Обошла она всех гостей, подходит к Ивану, и у самой сердце так и защемило. Взглянула на него — он весь в саже, волосы дыбом.

Царевна Несравненная Красота стала его спрашивать:

—  Чей ты? Откуда? Для чего лоб завязал?

—  Ушибся.

Царевна ему лоб развязала — вдруг свет по всему дворцу. Она и вскрикнула:

—  Это моя печать! Вот где мой суженый! Царь подходит и говорит:

—  Какой это суженый! Он дурной, весь в саже. Иван говорит царю:

—  Дозволь мне умыться.

Царь дозволил. Иван вышел на двор и крикнул, как его отец учил:

—  Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!

Откуда ни возьмись, конь бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым столбом валит. Иван ему в правое ухо влез, из левого вылез и сделался опять таким молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Весь народ так и ахнул.

Разговоры тут были коротки: веселым пирком да за свадебку.

В обработке А.Н. Толстого

Услышали об этом Ивановы братья и говорят между собой:

—  Давай попытаем счастья. Вот они добрых коней овсом накормили, выво­дили, сами оделись чисто, кудри расчесали. А Иван сидит на печи за трубой и говорит им:

—  Братья, возьмите меня с собой счастья попытать!

—  Дурак, запечина! Ступай лучше в лес за грибами, нечего людей смешить.

Братья сели на добрых коней, шапки заломили, свистнули, гикнули — только пыль столбом. А Иван взял узду и пошел в чистое поле. Вышел в чистое поле и крикнул, как отец его учил:

—  Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!

Откуда ни возьмись, конь бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым столбом валит. Стал как вкопанный и спрашивает:

—  Чего велишь?

Иван коня погладил, взнуздал, влез ему в правое ухо, а в левое вылез и сделался таким молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Сел на коня и поехал на царский двор. Сивка-бурка бежит, земля дрожит, горы-долы хвостом застила­ет, пни-колоды промеж ног пускает. Приезжает Иван на царский двор, а там народу видимо-неви­димо. В высоком тереме о двенадцати столбах, о двенадцати венцах на самом верху в окошке сидит царевна Несравненная Красота.

Царь вышел на крыльцо и говорит:

—  Кто из вас, молодцы, с разлету на коне доскочит до окошка да поцелует мою дочь в губы, за того отдам ее замуж и полцарства в придачу.

Тогда добрые молодцы начали скакать. Куда там — высоко, не достать! Попытались Ивановы братья, до середины не доскочили. Дошла очередь до Ивана.

Он разогнал Сивку-бурку, гикнул, ахнул, скак­нул — двух венцов только не достал. Взвился опять, разлетелся в другой раз — одного венца не достал. Еще завертелся, закружился, разгорячил коня и дал рыскача — как огонь, пролетел мимо окошка, поцеловал царевну Несравненную Красоту в сахарные уста, а царевна ударила его кольцом в лоб, приложила печать.

Тут весь народ закричал:

—  Держи, держи его! А его и след простыл.

Прискакал Иван в чистое поле, влез Сивке-бурке в левое ухо, а из правого вылез и сделался опять Иваном-дураком. Коня пустил, а сам пошел домой, по дороге набрал грибов. Обвязал лоб тряпицей, залез на печь и полеживает.

Приезжают его братья, рассказывают, где были и что видели.

—  Были хороши молодцы, а один лучше всех — с разлету на коне царевну в уста поцеловал. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал.

Иван сидит за трубой и говорит:

—  Да не я ли это был? Братья на него рассердились:

—  Дурак — дурацкое и орет! Сиди на печи да ешь свои грибы.

Иван потихоньку развязал тряпицу на лбу, где его царевна кольцом ударила, — избу огнем осве­тило. Братья испугались, закричали:

—  Что ты, дурак, делаешь? Избу сожжешь!

На другой день царь зовет к себе на пир всех бояр и князей, и простых людей, и богатых и ни­щих, и старых и малых.

Ивановы братья стали собираться к царю на пир. Иван им говорит:

—  Возьмите меня с собой!

—  Куда тебе, дураку, людей смешить! Сиди на печи да ешь свои грибы.

Братья сели на добрых коней и поехали, а Иван пошел пешком. Приходит к царю на пир и сел в дальний угол. Царевна Несравненная Красота начала гостей обходить. Подносит чашу с медом и смотрит, у кого на лбу печать.

Сивка-бурка

Жил-был старик, у него было три сына. Старшие занимались хозяйством, были тароваты и щеголеваты, а младший, Иван-дурак, был так себе — любил в лес ходить по грибы, а дома все больше на печи сидел.

Пришло время старику умирать, вот он и на­казывает сыновьям:

—  Когда помру, вы три ночи подряд ходите ко мне на могилу, приносите мне хлеба.

Старика этого схоронили. Приходит ночь, надо большему брату идти на могилу, а ему не то лень, не то боится, — он и говорит младшему брату:

—  Ваня, замени меня в эту ночь, сходи к от­цу на могилу. Я тебе пряник куплю.

Иван согласился, взял хлеба, пошел к отцу на могилу. Сел, дожидается. В полночь земля рассту­пилась, отец поднимается из могилы и говорит:

—  Кто тут? Ты ли, мой больший сын? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или чадо мое плачет? Иван отвечает:

—  Это я, твой сын. А на Руси все спокойно. Отец наелся хлеба и лег в могилу. А Иван направился домой, дорогой набрал грибов. Прихо­дит — старший брат его спрашивает:

—  Видел отца?

—  Видел.

—  Ел он хлеб?

—  Ел. Досыта наелся.

Настала вторая ночь. Надо идти среднему бра­ту, а ему не то лень, не то боится, — он и говорит:

—  Ваня, сходи за меня к отцу. Я тебе лапти сплету.

—  Ладно.

Взял Иван хлеба, пошел к отцу на могилу, сел, дожидается.

В полночь земля расступилась, отец поднялся и спрашивает:

—  Кто тут? Ты ли, мой середний сын? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или мое чадо плачет?

Иван отвечает:

—  Это я, твой сын. А на Руси все спокойно. Отец наелся хлеба и лег в могилу. А Иван пошел домой, дорогой опять набрал грибов. Сред­ний брат его спрашивает:

—  Отец ел хлеб?

—  Ел. Досыта наелся.

На третью ночь настала очередь идти Ивану. Он говорит братьям:

—  Я две ночи ходил. Ступайте теперь вы к отцу на могилу, а я отдохну.

Братья ему отвечают:

—  Что ты, Ваня, тебе стало там знакомо, иди лучше ты.

—  Ну ладно.

Иван взял хлеба, пошел. В полночь земля рас­ступается, отец поднялся из могилы:

—  Кто тут? Ты ли, мой младший сын Ваня? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или чадо мое плачет?

Иван отвечает:

—  Здесь твой сын Ваня. А на Руси все спо­койно.

Отец наелся хлеба и говорит ему:

—  Один ты исполнил мой наказ, не побоялся три ночи ходить ко мне на могилу. Выдь в чистое поле и крикни: «Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!» Конь к тебе прибежит, ты залезь ему в правое ухо, а вылезь в левое. Станешь куда какой молодец. Садись на коня и поезжай.

Иван взял узду, поблагодарил отца и пошел домой, дорогой опять набрал грибов. Дома братья его спрашивают:

—  Видел отца?

—  Видел.

—  Ел он хлеб?

—  Отец наелся досыта и больше не велел приходить.

В это время царь кликнул клич: всем добрым молодцам, холостым, неженатым, съезжаться на царский двор. Дочь его, Несравненная Красота, велела построить себе терем о двенадцати столбах, о двенадцати венцах. В этом тереме она сядет на самый верх и будет ждать, кто бы с одного ло­шадиного скока доскочил до нее и поцеловал в губы. За такого наездника, какого бы роду он ни был, царь отдаст в жены свою дочь, Несравненную Красоту, и полцарства в придачу.

Пришли они домой, башмачник и говорит:

—  Вот тебе товар самый лучший. Сшей баш­маки, посмотрю, как ты умеешь.

—  Ну что это за товар?! Дрянь, да и только!

Ночью, как все заснули, взял Иван-царевич зо­лотое яичко, покатил по дороге. Стал перед ним золотой дворец. Зашел Иван-царевич в горницу, вынул из сундука башмаки, золотом шитые, пока­тил яичком по дороге, спрятал в яичко золотой дворец, поставил башмаки на стол, спать лег.

Утром-светом увидал хозяин башмаки, ахнул:

—  Этакие башмаки только во дворце носить!

А в эту пору во дворце три свадьбы готовились берет Петр-царевич за себя Елену Прекрасную, Василий-царевич — серебряного царства царевну, а медного царства царевну за генерала отдают.

Принес башмачник башмаки во дворец. Как увидала башмаки Елена Прекрасная, сразу все по­няла:

«Знать, Иван-царевич, мой суженый, жив-здо­ров по царству ходит».

Говорит Елена Прекрасная царю:

—  Пусть сделает мне этот башмачник к завтрему без мерки платье подвенечное, да чтобы зо­лотом было шито, каменьями самоцветными при­украшено, жемчугами усеяно. Иначе не пойду за­муж за Петра-царевича.

Позвал царь башмачника.

—  Так и так, — говорит, — чтобы завтра царев­не Елене Прекрасной золотое платье было достав­лено, а не то на виселицу!

Идет башмачник домой невесел, седую голову повесил.

—  Вот, — говорит Ивану-царевичу, — что ты со мной наделал!

—  Ничего, — говорит   Иван-царевич, — ложись спать! Утро вечера мудренее.

Ночью достал Иван-царевич из золотого цар­ства подвенечное платье, на стол к башмачнику положил.

Утром проснулся башмачник — лежит платье на столе, как жар горит, всю комнату освещает.

Схватил его башмачник, побежал во дворец, отдал Елене Прекрасной.

Елена Прекрасная наградила его и приказывает:

—  Смотри, чтобы завтра к рассвету на седьмой версте, на море стояло царство золотое с золотым дворцом, чтобы росли там деревья чудные и птицы певчие разными голосами меня бы воспевали. А не сделаешь — велю тебя лютой смертью казнить. Пошел башмачник домой еле жив.

—  Вот, — говорит Ивану-царевичу, — что твои башмаки наделали! Не быть мне теперь живому.

—  Ничего, — говорит Иван-царевич, — ложись спать. Утро вечера мудренее.

Как все заснули, пошел Иван-царевич на седь­мую версту, на берег моря. Покатил золотым яич­ком. Стало перед ним золотое царство, в середине золотой дворец, от золотого дворца мост на семь верст тянется, вокруг деревья чудные растут, певчие птицы разными голосами поют.

Стал Иван-царевич на мосту, в перильца гвоз­дики вколачивает.

Увидала дворец Елена Прекрасная, побежала к царю:

—  Посмотри, царь, что у нас делается! Посмотрел царь и ахнул.

А Елена Прекрасная и говорит:

—  Вели, батюшка, запрягать карету золоченую, поеду в золотой дворец с царевичем Петром вен­чаться.

Вот поехали они по золотому мосту.

На мосту столбики точеные, колечки золоченые. А на каждом столбике голубь с голубушкой сидят, друг дружке кланяются да и говорят:

—  Помнишь ли, голубушка, кто тебя спас?

—  Помню, голубок, — спас Иван-царевич.

А около перил Иван-царевич стоит, золотые гвоздики приколачивает.

Закричала Елена Прекрасная громким голосом:

Люди добрые! Задержите скорей коней быст­рых. Не тот меня спас, кто рядом со мной сидит, а тот меня спас, кто у перильцев стоит!

Взяла Ивана-царевича за руку, посадила с собой рядом, в золотой дворец повезла, тут они и свадьбу сыграли. Вернулись к царю, всю правду ему рас­сказали.

Хотел было царь старших сыновей казнить, да Иван-царевич на радостях упросил их простить.

Выдали за Петра-царевича царевну серебряного царства, за Василия-царевича — медного.

Был тут пир на весь мир! Вот и сказке конец.

В обработке И.В. Карнауховой

Вернуться на предыдущую страницу

—  Ты кто таков? Откуда взялся? — закричал Вихрь. — Вот я тебя съем!

—  Ну, бабка надвое сказала! Либо съешь, либо нет.

Рванулся Вихрь в окно — да в поднебесье. Уж он носил, носил Ивана-царевича... И над горами, и над морями, и над глубокими пропастями. Не выпускает царевич из рук палицы. Весь свет Вихрь облетал. Умаялся, из сил выбился. Спустился — и прямо в погреб. Подбежал к кадке, что по правой руке стояла, и давай воду пить.

А Иван-царевич налево кинулся, тоже к кадке припал.

Пьет Вихрь — с каждым глотком силы теряет. Пьет Иван-царевич — с каждой каплей силушка в нем прибывает. Сделался могучим богатырем. Вы­хватил острый меч и разом отсек Вихрю голову.

Закричали позади голоса:

—  Руби еще! Руби еще! А то оживет!

—  Нет, — отвечает царевич, — богатырская рука два раза не бьет, с одного раза все кончает.

Побежал Иван-царевич к Настасье-царице:

—  Пойдем, матушка. Пора. Под горой нас братья дожидаются. Да по дороге надо трех ца­ревен взять.

Вот они в путь-дорогу отправились. Зашли за Еленой Прекрасной. Она золотым яичком покати­ла, все золотое царство в яичко запрятала.

—  Спасибо тебе, — говорит, — Иван-царевич, ты меня от злого Вихря спас. Вот тебе яичко, а захо­чешь — будь моим суженым.

Взял Иван-царевич золотое яичко, а царевну в алые уста поцеловал.

Потом зашли за царевной серебряного царства, а там и за царевной медного. Захватили с собой полотна тканого и пришли к тому месту, где надо с горы спускаться. Иван-царевич спустил на по­лотне Настасью-царицу, потом Елену Прекрасную и двух сестер ее.

Братья стоят внизу, дожидаются. Увидели мать — обрадовались. Увидели Елену Прекрас­ную — обмерли. Увидели двух сестер — позави­довали.

—  Ну, — говорит Василий-царевич, — молод-зе­лен наш Иванушка вперед старших братьев стано­виться. Заберем мать да царевен, к батюшке по­везем, скажем: нашими богатырскими руками добыты. А Иванушка пусть на горе один погу­ляет.

—  Что ж, — отвечает Петр-царевич, — дело ты говоришь. Елену Прекрасную я за себя возьму, царевну серебряного царства ты возьмешь, а ца­ревну медного за генерала отдадим.

Тут как раз собрался Иван-царевич сам с горы спускаться; только стал полотно к пню привязы­вать, а старшие братья снизу взялись за полотно, рванули из рук у него и вырвали. Как теперь Иван-царевич вниз спустится?

Остался Иван-царевич на горе один. Заплакал и пошел назад. Ходил-ходил, нигде нет ни души. Скука смертная! Стал Иван-царевич с тоски-горя Вихревой палицей играть.

Только перекинул палицу с руки на руку — вдруг, откуда ни возьмись, выскочили Хромой да Кривой.

—  Что надобно, Иван-царевич! Три раза при­кажешь — три наказа твоих выполним.

Говорит Иван-царевич:

—  Есть хочу, Хромой да Кривой!

Откуда ни возьмись — стол накрыт, на столе кушанья самые лучшие.

Поел Иван-царевич, опять с руки на руку пе­рекинул палицу.

—  Отдохнуть, — говорит, — хочу!

Не успел выговорить — стоит кровать дубовая, на ней перина пуховая, одеяльце шелковое. Вы­спался Иван-царевич — в третий раз перекинул па­лицу. Выскочили Хромой да Кривой:

—  Что, Иван-царевич, надобно?

—  Хочу быть в своем царстве-государстве. Только   сказал — в   ту   же   минуту очутился Иван-царевич в своем царстве-государстве. Прямо посреди базара стал. Стоит, озирается. Видит: по базару идет ему навстречу башмачник, идет, песни поет, ногами в лад притопывает — такой весельчак! Царевич и спрашивает:

—  Куда, мужичок, идешь?

—  Да несу башмаки продавать. Я ведь баш­мачник.

—  Возьми меня к себе в подмастерья.

—  А ты умеешь башмаки шить?

—  Да я все, что угодно, умею. Не то что башмаки, и платье сошью.

Продолжить

Вернуться на предыдущую страницу