Три царства - Медное, Серебряное и Золотое

В то давнее время, когда мир наполнен был лешими, ведьмами да русалками, когда реки текли молочные, бе­рега были кисельные, а по полям летали жареные куро­патки, в то время жил-был царь по имени Горох с цари­цею Анастасьей Прекрасною; у них было три сына-царе­вича.

Сотряслась беда немалая — утащил царицу нечистый дух. Говорит царю большой сын:

—  Батюшка, благослови меня, поеду отыскивать .ма­тушку.

Поехал и пропал, три года про него ни вести, ни слу­ху не было.

Стал второй сын проситься:

—  Батюшка, благослови меня в путь-дорогу, авось мне посчастливится найти и брата и матушку.

Царь благословил; он поехал и тоже без вести про­пал — словно в воду канул.

Приходит к царю меньшой сын Иван-царевич:

—  Любезный батюшка, благослови меня в путь-дорогу, авось разыщу и братьев и матушку.

—  Поезжай, сынок!

Иван-царевич   пустился в   чужедальнюю: сторону ехал, ехал и приехал к синю морю, остановился на бере­жку и думает: «Куда теперь путь держать?»

Вдруг прилетели на море тридцать три колпицы, уда­рились оземь и стали красные девицы — все хороши, а одна лучше всех; разделись и бросились в воду.

Много ли, мало ли они купались — Иван-царевич под­крался, взял у той девицы, что всех краше, кушачок и и спрятал за пазуху.

Искупались девицы, вышли на берег, начали одевать­ся — одного кушачка нет.

—  Ах, Иван-царевич, — говорит красавица, — отдай мой кушачок.

—  Скажи прежде, где моя матушка?

—  Твоя матушка у моего отца живет — у Ворона Вороновича. Ступай вверх по морю, попадется тебе сереб­ряная птичка, золотой хохолок: куда она полетит, туда и ты иди.

Иван-царевич отдал ей кушачок и пошел вверх по морю: тут повстречал своих братьев, поздоровался с ни­ми и взял с собою.

Идут они вместе берегом, увидали серебряную птич­ку, золотой хохолок, и побежали за ней следом. Птичка летела, летела и бросилась под плиту железную, в яму подземельную.

—  Ну, братцы, — говорит Иван-царевич, благослови­те меня вместо отца, вместо матери, опущусь я в эту яму и узнаю, какова земля иноверная, не там ли наша ма­тушка.

Братья его благословили, он сел на рели, полез в ту яму глубокую и слушался ни много, ни мало — ровно три года; спустился и пошел путем-дорогою.

Шел-шел, шел-шел, увидал медное царство; во двор­це сидят тридцать три девицы-колпицы, вышивают по­лотенца хитрыми узорами, — городками с пригородками.

—  Здравствуй, Иван-царевич! — говорит царевна медного царства.— Куда идешь, куда путь держишь?

—  Иду свою матушку искать.

—  Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича, он хитер и мудёр, по горам, по долам, по вертепам, по облакам летал! Он тебя, добра молодца, убьет! Вот тебе клубочек, ступай к моей середней- сестре — что она тебе скажет. А назад пойдешь, меня не забудь.

Иван-царевич покатил клубочек и пошел вслед за ним.

Приходит в серебряное царство, там сидят тридцать три девицы-колпицы. Говорит царевна серебряного цар­ства:

—  Доселева русского духа было видом не видать, слыхом не слыхать, а нонче русский дух воочью прояв­ляется! Что, Иван-царевич, от дела лытаешь али дела пытаешь?

—  Ах, красная девица, иду искать матушку.

—  Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; и хитер он, и мудёр, по горам, по долам летал, по вертепам, по облакам носился! Эх, царевич, ведь он тебя убьет! Вот тебе клубочек, ступай-ка ты к меньшой моей сестре — что она тебе скажет: вперед ли идти, назад ли вернуться?

Приходит Иван-царевич к золотому царству: там си­дят тридцать три девицы-колпицы, полотенца вышивают. Всех выше, всех лучше царевна золотого царства — та­кая краса, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит она:

—  Здравствуй, Иван-царевич! Куда идешь, куда путь держишь?

—  Иду матушку искать.

—  Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; и хитер он, и мудёр, по горам, по долам летал, по верте­пам, по облакам носился. Эх, царевич, ведь он тебя убь­ет! На тебе клубочек, ступай в жемчужное царство: там твоя мать живет. Увидя тебя, она возрадуется и тотчас прикажет: няньки-мамки, подайте моему сыну зелена вина. А ты не бери, проси, чтоб дала тебе трехгодовало­го вина, что в шкапу стоит, да горелую корку на закусоч­ку. Не забудь еще: у моего батюшки есть на дворе два чана воды — одна вода сильная, а другая малосильная, переставь их с места на место и напейся сильной воды.

Долго царевич с царевной разговаривали и так по­любили друг друга, что и расставаться им не хотелося, а делать было нечего — попрощался Иван-царевич и от­правился в путь-дорогу.

Шел, шел, приходит к жемчужному царству. Увидала его мать, обрадовалась и крикнула:

—  Мамки-няньки! Подайте моему сыну зелена вина.

—  Я не пью простого вина, подайте мне трехгодова­лого, а на закуску горелую корку.

Выпил трехгодовалого вина, закусил горелою коркою, вышел на широкий двор, переставил чаны с места на ме­сто и принялся сильную воду пить.

Вдруг прилетает Ворон Воронович; был он светел, как ясный день, а увидал Ивана-царевича — и сделался мрачней темной ночи, опустился к чану и стал тянуть бессильную воду.

Тем временем Иван-царевич пал к нему на крылья; Ворон Воронович взвился высоко-высоко, носил его и по долам, и по горам, и по вертепам и облакам и начал спрашивать:

—  Что тебе нужно, Иван-царевич? Хочешь казной наделю?

—  Ничего мне не надобно, только дай мне посошок-перышко.

—  Нет, Иван-царевич! Больно в широки сани са­дишься.

И опять понес его Ворон по горам и по долам, по вертепам и облакам. Иван-царевич крепко держится; налег всею своей тяжестью и чуть-чуть не обломил ему крылья. Вскрикнул тогда Ворон Воронович:

—  Не ломай ты мои крылышки, возьми посошок-пе­рышко!

Отдал царевичу посошок-перышко, сам сделался простым вороном и полетел на крутые горы.

А Иван-царевич пришел в жемчужное царство, взял свою матушку и пошел в обратный путь, смотрит — жемчужное царство клубочком свернулося да вслед за ним покатилося.

Пришел в золотое царство, потом в серебряное, а потом и в медное, взял повел с собою трех прекрасных царевен, а те царства свернулись клубочками да за ни­ми ж покатилися. Подходит к релям и затрубил в золотую трубу.

—  Братцы родные! Если живы, меня не выдайте.

Братья услыхали трубу, ухватились за рели и выта­щили на белый свет душу красную девицу, медного цар­ства царевну; увидали ее и начали меж собою ссориться: один другому уступить ее не хочет.

—  Что вы бьетесь, добрые молодцы! Там есть еще лучше меня красная девица.

Царевичи опустили рели и вытащили царевну сереб­ряного царства. Опять начали спорить и драться; тот го­ворит:

—  Пусть мне достанется! А другой:

—  Не хочу! Пусть моя будет!

—  Не ссорьтесь, добрые молодцы, там есть краше меня девица.

Царевичи перестали драться, опустили рели и выта­щили царевну золотого царства. Опять было принялись ссориться, да царевна-красавица тотчас остановила их:

—  Там ждет ваша матушка!

Вытащили они свою матушку и опустили рели за Иваном-царевичем, подняли его до половины и обсекли веревки. Иван-царевич полетел в пропасть, крепко ушиб­ся и полгода лежал без памяти, очнувшись, посмотрел кругом, припомнил все, что с ним сталося, вынул из кар­мана посошок-перышко и ударил им о землю. В ту же минуту явилось двенадцать молодцев.

—  Что, Иван-царевич, прикажете?

—  Вынесть меня на вольный свет.

Молодцы подхватили его под руки и вынесли на вольный свет.

Стал Иван-царевич про своих братьев разведывать и узнал, что они давно поженились: царевна из медного цар­ства вышла замуж за середнего брата, царевна из сереб­ряного царства — за старшего брата, а его нареченная невеста ни за кого не идет. И вздумал на ней сам отец-старик жениться, собрал думу, обвинил - свою жену в совете с злыми духами и велел отрубить ей голову; пос­ле казни спрашивает он царевну из  золотого царства:

—  Идешь за меня замуж?

—  Тогда пойду за тебя, когда сошьешь мне башмаки без мерки.

Царь приказал клич кликать, всех и каждого выспра­шивать: не сошьет ли кто царевне башмаков без мерки?

На ту пору приходит Иван-царевич в свое государ­ство, нанимается у одного старичка в работники и по­сылает его к царю:

—  Ступай, дедушка, бери на себя это дело. Я тебе башмаки сошью, только ты на меня не сказывай.

Старик пошел к царю:

—  Я-де готов за эту работу взяться.

Царь дал ему товару на пару башмаков и спраши­вает:

—  Да потрафишь ли ты, старичок?

—  Не бойся, государь, у меня сын чеботарь.

Воротясь домой, отдал старичок товар Ивану-цареви­чу; тот изрезал товар в куски, выбросил за окно, потом растворил золотое царство и вынул готовые башмаки:

—  Вот, дедушка, возьми, отнеси к царю. Царь обрадовался, пристает к невесте:

—  Скоро ли к венцу ехать?

Она отвечает:

—  Тогда за тебя пойду, когда сошьешь мне платье без мерки.

Царь опять хлопочет, сбирает к себе всех мастеро­вых, дает им большие деньги, только чтоб платье без мерки сшили. Иван-царевич говорит старику:

—  Дедушка, иди к царю, возьми материю, я тебе платье сошью, только на меня не сказывай.

Старик поплелся во дворец, взял атласов и бархатов, воротился домой и отдал царевичу. Иван-царевич тотчас за ножницы, изрезал на клочки все атласы и бархаты и выкинул за окно, растворил золотое царство, взял отту­да что ни есть лучшее платье и отдал старику: — Неси во дворец!

Царь радехонек:

—  Что, невеста моя возлюбленная, не пора ли нам к венцу ехать?

Отвечает царевна:

—  Тогда за тебя пойду замуж, когда возьмешь стари­кова сына, да велишь в молоке сварить.

Царь не задумался, отдал приказ — ив тот же день собрали со всякого двора по ведру молока, налили боль­шой чан и вскипятили на сильном огне.

Привели Ивана-царевича; начал он со всеми про­щаться, в землю кланяться; бросили его в чан: он раз нырнул, другой нырнул, выскочил вон — и сделался таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит царевна:

—  Посмотри-ка, царь! За кого мне замуж идти: за тебя ли, старого, или за него, доброго молодца?

Царь подумал: «Если и я в молоке искупаюся, таким же красавцем сделаюся!».

Бросился в чан и сварился в молоке.

А Иван-царевич поехал с царевной из золотого царст­ва венчаться; обвенчались и стали жить-поживать, доб­ра наживать.

Королевич и его дядька

Был мужик, у него было три сына: два умных, третий дурак.

Вот хорошо, начал мужик горох сеять, и повадился к нему на горох незнамо кто. Видит отец, что все побито, повалено, потоптано, и стал говорить своим детям:

—  Дети мои любезные! Надобно караулить, кто та­кой горох у нас топчет?

Сейчас большой брат пошел караулить. Приходит полуночное время, ударил его сон — горох потоптан, а он ничего не видал.

Опосля досталось караулить середнему брату — и середний ничего не видал.

Сем-ка я пойду, — говорит дурак, — уж я не про­гляжу!

—  Хорошо ты поешь! Каково станется? — отвечают ему братья.

И таки пошел дурак караулить, взял с собой воз лык да фунт табаку. Как стал его сон ударять, он стал табак больше нюхать.

Приезжает на горох Никанор-богатырь, пускает свое­го коня, а сам лег богатырским сном спать — лег и за­снул. Сейчас это дурак взял и начал его сонного лыками путлять. Упутлял его лыками и пришел к отцу.

—  Ну, — говорит, — поймал я вора! Отец приходит, смотрит:

—  Как же ты, дурак, мог этакую силу повалить? Вот донесли царю, что пойман этакий богатырь. Царь сейчас посылает:

—  Кем он пойман?

Докладают ему, что пойман таким-то дураком. Тут сейчас царь приказывает:

—  Приведите мне дурака! Привели; царь спрашивает:

—  Как же это, дурак, как бы его сюда перевезть? Он ему говорит:

—  А вот как надобно править: надобно двенадцать лошадей, да шестьдесят человек народу, да чугунные дроги — тогда можно положить Никанора-богатыря на дроги и привезть сюда.

Привезли богатыря к царю.

—  Как же, дурак,— спрашивает царь, — куды же его посадить и чем закрепить, чтоб не ушел?

Дурак говорит:

—  На двадцать аршин вели землю выкопать, той зем­лей завали чугунные стены да накати накатники, креп­ко будет!

Завалили чугунные стены, накатили накатники, поса­дили туда Никанора-богатыря и поставили над ним полк солдат караульных. Дурак зацепил крюком, перервал лыки и развязал богатыря. Царь дурака наградил, до­мой отпустил.

Раз как-то гуляли царские дети по саду и пущали зо­лотые стрелы, и попала стрела меньшого брата, Ивана-царевича, в окошечко Никанора-богатыря.

—  Ах, Никанор-богатырь, отдай мою стрелку.

—  Помоги мне, — говорит Никанор-богатырь, — прикажи хоть одну накатнику скатить — так отдам твою  стрелку, пожалуй, еще три свои подарю!

Иван-царевич понатужился и сам снял одну накати­ну; Никанор-богатырь отдал ему золотую стрелку и го­ворит:

—  Ну, Иван-царевич, будешь ты лакеем, пастухом и поваром, и опять будешь Иваном-царевичем.

Сейчас разломал Никанор-богатырь свою темницу, вылез оттуда и весь полк побил. Царь пришел, увидал и ужаснулся:

—  Кем богатырь выпущен?

Тут валялись избитые, израненные: у того солдата рука оторвана, у того нога изломана; говорят они царю:

—  Так и так, Иван-царевич выпустил.

Осердился царь, послал собирать с разных земель королей и принцев. Собрались короли и принцы; угостил их царь и стал с ними думать-гадать.

—  Что мне, — говорит, — с сыном, Иваном-царевичем, делать? Ведь царских детей ни казнят, ни вешают.

Присоветовали ему: дать царевичу одного слугу, и пускай идет, куда сам знает!

Пошел Иван-царевич от своего отца, шел ни много, ни мало, и захотелось ему пить. Приходит к колодезю, глянул — далече вода, не достанешь, напиться нечем. Говорит он слуге своему:

—  Ах, Ванька, как же быть?

—  Ну, Иван-царевич, — говорит Ванька, — держи ме­ня за ноги, я напьюся, а там и тебя напою, а то не доста­нешь — далече вода.

Сейчас это Ванька начал пить, напился, а там стал царевича держать. Иван-царевич напился:

—  Ну, Ванька, вытаскивай меня! Он ему отвечает:

—  Нет же! Будь ты Ванька, а я буду Иван-царевич.

—  Что ты, дурак, пустое болтаешь!

—  Сам болтаешь! Коли не хочешь, утоплю в коло­дезе.

—  Нет же! Лучше не топи, будь ты Иван-царевич, а я буду Ванька.

На том и поладили; приходят в большой град столич­ный, прямо в палаты царские; названый царевич идет впереди, кресты кладет не по-писаному, поклоны ведет не по-ученому, а настоящий царевич позади выступает, кресты кладет по-писаному, поклоны ведет по-ученому. Царь принимает их с охотою.

—  Живите у меня, — говорит.

Сейчас Ванька-названник начал наговаривать:

—  Ах, какой лакей у меня! Как хорошо скотину сте­режет! Если лошадей погонит, то у всякой лошади сде­лаются хвост золотой, грива золотая, по бокам часты звезды, а коров погонит, у всякой коровы сделаются ро­га золотые, хвост золотой, по бокам часты звезды.

Дал ему царь лошадей стеречь. Погнал Иван-царе­вич табун в чистое поле; все лошади от него разбежались. Он сел и заплакал горько.

—  Эх, Никанор-богатырь, что ты сделал надо мной! Как мне теперь быть?

Откуда не взялся — является перед ним Никанор-богатырь.

—  Что, — говорит, — тебе надобно, Иван-царевич? Тот рассказал ему про свое горе.

—  Ничего! Поедем-ка с тобой, соберем всех лошадей да погоним к моей меньшой сестре. Меньшая сестра все поделает, что тебе царь приказал.

Пригнали табун к меньшой сестре; она и впрямь все поделала, накормила-напоила гостей и домой проводила. Гонит Иван-царевич лошадей к царскому дворцу: у вся­кой лошади грива золота, хвост золотой, по бокам звез­ды. Названник Ванька под окном сидит.

—  Ах, каналья, сделал-таки, сделал! Хитер, — гово­рит,— мудер!

Ну, теперича приказывает ему царь коров гнать:

—  Чтоб было то же сделано, а если не сделаешь — я тебя на воротах расстреляю!

Иван-царевич горько заплакал и погнал коров, целый день стерег.

—  Ах, друг Никанор, явись передо мной! Никанор-богатырь является; погнали к его середней сестре; она всем коровам поделала рожки золотые, хвос­ты золотые, по бокам — звезды; накормила гостей, на­поила и домой проводила.

Гонит Иван-царевйч коров, а Ванька-названник под окном сидит.

—  Ах,— говорит, — хотел погубить, да нет: и это сде­лал!

Царь увидал:

—  Вот так пастух! Вишь, каких лошадей да коров поставил — любо-дорого посмотреть!

Говорит ему Ванька:

—  Он мне и кушанье хорошо готовит!

Царь сейчас отправил его в поварскую: пошел Иван-царевич к поварам под начало, а сам горько плачет.

—  Господи! Я ничего не умею, это все на меня нап­раслину наговаривают.

Вот задумал царь отдать свою дочь за названника; а тут и пишет к нему трехглавый змей: «Если ты не от­дашь своей дочери за меня, то я всю твою силу порублю и тебя самого в полон возьму».

Говорит царь своему нареченному зятю:

—  Что же мне делать? Ванька отвечает:

—  Батенька, выставим силу, может быть, и наша возьмет!

Выставили силу, стали воевать. А Иван-царевич про­сится у поваров:

—  Пустите меня, дяденьки, посмотреть сражение, я сроду не видал.

Те говорят:

—  Ступай, посмотри!

Сейчас приходит он на чистое поле и говорит: — Друг Никанор, явись передо мной. Никанор-богатырь перед ним является.

—  Что угодно тебе, Иван-царевич, то и буду делать. Он спрашивает:

—  Как же нам разогнать все это сражение, побить неприятелей? Сослужи-ка мне эту службу.

—  Это службишка, а не служба!

Поехал Никанор-богатырь и разогнал силу неприя­тельскую, всех побил, порубал.

—  Ну, теперь надо свадьбу играть! — говорит царь. Вдруг пишет шестиглавый змей: «Если ты не отдашь своей дочери за меня, то всю силу твою порублю и тебя самого в полон возьму!»

—  Ах, как же нам быть? — спрашивает царь. Говорит Ванька:

—  Нечего делать — надо силу выставлять, может быть, нам бог помогнёт!

Выставили против силы змеиной свою армию. Стал Иван-царевич просится у поваров:

—  Дяденьки, отпустите меня посмотреть,

—  Ступай, да. скорей назад приходи. Он пошел на чистое поле:

—  Ах, друг Никанор, явись передо мной! Никанор-богатырь является:

—  Что тебе угодно, все для тебя буду делать.

—  Как бы нам порубить эту силу?

Отвечает Никанор-богатырь:

—  Поеду и потружусь для тебя!

Пустился на рать-силу змеиную и побил ее всю до­чиста.

—  Ну, — говорит царь, — теперь нам можно и свадьбу играть: никакой помехи не будет!

Взялись за свадьбу, а тут двенадцатиглавый змей пи­шет: «Если не отдашь за меня своей дочери, то всю твою силу побью, тебя самого в полон возьму, а царство твое головней выжгу!» Надобно опять выставлять армию. «Если станет змей побивать, — думает царь, — в ту же минуту отдам ему дочь добром, чтоб только царство не тронул».

Иван-царевич просится у поваров:

—  Дяденьки, отпустите меня посмотреть.

—  Ступай, да скорей назад приходи!

Вот приходит он на чистое поле, свистнул-гаркнул своим громким голосом:

—  Друг Никанор, явись передо мной! Никанор-богатырь является:

—  Ну, брат Иван-царевич, вот когда служба-то нам пришла! Садись и ты на коня, и поедем: я впереди — на двенадцатиглавого змея, а ты позади — на всех его бо­гатырей.

А у того змея было двенадцать подручных богатырей. Сел Иван-царевич на коня и вслед за Никанором-богатырем поехал на неприятеля; стали биться, рубиться, изводить силу змеиную.

На том бою ранили Ивана-царевича в руку, он повер­нул коня и прямо наехал на царскую карету. Царевна сняла с себя шаль, разорвала пополам и половинкой завязала ему руку. Иван-царевич опять ударил на змея и побил все его войско; после приехал в свое место, лег спать и заснул крепким, богатырским сном.

Во дворце свадьба готовится, хватились его повара:

—  Куда, — говорят, — делся наш молодой повар? Побежали искать и нашли сонного, стали будить — никак не разбудят, стали толкать — никак не растолка­ют. Один повар взял колотушку:   — Сейчас пришибу его, пускай пропадает! Ударил его раз, другой; Иван-царевич проснулся.

—  Ах, братцы, я проспал! — И просит: — Дяденьки, не сказывайте, что я так долго спал.

Те говорят:

—  Пойдем, дурак, скорее, чтобы нас за тебя не ру­гали!

Привели его в поварскую и заставили кастрюли чис­тить. Иван-царевич засучил рукава и принялся за рабо­ту. Увидала царевна у него половинку своей шали:

—  Покажи-ка, Ванька! Где ты этот платок взял? Тут он и признался:

—  Не тот, — говорит,— названник — царевич, а я!— и рассказал ей все, как было.

Сейчас взяла царевна его за руку, повела к отцу:

—  Вот мой нареченный жених, а не тот лакей! Царь стал у него спрашивать:

—  Как у вас дело было?

—  Так и так, — говорит.

Царь перевенчал свою дочь за Ивана-царевича, а названника расказнил.

И я там был, мед-вино пил, по усам текло, во рту не было, подали белужины — остался не ужинавши.

Гуси - лебеди

Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сынок маленький.

—  Дочка, дочка! — говорила мать.— Мы пойдем на работу, принесем тебе булочку, сошьем платьице, ку­пим платочек, будь умна, береги братца, не ходи со двора.

Старшие ушли, а дочка забыла, что ей приказывали, посадила братца на травке под окошком, а сама побе­жала на улицу, заигралась, загулялась. Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках.

Пришла девочка, глядь — братца нету! Ахнула, ки­нулась туда-сюда — нету! Кликала, заливалась сле­зами, причитывала, что худо будет от отца и мате­ри,— братец не откликнулся! Выбежала в чистое поле, метнулись вдалеке ~ гуси-лебеди и пропали за темным лесом.

Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крадывали; девочка угада­ла, что они унесли ее братца, бросилась их догонять. Бежала, бежала, стоит печка.

—  Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?

—  Съешь моего ржаного пирожка,— скажу.

—  О, у моего батюшки пшеничные не едятся! Печь не сказала.

Побежала дальше, стоит яблоня.

—  Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси полетели? •— Съешь моего лесного яблока,— скажу.

—  О, у моего батюшки и садовые не едятся! Побежала дальше, стоит молочная речка, кисельные берега.

—  Молочная речка, кисельные берега, куда гуси по­летели?

—  Съешь моего простого киселика с молоком,— скажу.

—  О, у моего батюшки и сливочки не едятся!

И долго бы ей бегать по полям да бродить по лесу, да, к счастью, попался еж; хотела она его толкнуть, по­боялась наколоться и спрашивает:

—  Ежик, ежик, не видал ли, куда гуси полетели?

—  Вон туда-то! — указал.

Побежала — стоит избушка на курьих ножках, стоит-поворачивается. В избушке сидит баба-яга, морда жи­лимая, нога глиняная; сидит и братец на лавочке, играет золотыми яблочками. Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла; а гуси за нею в погоню летят, на­гонят злодеи, куда деваться? Бежит молочная речка, ки­сельные берега.

—  Речка-матушка, спрячь меня!

—  Съешь моего киселика!

Нечего делать, съела. Речка ее посадила под бере­жок, гуси пролетели. Вышла она, сказала: «Спасибо!» — и опять бежит с братцем, а гуси воротились, летят на­встречу. Что делать? Беда! Стоит яблоня.

—  Яблоня, яблоня-матушка, спрячь меня!

—  Съешь мое лесное яблочко!

Поскорей съела. Яблоня ее заслонила веточками, прикрыла листиками; гуси пролетели. Вышла и опять бежит с братцем, а гуси увидели — да за ней, совсем налетают, уж крыльями бьют, того и гляди — из рук вырвут! К счастью, на дороге печка.

—  Сударыня печка, спрячь меня!

—  Съешь моего ржаного пирожка!

Девушка поскорей пирожок в рот, а сама в печь, села в устьецо. Гуси  полетали-полетали, покричали-по­кричали и ни с чем улетели.

А она прибежала домой, да хорошо еще, что успела прибежать, а тут и отец и мать пришли.

Чего на свете не бывает

Жил-был барин, богатый-пребогатый. Не знал он, куда свои деньги девать. Ел-пил сладко, одевался нарядно, гостей у него каждый день столько было, что у иных по праздникам того не бывало. А все у него денег не убывало, еще прибывало.

И захотелось раз барину пошутить над мужиком-дураком себе и гостям на потеху. Призывает он самого бедного мужика из деревни и говорит ему:

—  Слушай, мужик. Дам я тебе денег целую маленку, только скажи мне, чего на свете не бывает. Нынче люди до всего дошли: и на черте ездят, и по небу летают, и в Питер по проволоке лапти послать можно. Скажи же: чего на свете не бывает?

Почесал мужик затылок.

—  Не знаю, — говорит, — барин, кажись, взаправду все на свете бывает. Дай сроку до завтра — может, и вздумаю.

—  Ну пойди подумай, — говорит барин, — а завтра приходи, ответ приноси.

Мужик до петухов не спал, все барскую загадку отгадывал. Раздумает, так и мало ли чего на свете не бывает, а и то в ум придет: «Может, это и бывает, только я не знаю. Ну да ладно, скажу наудачу, авось чего и не бывает!»

На другой день пришел он к барину.

—  Ну что, мужик, теперь знаешь, чего на свете не бывает?

—  Одного, барин, не бывает: топором никто не подпоясывается, ног за топорище не заткнет.

Усмехнулся барин, усмехнулись и гости; видят — мужик-то сер, да ум-то у него не волк съел. Надо маленку отмеривать. Да барин не то денег пожалел, не то хотел еще над мужиком пошутить, кто его знает, только и говорит мужику:

—  Нашел, брат, что сказать. У нас подлинно этого не делают, а в чужих землях — так сплошь и рядом. Ступай с богом до завтра. Придумаешь — ответ принеси.

Продумал мужик и другую ночь. Что ни надумает, все надежда плохая на барские деньги. «Хитры немцы, — думает, — у них, может, все бывает. Ну да скажу еще что-нибудь!»

Приходит наутро к барину.

—  Ну, мужик, все ли на свете бывает?

—  Не все, барин: баба попом не бывает, красная девка обедни не служит.

Усмехнулись все, только барин опять ему денег не дал.

—  Нет, — говорит, — это бывает; по неметчине и все так. Поди подумай последний раз. Скажешь — бери деньги, а то не прогневайся.

Плюнул с досады мужик; идучи домой, думает: «Видно, одному только не бывать, чтобы у меня деньги были!»

Все-таки через ночь опять идет к барину. «Наскажу, — думает, — ему всякой всячины, может, что и небывальщина будет».

—  Ну, что хорошенького скажешь? — спрашивает барин. — Не узнал ли, чего на свете не бывает?

—  Все, барин, бывает, — говорит мужик. — Думал я, что люди хоть на небо не попадают, а здесь сам побывал, теперь поверил, что и это бывает.

—  Как же ты на небо попал?

—  Покойница жена побывать наказывала и подводу за мной выслала: двух журавлей в разнопряжку. Повидался с ней, с ребятишками и к твоей милости воротился.

—  И назад с журавлями?

—  Нет, назад я соскочил.

—  Как же ты, мужичок, не убился?

—  А так, что по уши в землю завяз, не жестка земля попалась.

—  Из земли же как вылез?

—  Хе... как! А сходил домой, принес лопату, выкопался, да и вылез.

—  Не видал ли ты на небе покойного барина, моего родителя?

—  Как же, видел к ручке допустить изволили.

—  Ну, что он там делает? — допрашивает барин.

А мужик-то, не будь плох, догадался и говорит:

—  Что покойный барин делает? Да после моих ребятишек постилки моет.

—  Врешь, мужик-дурак! — закричал барин. — Того на свете не бывает, чтобы барин у холопа нянчился! Бери деньги, да не мели околесицы.

Из сборника «Народные сказки Костромской губернии».

Чернушка

Жил-был барин; у него была жена добрая, а дочь красавица — звали ее Машею.

Только жена-то померла, а он на другой женился — на вдове; у той своих было две дочери, да такие злые, недобрые! Заставляли они бедную Машу на себя работать, а когда работы не было, приказывали ей сидеть у печки да выгребать золу; оттого была Маша всегда и грязна и черна, и прозвали они ее Чернушкой.

Вот как-то заговорили люди, что их князь жениться хочет, что будет у него большой праздник и что на том празднике выберет он себе невесту.

Так и случилось. Созвал князь всех в гости. Стали собираться и мачеха с дочерьми, а Машу не хотят брать; сколько та ни просилась — нет да нет!

Вот уехала мачеха с дочерьми на княжий праздник, а падчерице оставила целую меру ячменя, муки и сажи — все вместе перемешано — и приказала до их приезда разобрать все по зернышку, по крупинке.

Маша вышла на крыльцо и горько заплакала; прилетели два голубка, разобрали ей ячмень, и муку, и сажу, потом сели ей на плечи — и вдруг очутилось на девушке прекрасное новое платье.

—  Ступай, — говорят голубки´, — на праздник, только не оставайся там долее полуночи.

Только взошла Маша во дворец, так все на нее и загляделись; самому князю она больше всех понравилась, а мачеха и сестры ее совсем не узнали.

Погуляла, повеселилась Маша с другими девушками; видит, что скоро и полночь, вспомнила, что ей голубкú´ наказывали, и побежала поскорей домой. Князь — за нею; хотел было допытаться, кто она такова, а ее и след простыл!

На другой день опять у князя праздник; мачехины дочери о нарядах хлопочут да на Машу то и дело кричат да ругаются:

—  Эй, девка Чернушка! Переодень нас, платье вычисти, обед приготовь!

Маша все сделала, а вечером опять повеселилась на празднике и ушла домой до полуночи; кинулся князь за нею — нет, не догнал.

На третий день у князя опять пир горою; вечером голубки´ обули-одели Машу лучше прежнего. Пошла она во дворец, загулялась, завеселилась и забыла про время. Вдруг ударила полночь; Маша бросилась скорей домой бежать, а князь загодя приказал всю лестницу улить смолою и дегтем. Один башмачок ее прилип к смоле и остался на лестнице; князь взял его и на другой же день велел разыскать, кому башмачок впору.

Весь город обошли — никому башмачок по ноге не приходится; наконец, пришли к мачехе. Взяла она башмачок и стала примерять старшей дочери — нет, не лезет, велика нога!

—  Нет, — говорят княжие посланные, — не годится!

Мачеха стала примерять башмачок средней дочери, и с этой то же самое было.

Увидали посланные Машу, приказали ей примерить; она надела башмачок — и в ту же минуту очутилось на ней прекрасное блестящее платье. Мачехины дочери только ахнули!

Вот привезли Машу в княжие терема, и на другой день была свадьба.

Свадьба была веселая, и я там был, мед-пиво пил, по усам текло, в рот не попало.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».