Булат - молодец*

Жил-был царь, у него был один сын. Когда царевич был мал, то мамки и няньки его прибаюкивали:
— Баю-баю, Иван-царевич! Вырастешь большой, найдешь себе невесту: за тридевять земель, в тридесятом государстве сидит в башне Василиса Кирбитьевна — из косточки в косточку мозжечок переливается.
Минуло царевичу пятнадцать лет, стал у отца проситься поехать поискать свою невесту.
— Куда ты поедешь? Ты еще слишком мал!
— Нет, батюшка! Когда я мал был, мамки и няньки меня прибаюкивали и сказывали, где живет моя невеста; а теперь я поеду ее разыскивать.
Отец благословил его и дал знать по всем государствам, что сын его Иван-царевич поехал за невестою.
Вот приезжает царевич в один город, отдал убрать свою лошадь, а сам пошел по улицам погулять.
Идет и видит — на площади человека кнутом наказывают.
— За что, — спрашивает, — вы его кнутом бьете?
— А за то, — говорят, — что задолжал он одному именитому купцу десять тысяч да в срок не выплатил; а кто его выкупит, у того Кощей Бессмертный жену унесет.
Вот царевич подумал-подумал и прочь пошел. Погулял по городу, выходит опять на площадь, а того человека все бьют; жалко стало Ивану-царевичу, и решился он его выкупить.
«У меня, — думает, — жены нету; отнять у меня некого».
Заплатил десять тысяч и пошел домой; вдруг бежит за ним тот самый человек, которого он выкупил, и кричит ему:
— Спасибо, Иван-царевич! Если б ты меня не выкупил, ввек бы не достал своей невесты. А теперь я помогу; купи мне скорее лошадь и седло!
Царевич купил ему и лошадь и седло и спрашивает:
— А как твое имя?
— Меня зовут Булат-молодец.
Сели они на коней и поехали в путь-дорогу; как только приехали в тридесятое государство, говорит Булат-молодец:
— Ну, Иван-царевич, прикажи купить да нажарить кур, уток, гусей — чтоб всего было довольно! А я пойду твою невесту доставать. Да смотри: всякий раз, как я забегу к тебе, ты режь у любой птицы правое крылышко и подавай на тарелочке.
Пошел Булат-молодец прямо к высокой башне, где сидела Василиса Кирбитьевна; бросил полегоньку камушком и сломил у башни золоченый верх.
Прибегает к Ивану-царевичу, говорит ему:
— Что ты спишь? Подавай курицу.
Тот отрезал правое крылышко и подал на тарелочке. Булат-молодец взял тарелочку, побежал к башне и закричал:
— Здравствуйте, Василиса Кирбитьевна! Иван-царевич приказал кланяться и просил меня отдать вам эту курочку.
Она испугалась, сидит — ничего не говорит; а он сам за нее отвечает:
— Здравствуй, Булат-молодец! Здоров ли Иван-царевич? — Слава богу, здоров! — А что же ты, Булат-молодец, стоишь? Возьми ключик, отопри шкапчик, выпей рюмку водочки и ступай с богом.
Прибегает Булат-молодец к Ивану-царевичу.
— Что сидишь? — говорит. — Подавай утку.
Тот отрезал правое крылышко, подал на тарелочке. Булат взял тарелочку и понес к башне:
— Здравствуйте, Василиса Кирбитьевна! Иван-царевич приказал кланяться и просил меня отдать вам эту уточку.
Она сидит — ничего не говорит; а он сам за нее отвечает:
— Здравствуй, Булат-молодец! Здоров ли царевич? — Слава богу, здоров! — А что же ты, Булат-молодец, стоишь? Возьми ключик, отопри шкапчик, выпей рюмку и ступай с богом.
Прибегает Булат-молодец домой и опять говорит Ивану-царевичу.
— Что сидишь? Подавай гуся.
Тот отрезал правое крылышко, положил на тарелочку и подал ему. Булат взял и понес к башне:
— Здравствуйте, Василиса Кирбитьевна! Иван-царевич приказал кланяться и прислал вам гуся.
Василиса Кирбитьевна тотчас берет ключ, отпирает шкап и подает ему рюмку водочки. Булат-молодец не берется за рюмку, а хватает девицу за правую руку; вывел ее из башни, посадил к Ивану-царевичу на лошадь, и поскакали они, добрые молодцы, с душой красной девицей во всю конскую прыть. Поутру встает-просыпается царь Кирбит, видит, что у башни верх сломан, а дочь его похищена, сильно разгневался и приказал послать погоню по всем путям и дорогам.
Много ли, мало ли ехали наши витязи — Булат-молодец снял со своей руки перстень, спрятал его и говорит:
— Поезжай, Иван-царевич, а я назад ворочусь, поищу перстень.
Василиса Кирбитьевна начала его упрашивать:
— Не оставляй нас, Булат-молодец! Хочешь, я тебе свой перстень подарю?
Он отвечает:
— Никак нельзя, Василиса Кирбитьевна! Моему перстню цены нет — мне дала его родная матушка; как давала — приговаривала: носи — не теряй, мать не забывай!
Поскакал Булат-молодец назад и повстречал на дороге погоню; он тотчас всех перебил, оставил только единого человека, чтоб было кому царя повестить, а сам поспешил нагнать Ивана-царевича. Много ли, мало ли они ехали — Булат-молодец запрятал свой платок и говорит:
— Ах, Иван-царевич, я платок потерял; поезжайте вы путем-дорогою, я вас скоро опять нагоню.
Повернул назад, отъехал несколько верст и повстречал погоню вдвое больше; перебил всех и вернулся к Ивану-царевичу.
Тот спрашивает:
— Нашел ли платок?
— Нашел.
Настигла их темная ночь; раскинули они шатер, Булат-молодец лег спать, а Ивана-царевича на караул поставил и говорит ему:
— Каков случай — разбуди меня!
Тот стоял, стоял, утомился, начал клонить его сон, он присел у шатра и заснул.
Откуда ни взялся Кощей Бессмертный — унес Василису Кирбитьевну.
На заре очнулся Иван-царевич; видит, что нет его невесты, и горько заплакал. Просыпается и Булат-молодец, спрашивает его:
— О чем плачешь?
— Как мне не плакать? Кто-то унес Василису Кирбитьевну.
— Я же тебе говорил — стой на карауле! Это дело Кощея Бессмертного; поедем искать.
Долго-долго они ехали, смотрят — два пастуха стадо пасут.
— Чье это стадо?
Пастухи отвечают:
— Кощея Бессмертного.
Булат-молодец и Иван-царевич расспросили пастухов: далеко ль Кощей живет, как туда проехать, когда они со стадом домой ворочаются и куда его запирают? Потом слезли с лошадей, уговорились с пастухами, нарядились в их платье и погнали стадо домой; пригнали и стали у ворот.
У Ивана-царевича был на руке золотой перстень — Василиса Кирбитьевна ему подарила; а у Василисы Кирбитьевны была коза — молоком от той козы она и утром и вечером умывалась. Прибежала девушка с чашкою, подоила козу и несет молоко; а Булат-молодец взял у царевича перстень и бросил в чашку.
— Э, голубчики, — говорит девушка, — вы озорничать стали!
Приходит к Василисе Кирбитьевне и жалуется:
— Нониче пастухи над нами насмехаются, бросили в молоко перстень!
Та отвечает:
— Оставь молоко, я сама процежу.
Стала цедить, увидала свой перстень и велела послать к себе пастухов.
Пастухи пришли.
— Здравствуйте, Василиса Кирбитьевна! — говорит Булат-молодец.
— Здравствуй, Булат-молодец! Здравствуй, царевич! Как вас бог сюда занес?
— За тобой, Василиса Кирбитьевна, приехали; нигде Кощей от нас не скроется: хоть на дне моря — и то отыщем!
Она их за стол усадила, всякими яствами накормила и винами напоила. Говорит ей Булат-молодец:
— Как придет Кощей с охоты, расспроси, Василиса Кирбитьевна, где его смерть. А теперь не худо нам спрятаться.
Только гости успели спрятаться, прилетает с охоты Кощей Бессмертный.
— Фу-фу! — говорит. — Прежде русского духу слыхом было не слыхать, видом не видать, а нониче русский дух воочью является, в уста бросается.
Отвечает ему Василиса Кирбитьевна:
— Сам ты по Руси налетался, русского духу нахватался, так он тебе и здесь чудится!
Кощей пообедал и лег отдыхать; пришла к нему Василиса Кирбитьевна, стала спрашивать:
— Насилу дождалась тебя; уж не чаяла в живых увидать — думала, что тебя лютые звери съели!
Кощей засмеялся:
— Эх, ты! Волос долог, да ум короток; разве могут меня лютые звери съесть?
— Да где ж твоя смерть?
— Смерть моя в голике, под порогом валяется.
Улетел Кощей, Василиса Кирбитьевна побежала к Ивану-царевичу. Спрашивает ее Булат-молодец:
— Ну, где смерть Кощеева?
— В голике под порогом валяется.
— Нет! Надо расспросить его получше.
Василиса Кирбитьевна тотчас придумала: взяла голик, вызолотила, разными лентами украсила и положила на стол. Вот прилетел Кощей Бессмертный, увидал на столе вызолоченный голик и спрашивает, зачем это.
— Как же можно, — отвечала Василиса Кирбитьевна, — чтоб твоя смерть под порогом валялась; пусть лучше на столе лежит!
— Ха-ха-ха! Волос длинен, да ум короток; разве здесь моя смерть?
— А где же?
— Моя смерть в козле запрятана.
Василиса Кирбитьевна, как только Кощей на охоту уехал, взяла убрала козла лентами да бубенчиками, а рога ему вызолотила.
Кощей увидал, опять рассмеялся:
— Волос длинен, да ум короток; моя смерть далече: на море на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке — заяц, в зайце — утка, в утке — яйцо, а в яйце — моя смерть!
Сказал и улетел. Василиса Кирбитьевна пересказала все это Булату-молодцу да Ивану-царевичу; они взяли с собой запасу и пошли отыскивать Кощееву смерть.
Долго ли, коротко ли шли, запас весь приели и начали голодать. Попадается им собака со щенятами.
— Я ее убью, говорит Булат-молодец, — нам есть больше нечего.
— Не бей меня, — просит собака, — не делай моих деток сиротами; я тебе сама пригожусь!
— Ну, бог с тобой!
Идут дальше — сидит на дубу орел с орлятами. Говорит Булат-молодец:
— Я убью орла.
Отвечает орел:
— Не бей меня, не делай моих деток сиротами; я тебе сам пригожусь!
— Так и быть, живи на здоровье!
Подходят к океан-морю широкому; на берегу рак ползет. Говорит Булат-молодец:
— Я его пришибу!
А рак:
— Не бей меня, добрый молодец! Во мне корысти не много, хоть съешь — сыт не будешь. Придет время — я сам тебе пригожусь!
— Ну, ползи с богом! — сказал Булат-молодец.
Он посмотрел на море, увидал рыбака в лодке и крикнул:
— Причаливай к берегу!
Рыбак подал лодку. Иван-царевич да Булат-молодец сели и поехали к острову; добрались до острова и пошли к дубу.
Булат-молодец ухватил дуб могучими руками и с корнем вырвал; достал из-под дуба сундук, открыл его — из сундука заяц выскочил и побежал что есть духу.
— Ах, — вымолвил Иван-царевич, — если б на эту пору да собака была, она б зайца поймала!
Глядь — а собака уж тащит зайца. Булат-молодец взял его да и разорвал — из зайца вылетела утка и высоко поднялась в поднебесье.
— Ах, — вымолвил Иван-царевич, — если б на эту пору да орел был, он бы утку поймал!
А орел уж несет утку. Булат-молодец разорвал утку — из утки выкатилось яйцо и упало в море.
— Ах, — сказал царевич, — если б рак его вытащил!
А рак уж ползет, яйцо тащит. Взяли яйцо, приехали к Кощею Бессмертному, ударили его тем яйцом в лоб — он тотчас растянулся и умер.
Брал Иван-царевич Василису Кирбитьевну, и поехали в дорогу.
Ехали, ехали, настигла их темная ночь; раскинули шатер, Василиса Кирбитьевна спать легла. Говорит Булат-молодец:
— Ложись и ты, царевич, а я буду на часах стоять.
В глухую полночь прилетели двенадцать голубиц, ударились крыло в крыло, и сделалось двенадцать девиц:
— Ну, Булат-молодец да Иван-царевич, убили вы нашего брата Кощея Бессмертного, увезли нашу невестушку Василису Кирбитьевну, не будет и вам добра: как приедет Иван-царевич домой, велит вывести свою собачку любимую; она вырвется у псаря и разорвет царевича на мелкие части. А кто это слышит да ему скажет, тот по колена будет каменный!
Поутру Булат-молодец разбудил царевича и Василису Кирбитьевну, собрались и поехали в путь-дорогу.
Настигла их вторая ночь; раскинули шатер в чистом поле. Опять говорит Булат-молодец:
— Ложись спать, Иван-царевич, а я буду караулить.
В глухую полночь прилетели двенадцать голубиц, ударились крыло в крыло, и сделалось двенадцать девиц:
— Ну, Булат-молодец да Иван-царевич, убили вы нашего брата Кощея Бессмертного, увезли нашу невестушку Василису Кирбитьевну, не будет и вам добра: как приедет Иван-царевич домой, велит вывести своего любимого коня, на котором сызмала привык кататься; конь вырвется у конюха и убьет царевича до смерти. А кто это слышит да ему скажет, тот будет по пояс каменный!
Настало утро, опять поехали.
Настигла их третья ночь; разбили шатер и остановились ночевать в чистом поле. Говорит Булат-молодец:
— Ложись спать, Иван-царевич, а я караулить буду.
Опять в глухую полночь прилетели двенадцать голубиц, ударились крыло в крыло, и сделалось двенадцать девиц:
— Ну, Булат-молодец да Иван-царевич, убили вы нашего брата Кощея Бессмертного, увезли нашу невестушку Василису Кирбитьевну, да и вам добра не нажить: как приедет Иван-царевич домой, велит вывести свою любимую корову, от которой сызмала молочком питался; она вырвется у скотника и поднимет царевича на рога. А кто нас видит и слышит да ему скажет, тот весь будет каменный!
Сказали, обернулись голубицами и улетели.
Поутру проснулся Иван-царевич с Василисой Кирбитьевной и отправились в дорогу.
Приехал царевич домой, женился на Василисе Кирбитьевне и спустя день или два говорит ей:
— Хочешь, я покажу тебе мою любимую собачку? Когда я был маленький, все с ней забавлялся.
Булат-молодец взял свою саблю, наточил остро-остро и стал у крыльца.
Вот ведут собачку; она вырвалась у псаря, прямо на крыльцо бежит, а Булат-молодец махнул саблею и разрубил ее пополам.
Иван-царевич на него разгневался, да за старую службу промолчал — ничего не сказал.
На другой день приказал он вывесть своего любимого коня; конь перервал аркан, вырвался у конюха и скачет прямо на царевича. Булат-молодец отрубил коню голову.
Иван-царевич еще пуще разгневался, но Василиса Кирбитьевна сказала:
— Если б не он, — говорит, — ты б меня никогда не достал!
На третий день велел Иван-царевич вывесть свою любимую корову; она вырвалась у скотника и бежит прямо на царевича. Булат-молодец отрубил и ей голову.
Тут Иван-царевич так озлобился, что никого и слушать не стал; приказал позвать палача и немедленно казнить Булата-молодца.
— Ах, Иван-царевич! Коли ты хочешь меня палачом казнить, так лучше я сам умру. Позволь только три речи сказать...
Рассказал Булат-молодец про первую ночь, как в чистом поле прилетали двенадцать голубиц и что ему говорили — и тотчас окаменел по колена; рассказал про другую ночь — и окаменел по пояс. Тут Иван-царевич начал его упрашивать, чтоб до конца не договаривал. Отвечает Булат-молодец:
— Теперь все равно — наполовину окаменел, так не стоит жить!
Рассказал про третью ночь и оборотился весь в камень.
Иван-царевич поставил его в особой палате и каждый день стал ходить туда с Василисой Кирбитьевной да горько плакаться.
Много прошло годов; раз как-то плачет Иван-царевич над каменным Булатом-молодцом и слышит — из камня голос раздается:
— Что ты плачешь? Мне и так тяжело!
— Как мне не плакать? Ведь я тебя загубил.
И тут пала горючая слеза Ивана-царевича на каменного Булата-молодца. Ожил он. Иван-царевич с Василисой Кирбитьевной обрадовались и на радостях задали пир на весь мир.
На том пиру и я был, мед и вино пил, по усам текло, в рот не попало, на душе пьяно и сытно стало.

* В литературе данная сказка часто имеет название Кощей Бессмертный.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».

Брито - стрижено

Мужик обрил бороду и говорит:
—  Смотри, жена, как я чисто выбрился.
—  Да разве это брито? Это так только — стрижено!
—  Говори: брито.
—  Нет, стрижено!
—  Говори: брито.
—  Нет, стрижено.
Муж сказал:
—  Говори: брито, не то утоплю!
—  Что хочешь делай, а стрижено!
Повел ее топить:
—  Говори: брито!
—  Нет, стрижено!
Ввел ее в глубину по самую шею и толкает, скажи да скажи: брито!
Жена и говорить не может, подняла руку из воды и двумя пальцами показывает, что стрижено.
Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».

Большой дом из одного кирпичика

Жил я с дедушкой, а батька мой тогда еще не родился: по тому самому, как начался свет, — было мне семь лет.

Жили мы куда богато! Был у нас большой дом из одного кирпичика — глазом не окинешь, а взгля­нуть не на что; светом обгорожен, небом покрыт.

Лошадей было много: шесть кошек езжалых, двенадцать котов стоялых; один жеребец бойкий — кот сибирский был на цепь прикован возле печки к столбу.

Земли у нас с дедом было видимо-невидимо: пол да лавки сами засевали, а печь да полати внаймы отдавали.

Родилось хлеба много; стали убирать — девать некуда. Дед был умен, а я догадлив: склали скирду на печном столбу; велика скирда — глазом не оки­нешь, хоть взглянуть не на что!

И завелись в ней мыши, стали хлеб точить; жеребец наш бойкий — кот сибирский прыг на столб — мышей не изловил, скирду в лохань уро­нил. Дед голосом завыл, а я заголосил:

—  Чем теперь кормиться-то будем?

Только дед был умен, а я догадлив: вытащили хлеб из лохани, пересушили и обмолотили.

Время было к празднику, стали мы солод готовить да пиво варить; как в ложке затерли, в корце развели — вышло пива с целую бочку. Что го­стей-то к нам привалило — ив дом и на двор, по улице пройти нельзя от народу!..

После того смотрю я — дров в дому ни полена, а топить надобно. Была у нас лошадь серая: упряжь чудесная, да запрячь не во что.

—  Ступай, — говорит мне дедушка, — запрягай лошадь, поезжай в лес за дровами.

Я надел кафтанишко худенький, заткнул топор за пояс, сел верхом и поехал в путь. Еду рысью скорою, а топор тяп да ляп и перерубил мою лошадь пополам. Оглянулся назад — ан на одном передке еду: задок далеко отстал. Я кликать, я звать — прибежал задок. Что долго думать, составил обе половинки, смазал глиною, дал шпоры под бока — и откуда прыть взялась!

Приехал в лес, нарубил дров, наклал большущий воз и привязал веревкою за хвост. Как крикну — лошадь сгоряча хватила, по уши в грязь угодила.

Я за дедом; тот был умен, а я догадлив: взялись оба за хвост и ну тянуть; тащили, тащили, да шкуру долой и стащили! Дед голосом завыл, я заголосил.

Не на чем было ехать; приходим домой и го­рюем. Только глядь в окно — а лошадь наша стоит у ворот, сама пришла. Дед засмеялся, я захохотал: лошадь-то дома, а шкура в барышах досталась.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».

Бобовое зернышко

Жили-были петушок да курочка. Рылся петушок и вырыл бобок.
—  Ко-ко-ко, курочка, ешь бобовое зёрнышко!
—  Ко-ко-ко, петушок, ешь сам!
Съел петушок зернышко и подавился. Позвал курочку:
—  Сходи, курочка, к речке, попроси водицы напиться.
Побежала курочка к речке:
—  Речка, речка, дай мне водицы: петушок подавился бобовым зернышком!
Речка говорит:
—  Сходи к липке, попроси листок, тогда дам водицы.
Побежала курочка к липке:
—  Липка, липка, дай мне листок! Отнесу листок речке, речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Липка говорит:
—  Сходи к девушке, попроси нитку.
Побежала курочка:
—  Девушка, девушка, дай нитку! Отнесу нитку липке, липка даст листок, отнесу листок речке, речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Девушка отвечает:
—  Сходи к гребенщикам, попроси гребень, тогда дам нитку.
Курочка прибежала к гребенщикам:
—  Гребенщики, гребенщики, дайте мне гребень! Отнесу гребень девушке, девушка даст нитку, отнесу нитку липке, липка даст листок, отнесу листок речке, речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Гребенщики говорят:
—  Сходи к калашникам, пусть дадут нам калачей.
Побежала курочка к калашникам:
—  Калашники, калашники, дайте калачей! Калачи отнесу гребенщикам, гребенщики дадут гребень, отнесу гребень девушке, девушка даст нитку, нитку отнесу липке, липка даст листок, листок отнесу речке, речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Калашники говорят:
—  Сходи к дровосекам, пусть нам дров дадут.
Пошла курочка к дровосекам:
—  Дровосеки, дровосеки, дайте дров! Отнесу дрова калашникам, калашники дадут калачей, калачи отнесу гребенщикам, гребенщики дадут гребень, отнесу гребень девушке, девушка даст нитку, нитку отнесу липке, липка даст листок, листок отнесу речке, речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Дровосеки дали курочке дров.
Отнесла курочка дрова калашникам, калашники дали ей калачей, калачи отдала гребенщикам, гребенщики дали ей гребень, отнесла гребень девушке, девушка дала ей нитку, нитку отнесла липке, липка дала листок, отнесла листок речке, речка дала водицы.
Петушок напился, и проскочило зернышко.
Запел петушок:
—  Ку-ка-ре-куу!
В обработке А.Н. Толстого.

Беззаботный монастырь

Жили в одном мона­стыре триста монахов да игумен. Монастырь был богатый, доходов много. И живут монахи припе­ваючи. Пьют, едят сладко, спят долго, а работы нет никакой.

Прослышал про беззаботное монастырское житье царь Петр Великий и задумался: «Как так? Весь наш народ и сам я все в трудах да в заботах, отдохнуть некогда. Ни днем, ни ночью покоя нет, а тут триста человек живут, как сыр в масле катаются. Пьют, едят сладко, спят долго. Ни заботы, ни работы не знают. Совсем ожирели на легких хлебах».

И послал царь в тот монастырь гонца:

—  Поезжай, скажи игумну: приказал-де царь сосчитать звезды на небе и узнать, глубока ли земля, да пусть тот игумен узнает, о чем я думаю, что у меня, у царя, на уме. Сроку дай три дня. На четвертый день пусть сам игумен с ответом ко мне придет. Коли не исполнит приказания, всех мона­хов и самого игумна велю на работу отправить, а монастырь закрыть.

Получил игумен беззаботного монастыря цар­ский приказ и затужил, запечалился:

—  Ох, беда пришла неминучая!

И рассказал монахам все как есть. Монахи го­ловы повесили. Думали, думали, ничего придумать не могли.

А в ту пору зашел в монастырь отставной солдат и спрашивает:

—  Чего, старцы, горюете? Жили всегда без нуж­ды, без печали, а теперь головы повесили.

Монахи ему отвечают:

—  Ох, солдат, не знаешь нашего горя великого! Велел царь три загадки отгадать и через три дня игумну с ответом во дворец прийти.

—  Какие такие загадки царь загадал? — спра­шивает солдат.

—  Надо сосчитать, сколько есть звезд на небе, узнать, глубока ли земля, и сказать, что у царя на уме, о чем он думает.

Выслушал солдат и говорит:

—  Знал бы я, как царю ответ держать, как был бы на вашем месте.

Монахи побежали к игумну:

—  Вот солдат берется загадки отгадать и царю ответ дать.

Просит игумен солдата:

—  Бери, служивый, чего хочешь, только пособи нашему горю, научи, как царю отвечать!

А солдат и говорит:

—  Ничего мне не надо. Давай твою одежу, я вместо тебя к царю пойду.

Обрадовался игумен, и все монахи повеселели:

—  Ну, слава богу, та беда миновала! Как гора с плеч долой!

Стали солдата угощать:

—  Пей, ешь, чего только душа пожелает.

И сами себя не забывали — так наугощались, что сутки после отлеживались. А тут приспела пора и к царю идти. Переоделся солдат в игуменскую одежу и пошел во дворец.

Спрашивает царь:

—  Ну как, отгадал ли мои загадки?

—  Отгадал, ваше царское величество.

—  Сколько звезд насчитал на небе? — спраши­вает царь.

—  Семьсот сорок две тысячи четыреста восемь­десят девять звезд.

—  Правду говоришь?

—  Я, царское величество, сосчитал правильно, а коли не веришь, сосчитай сам, проверь.

Царь усмехнулся и спрашивает:

—  Ну ладно. А велика ли земная глубина?

—  Земная глубина крепко велика.

—  А ты как узнал?

—  Да вот, мой батюшка ушел в землю, скоро бу­дет тридцать лет, и до сей поры назад не воротил­ся, — значит, крепко велика земная глубина.

—  Ну, а теперь скажи, — спрашивает царь, — о чем я думаю? Что у меня, у царя, на уме?

—  Ты, царское величество, сейчас думаешь: «Молодец игумен — сумел он мне ответ дать!»

Царь похвалил:

—  Правда твоя! Молодец игумен, все мои за­гадки отгадал!

А солдат говорит:

—  Вот тут-то ты и дал маху, ваше царское ве­личество.

—  Как так? — нахмурился царь.

—  Да вот так: принял ты меня, своего отстав­ного солдата, за игумна.

Удивился царь, стал спрашивать и узнал, кто ему загадки отгадал. Солдат всю правду расска­зал.

Царь посмеялся и велел солдата наградить, а игумна да монахов приказал на работу послать.

В пересказе А.Н. Нечаева