой глаза-то показать, как старухе сказать, куда сына девал! А сын уж нагнал его.

—  Эх, батюшка! — говорит.— Зачем с ошейни­ком продавал? Ну, не повстречай мы зайца, я б не воротился, так бы и пропал ни за что!

Воротились они домой и живут себе помалень­ку. Много ли, мало ли прошло времени, в одно воскресенье говорит сын отцу:

—  Батюшка, я обернусь птичкою, понеси меня на базар и продай; только клетки не продавай, не то домой не ворочусь!

Ударился оземь, сделался птичкою; старик по­садил ее в клетку и понес продавать.

Обступили старика люди, наперебой начали тор­говать птичку: так она всем показалася!

Пришел и колдун, тотчас признал деда и до­гадался, что у него за птица в клетке сидит. Тот дает дорого, другой дает дорого, а он дороже всех; продал ему старик птичку, а клетки не отдает; колдун туда-сюда, бился с ним, бился, ничего не берет!

Взял одну птичку, завернул в платок и понес домой!

—  Ну, дочка,— говорит дома,— я купил нашего шельмеца!

—  Где же он?

Колдун распахнул платок, а птички давно нет: улетела, сердешная!

Настал опять воскресный день. Говорит сын отцу:

—  Батюшка! Я обернусь нынче лошадью; смот­ри же, лошадь продавай, а уздечки не моги про­давать; не то домой не ворочусь.

Хлопнулся о сырую землю и сделался лошадью; повел ее дед на базар продавать.

Обступили старика торговые люди, все барыш­ники: тот дает дорого, другой дает дорого, а колдун дороже всех.

Дед продал ему сына, а уздечки не отдает.

—  Да как же я поведу лошадь-то? — спраши­вает колдун.— Дай хоть до двора довести, а там, пожалуй, бери свою узду: мне она не в корысть!

Тут все барышники на деда накинулись: так-де не водится! Продал лошадь — продал и узду. Что с ними поделаешь? Отдал дед уздечку.

Колдун привел коня на свой двор, поставил в конюшню, накрепко привязал к кольцу и высоко притянул ему голову: стоит конь на одних задних ногах, передние до земли не хватают.

—  Ну, дочка,— сказывает опять колдун,— вот когда купил так купил нашего шельмеца!

—  Где же он?

—  На конюшне стоит.

Дочь побежала смотреть; жалко ей стало добра молодца, захотела подлинней отпустить повод, ста­ла распутывать да развязывать, а конь тем време­нем вырвался и пошел версты отсчитывать. Бросилась дочь к отцу.

—  Батюшка,— говорит,— прости! Конь убежал! Колдун хлопнулся о сырую землю, сделался серым волком и пустился в погоню: вот близко, вот нагонит...

Конь прибежал к реке, ударился оземь, оборо­тился ершом — и бултых в воду, а волк за ним щукою...

Ерш бежал, бежал водою, добрался к плотам, где красные девицы белье моют, перекинулся зо­лотым кольцом и подкатился купеческой дочери под ноги.

Купеческая дочь подхватила колечко и спрята­ла. А колдун сделался по-прежнему человеком.

—  Отдай,— пристает к ней,— мое золотое кольцо.

—  Бери! — говорит девица и бросила кольцо наземь.

Как ударилось оно, в ту ж минуту рассыпалось мелкими зернами. Колдун обернулся петухом и бросился клевать; пока клевал, одно зерно обер­нулось ястребом, и плохо пришлось петуху: задрал его ястреб.

Тем сказке конец, а мне меду корец.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»

Два Ивана - солдатских сына

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик. Пришло время — записали его в солдаты; оставляет он же­ну, стал с нею прощаться и говорит:

—  Смотри, жена, живи хорошенько, добрых людей не смеши, домишка не разори, хозяйничай да меня жди; авось назад приду. Вот тебе пятьдесят рублей. Дочку ли, сына ли родишь — все равно сбереги деньги до возрасту: станешь дочь выдавать замуж — будет у нее приданое; а коли бог сына даст да войдет он в большие года — будет и ему в тех деньгах подспорье немалое.

Попрощался с женою и пошел в поход, куда было велено. Месяца три погодя родила жена двух близнецов-мальчиков и назвала их Иванами — сол­датскими сыновьями.

Пошли мальчики в рост; как пшеничное тесто на опаре, так кверху и тянутся. Стукнуло ребяткам десять лет, отдала их мать в науку; скоро они научились грамоте и боярских и купеческих детей за пояс заткнули — никто лучше их не сумеет ни прочитать, ни написать, ни ответу дать.

Боярские и купеческие дети позавидовали и да­вай тех близнецов каждый день поколачивать да пощипывать.

Говорит один брат другому:

—  Долго ли нас колотить да щипать будут? Матушка и то на нас платьица не нашьется, ша­почек не накупится; что ни наденем, всё товарищи в клочки изорвут! Давай-ка расправляться с ними по-своему.

И согласились они друг за друга стоять, друг друга не выдавать. На другой день стали боярские и купеческие дети задирать их, а они — полно терпеть! — как пошли сдачу давать. Всем доста­лось! Тотчас прибежали караульные, связали их, добрых молодцев, и посадили в острог.

Дошло то дело до самого царя; он призвал тех мальчиков к себе, расспросил про все и велел их выпустить.

—  Они,— говорит,— не виноваты: не зачин­щики!

Выросли два Ивана — солдатские дети и просят у матери:

—  Матушка, не осталось ли от нашего родителя каких денег? Коли остались, дай нам: мы пойдем в город на ярмарку, купим себе по доброму коню.

Мать дала им пятьдесят рублей — по двадцати пяти на брата — и приказывает:

—  Слушайте, детушки! Как пойдете в город, отдавайте поклон всякому встречному и попе­речному.

—  Хорошо, родимая!

Вот отправились братья в город, пришли на конную, смотрят — лошадей много, а выбрать не из чего;  все  не  под  стать им,  добрым молодцам!

Говорит один брат другому:

—  Пойдем на другой конец площади; глядь-ка, что народу там толпится — видимо-невидимо!

Пришли туда, протолкались вперед — у дубовых столбов стоят два жеребца, на железных цепях прикованы: один на шести, другой на двенадцати; рвутся кони с цепей, удила кусают, роют зем­лю копытами. Никто подойти к ним близко не смеет.

—  Что твоим жеребцам цена будет? — спраши­вает Иван — солдатский сын у хозяина.

—  Не с твоим, брат, носом соваться сюда! Есть товар, да не по тебе, нечего и спрашивать.

—  Почем знать, чего не ведаешь; может, и ку­пим, надо только в зубы посмотреть.

Хозяин усмехнулся:

—  Смотри, коли головы не жаль!

Тотчас один брат подошел к тому жеребцу, что на шести цепях был прикован, а другой брат — к тому, что на двенадцати цепях держался. Стали было в зубы смотреть — куда! Жеребцы поднялись на дыбы, так и храпят...

Братья ударили их коленками в грудь — цепи разлетелись, жеребцы на пять сажен отскочили, на землю попадали.

—  Вот чем хвастался! Да мы этих клячей и даром не возьмем.

Народ ахает, дивуется: что за сильные богатыри появилися! Хозяин чуть не плачет: жеребцы его поскакали за город и давай разгуливать по всему чистому полю; приступить к ним никто не реша­ется, как поймать, никто не придумает.

Сжалились над хозяином Иваны — солдатские дети, вышли в чистое поле, крикнули громким голосом, молодецким посвистом — жеребцы прибе­жали и стали на месте словно вкопанные; тут надели на них добрые молодцы цепи железные, привели их к столбам дубовым и приковали креп­ко-накрепко. Справили это дело и пошли домой.

Идут путем-дорогою, а навстречу им седой ста­ричок; позабыли они, что мать наказывала, и про­шли мимо, не поклонились, да уж после один спо­хватился:

—  Ах, братец, что ж это мы наделали? Ста­ричку поклона не отдали; давай нагоним его да поклонимся.

Нагнали старика, сняли шапочки, кланяются в пояс и говорят:

—  Прости нас, дедушка, что прошли не поздо­ровались. Нам матушка строго наказывала: кто б на пути ни встретился, всякому честь отдавать.

—  Спасибо, добрые молодцы! Куда ходили?

—  В город на ярмарку; хотели купить себе по доброму коню, да таких нет, чтоб нам пригодились.

—  Как же быть? Нешто подарить вам по лошадке?

—  Ах, дедушка, если подаришь, станем тебя вечно благодарить!

—  Ну пойдемте!

Привел их старик к большой горе, отворяет чугунную дверь и выводит богатырских коней:

—  В город, на кузницу, хотели купить себе по сабельке, да таких нет, чтоб нам по руке пришлись.

—  Плохо дело! Нешто подарить вам по сабельке?

—  Ах, дедушка, коли подаришь, станем тебя вечно благодарить!

Старичок привел их к большой горе, отворил чугунную дверь и вынес две богатырские сабли. Они взяли сабли, поблагодарили старика, и радостно, весело у них на душе стало!

Приходят домой, мать спрашивает:

—  Что, детушки, купили  себе по сабельке?

—  Купить не купили, даром получили.

—  Куда же вы их дели?

—  Возле избы поставили.

—  Смотрите, как бы кто не унес!

—  Нет, матушка, не то что унесть, даже увезти нельзя.

Мать вышла на двор, глянула — две сабли тя­желые, богатырские к стене приставлены, едва из­бушка держится! Залилась слезами и говорит:

—  Ну, сынки, верно, вы не кормильцы мне.

Наутро Иваны — солдатские дети оседлали сво­их добрых коней, взяли свои сабли богатырские, приходят в избу, с родной матерью прощаются:

—  Благослови нас, матушка, в путь-дорогу дальнюю.

—  Будь над вами, детушки, мое нерушимое родительское благословение! Поезжайте с богом, себя покажите, людей посмотрите; напрасно никого не обижайте, а злым ворогам не уступайте.

—  Не бойся, матушка! У нас такова поговорка есть: еду — не свищу, а наеду — не спущу!

Сели добрые  молодцы  на коней и поехали. Близко ли, далеко, долго ли, коротко — скоро сказка сказывается, не скоро дело делается — приезжают они на распутье, и стоят там два столба. На одном столбу написано: «Кто вправо поедет, тот царем будет»; на другом столбу написано: «Кто влево поедет, тот убит будет».

Остановились братья, прочитали надписи и при­задумались: куда кому ехать? Коли обоим по пра­вой дороге пуститься — не честь, не хвала бога­тырской их силе, молодецкой удали; ехать одному влево — никому помереть не хочется!

Да делать-то нечего — говорит один из братьев другому:

—  Ну, братец, я посильнее тебя; давай я поеду влево да посмотрю, от чего может мне смерть приключиться? А ты поезжай направо: авось бог даст — царем сделаешься!

Стали они прощаться, дали друг дружке по платочку и положили такой завет: ехать каждому своею дорогою, по дороге столбы ставить, на тех столбах про себя писать для знатья, для ведома; всякое утро утирать лицо братниным платком: если на платке кровь окажется — значит, брату смерть приключилася; при такой беде ехать мертвого ра­зыскивать.

Разъехались добрые молодцы в разные стороны.

Кто вправо коня пустил, тот добрался до слав­ного царства. В этом царстве жил царь с царицею, у них была дочь царевна Настасья Прекрасная.

Увидал царь Ивана — солдатского сына, полю­бил его за удаль богатырскую и, долго не думая, отдал за него свою дочь в супружество, назвал его Иваном-царевичем и велел ему управлять всем царством.

Живет Иван-царевич в радости, своей женою любуется, в царстве порядок ведет да звериной охотой тешится.

В некое время стал он на охоту сбираться, на коня сбрую накладывать и нашел в седле — два пузырька с целящей и живой водою зашито; по­смотрел на те пузырьки и положил опять в седло. «Надо,— думает,— поберечь до поры до времени; не ровен час — понадобятся».

А брат его Иван — солдатский сын, что левой дорогой поехал, день и ночь скакал без устали.

Прошел месяц, и другой, и третий, и прибыл он в незнакомое государство — прямо в столичный город.

В том государстве печаль великая: дома черным сукном покрыты, люди словно сонные шатаются.

Нанял он себе самую худую квартиру у бедной старушки и начал ее выспрашивать:

—  Расскажи, бабушка, отчего так в вашем го­сударстве весь народ припечалился и все дома черным сукном завешены?

—  Ах, добрый молодец! Великое горе нас обу­яло: каждый день выходит из синего моря, из-за серого камня, двенадцатиглавый змей и поедает по человеку за единый раз, теперь дошла очередь до царя... Есть у него три прекрасные царевны; вот только сейчас повезли старшую на взморье — змею на съедение.

Иван — солдатский сын сел на коня и поскакал к синему морю, к серому камню; на берегу стоит прекрасная царевна — на железной цепи при­кована.

Увидала она витязя и говорит ему:

—  Уходи отсюда, добрый молодец! Скоро при­дет сюда двенадцатиглавый змей; я пропаду, да и тебе не миновать смерти: съест тебя лютый змей!

—  Не бойся, красная девица, авось подавится. Подошел к ней Иван — солдатский сын, ухва­тил цепь богатырской рукою и разорвал на мелкие части, словно гнилую бечевку; после прилег красной девице на колени.

—  Я посплю, а ты на море смотри: как только туча взойдет, ветер зашумит, море всколыхается — тотчас разбуди меня, молодца.

Красная девица послушалась, стала на море смотреть.

Вдруг туча надвинулась, ветер зашумел, море всколыхалося — из синя моря змей выходит, в гору подымается.

Царевна разбудила Ивана — солдатского сына; он встал, только на коня вскочил, а уж змей летит:

—  Ты, Иванушка, зачем пожаловал? Ведь здесь мое место! Прощайся теперь с белым светом да полезай поскорее сам в мою глотку — тебе ж легче будет!

—  Врешь, проклятый змей! Не проглотишь — подавишься! — ответил Иван, обнажил свою ост­рую саблю, размахнулся, ударил и срубил у змея все двенадцать голов; поднял серый камень, головы положил под камень, туловище в море бросил, а сам воротился домой к старухе, наелся-напился, лег спать и проспал трое суток.

В то время призвал царь водовоза.

—  Ступай,— говорит,— на взморье, собери хоть царевнины косточки.

Водовоз приехал к синему морю, видит — ца­ревна жива, ни в чем невредима, посадил ее на телегу и повез в густой, дремучий лес; завез в лес и давай нож точить.

—  Что ты делать собираешься? — спрашивает царевна.

—  Я нож точу, тебя резать хочу! Царевна заплакала:

—  Не режь меня, я тебе никакого худа не сделала.

—  Скажи отцу, что я тебя от змея избавил, так помилую!

Нечего делать — согласилась. Приехала во дво­рец; царь обрадовался и пожаловал того водовоза полковником.

Вот как проснулся Иван — солдатский сын, по­звал старуху, дает ей денег и просит:

—  Поди-ка, бабушка, на рынок, закупи, что надобно, да послушай, что промеж людьми гово­рится: нет ли чего нового?

Старуха сбегала на рынок, закупила разных припасов, послушала людских вестей, воротилась назад и сказывает:

—  Идет в народе такая молва: был-де у нашего царя большой обед, сидели за столом королевичи и посланники, бояре и люди именитые; в те поры прилетела в окно каленая стрела и упала посеред зала, к той стреле было письмо привязано от дру­гого змея двенадцатиглавого. Пишет змей: коли не вышлешь ко мне среднюю царевну, я твое царство огнем сожгу, пеплом развею. Нынче же повезут ее, бедную, к синему морю, к серому камню.

Иван — солдатский сын сейчас оседлал своего доброго коня, сел и поскакал на взморье. Говорит ему царевна:

—  Ты зачем, добрый молодец? Пущай моя оче­редь смерть принимать, горячую кровь проливать; а тебе за что пропадать?

—  Не бойся, красная девица!

Только успел сказать, летит на него лютый змей, огнем палит, смертью грозит.

Богатырь ударил его острой саблею и отсек все двенадцать голов; головы положил под камень, ту­ловище в море кинул, а сам домой вернулся, на­елся-напился и опять залег спать на три дня, на три ночи.

Приехал опять водовоз, увидал, что царевна жива, посадил ее на телегу, повез в дремучий лес и принялся нож точить. Спрашивает царевна:

—  Зачем ты нож точишь?

—  А я нож точу, тебя резать хочу. Присягни на том, что скажешь отцу, как мне надобно, так я тебя помилую.

Царевна дала ему клятву, он привез ее во дворец; царь возрадовался и пожаловал водовоза генеральским чином.

Иван — солдатский сын пробудился от сна на четвертые сутки и велел старухе на рынок пойти да вестей послушать.

Старуха сбегала на рынок, воротилась назад и сказывает:

—  Третий змей появился, прислал к царю письмо, а в письме требует: вывози-де меньшую царевну на съедение.

Иван — солдатский сын оседлал своего доброго коня, сел и поскакал к синю морю.

На берегу стоит прекрасная царевна, на желез­ной цепи к камню прикована. Богатырь ухватил цепь, тряхнул и разорвал, словно гнилую бечевку; после прилег красной девице на колени:

—  Я посплю, а ты на море смотри: как только туча взойдет, ветер зашумит, море всколыхается — тотчас разбуди меня, молодца.

Царевна начала на море глядеть... Вдруг туча надвинулась, ветер зашумел, море всколыхалося — из синя моря змей выходит, в гору подымается.

Стала царевна будить Ивана — солдатского сы­на, толкала, толкала — нет, не просыпается; за­плакала она слезно, и капнула горячая слеза ему на щеку; от того богатырь проснулся, подбежал к сво­ему коню, а добрый конь уж на пол-аршина под со­бой земли выбил копытами.

Летит двенадцатиглавый змей, огнем так и пы шет; взглянул на богатыря и воскрикнул:

—  Хорош ты, пригож ты, добрый молодец, да не быть тебе живому, съем тебя, и с косточ­ками!

—  Врешь, проклятый змей, подавишься.

Начали они биться смертным боем; Иван — сол­датский сын так быстро и сильно махал своей саблею, что она докрасна раскалилась, нельзя в руках держать! Возмолился он царевне:

—  Спасай меня, красна девица! Сними с себя дорогой платочек, намочи в синем море и дай обернуть саблю.

Царевна тотчас намочила свой платочек и по­дала доброму молодцу. Он обернул саблю и давай рубить змея; срубил ему все двенадцать голов, головы те под камень положил, туловище в море бросил, а сам домой поскакал, наелся-напился и залег спать на трои сутки.

Царь посылает опять водовоза на взморье. При­ехал водовоз, взял царевну и повез в дремучий лес; вынул нож и стал точить.

—  Что ты делаешь? — спрашивает царевна.

—  Нож точу, тебя резать хочу! Скажи отцу, что я змея победил, так помилую.

Устрашил красную девицу, поклялась говорить по его словам.

А меньшая дочь была у царя любимая; как увидел ее живою, ни в чем невредимою, он пуще прежнего возрадовался и захотел водовоза жало­вать — выдать за него замуж меньшую царевну.

Пошел про то слух по всему государству. Узнал Иван — солдатский сын, что у царя свадьба зате­вается, и пошел прямо во дворец, а там пир идет, гости пьют и едят, всякими играми забавляются.

Меньшая царевна глянула на Ивана — солдат­ского сына, увидала на его сабле свой дорогой платочек, выскочила из-за стола, взяла его за руку и говорит отцу:

—  Государь-батюшка! Вот кто избавил нас от змея лютого, от смерти напрасныя; а водовоз толь­ко знал нож точить да приговаривать: я-де нож точу, тебя резать хочу!

Царь разгневался, тут же приказал водовоза повесить, а царевну выдал замуж за Ивана — сол­датского сына, и было у них веселье великое. Стали молодые жить-поживать да добра наживать.

Пока все это деялось с братом Ивана — сол­датского сына, с Иваном-царевичем вот что слу­чилось. Поехал он раз на охоту, и попался ему олень быстроногий.

Иван-царевич ударил по лошади и пустился за ним в погоню; мчался, мчался и выехал на широкий луг. Тут олень с глаз пропал. Смотрит царевич и думает, куда теперь путь направить? Глядь — на том лугу ручеек протекает, на воде две серые утки плавают.

Прицелился он из ружья, выстрелил и убил пару уток; вытащил их из воды, положил в сумку и по­ехал дальше.

Ехал, ехал, увидал белокаменные палаты, слез с лошади, привязал ее к столбу и пошел в комнаты. Везде пусто — нет ни единого человека, только в одной комнате печь топится, на шестке стоит ско­вородка, на столе прибор готов: тарелка, и вилка, и нож. Иван-царевич вынул из сумки уток, ощипал, вычистил, положил на сковороду и сунул в печку; зажарил, поставил на стол, режет да ест.

Вдруг, откуда ни возьмись, является к нему красная девица — такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером написать,— и говорит ему:

—  Хлеб-соль, Иван-царевич!

—  Милости просим, красная девица! Садись со мной кушать.

—  Я бы села с тобой, да боюсь: у тебя конь волшебный.

—  Нет, красная девица, не узнала! Мой вол­шебный конь дома остался, я на простом приехал.

Как услыхала это красная девица, тотчас начала дуться, надулась и сделалась страшною львицею, разинула пасть и проглотила царевича целиком. Была то не простая девица, была то родная сестра трех змеев, что побиты Иваном — солдатским сыном.

Вздумал Иван — солдатский сын про своего брата; вынул платок из кармана, утерся, смотрит — весь платок в крови. Сильно он запечалился:

—  Что за притча! Поехал мой брат в хорошую сторону, где бы ему царем быть, а он смерть получил!

Отпросился у жены и тестя и поехал на своем богатырском коне разыскивать брата, Ивана-царевича.

Близко ли, далеко, скоро ли, коротко — приез­жает в то самое государство, где его брат прожи­вал; расспросил про все и узнал, что поехал-де царевич на охоту, да так и сгинул — назад не бывал.

Иван — солдатский сын той же самой дорогою поехал охотиться; попадается и ему олень быстро­ногий. Пустился богатырь за ним в погоню. Выехал на широкий луг — олень с глаз пропал; смот­рит — на лугу ручеек протекает, на воде две утки плавают. Иван — солдатский сын застрелил уток, приехал в белокаменные палаты и вошел в ком­наты. Везде пусто, только в одной комнате печь топится, на шестке сковородка стоит. Он зажарил уток, вынес на двор, сел на крылечке, режет да ест.

Вдруг является к нему красная девица:

—  Хлеб-соль, добрый молодец! Зачем на дворе ешь?

Отвечает Иван — солдатский сын:

—  Да в горнице неохотно, на дворе веселей будет! Садись со мною, красная девица!

—  Я бы с радостью села, да боюсь твоего коня волшебного.

—  Полно, красавица! Я на простой лошаденке приехал.

Она и поверила и начала дуться, надулась страшною львицею и только хотела проглотить доброго молодца, как прибежал его волшебный конь и обхватил ее богатырскими ногами.

Иван — солдатский сын обнажил свою саблю острую и крикнул зычным голосом:

—  Стой, проклятая! Ты проглотила моего брата Ивана-царевича! Выкинь его назад, не то изрублю тебя на мелкие части.

Львица и выкинула Ивана-царевича: сам-то он мертвый.

Тут Иван — солдатский сын вынул из седла два пузырька с водою целящею и живой; взбрызнул брата целящей водою — плоть-мясо срастается; взбрызнул живой водой — царевич встал и говорит:

—  Ах, как же долго я спал! Отвечает Иван - солдатский сын:

—  Век бы тебе спать, если б не я!

Потом берет свою саблю и хочет рубить львице голову; она обернулась душой-девицей, такою кра­савицей, что и рассказать нельзя, начала слезно плакать и просить прощения. Глянул на ее красу неописанную, смиловался Иван — солдатский сын и пустил ее на волю вольную.

Приехали братья во дворец, сотворили трех­дневный пир; после попрощались; Иван-царевич остался в своем государстве, а Иван — солдатский сын поехал к своей супруге и стал с нею поживать в любви и согласии.