Байка о щуке зубастой

В ночь на Иванов день родилась щука в Шексне, да такая зубастая, что боже упаси! Лещи, окуни, ер­ши — все собрались глазеть на нее и дивовались тако­му чуду.

Вода той порой в Шексне всколыхалася; шел паром через реку, да чуть не затопился, а красные девки гуля­ли по берегу, да все порассыпались.

Экая щука родилась зубастая!

И стала она расти не по дням, а по часам: что день, то на вершок прибавится; и стала щука зубастая в Шексне похаживать да лещей, окуней полавливать: издали увидит леща, да и хвать его зубами — леща как не бывало, только косточки хрустят на зубах у щуки зубастой.

Экая оказия случилась в Шексне!

Что делать лещам да окуням? Тошно приходит: щу­ка  всех  приест, прикорнает.

Собралась вся мелкая рыбица, и стали думу думать, как перевести щуку зубастую да такую торовастую. На совет пришел и Ерш Ершович и так наскоро взголцил:

—  Полноте думу думать да голову ломать, полноте мозг портить; а вот послушайте, что я буду баять. Тошно нам всем тепере в Шексне: щука зубастая про­ходу не дает, всякую рыбу на зуб берет! Не житье нам в Шексне, переберемтесь-ка лучше в мелкие речки жить — в Сизму, Коному да Славенку; там нас никто не тронет, и будем жить припеваючи да деток наживаючи.

И поднялись все ерши, лещи, окуни из Шексны в мелкие речки Сизму, Коному да Салавенку.

По дороге, как шли, хитрый рыбарь многих из ихней братьи изловил на удочку и сварил забубённую ушицу, да тем, кажись, и заговелся.

С тех пор в Шексне совсем мало стало мелкой ры­бицы. Закинет рыбарь удочку в воду, да ничего не вытащит: когда-некогда попадется стерлядка, да тем и ловле шабаш!

Вот вам и вся байка о щуке зубастой да такой торовастой. Много наделала плутовка хлопот в Шексне, да после и сама несдобровала: как не стало мелкой рыбицы, пошла хватать червячков и попалась сама на крючок.

Рыбарь сварил уху, хлебал да хвалил: такая была жирная! Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало.

Сказка о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове

Ершишко-кропачишко, ершишко-пагубнишко склался на дровнишки со своим маленьким ребятишком; по­шел он в Кам-реку, из Кам-реки в Трос-реку, из Трос-реки в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Ростов­ское озеро и в этом озере выпросился остаться одну ночку; от одной ночки две ночки, от двух ночек две недели, от двух недель два месяца, от двух месяцев два года, а от двух годов жил тридцать лет.

Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и круп­ную рыбу под добало подкалывать. Тогда мелкая и крупная рыба собрались во един круг и стали выбирать себе судью праведную, рыбу-сом с большим усом:

— Будь ты, — говорят, — нашим судьей.

Сом послал за ершом — добрым человеком и го­ворит:

— Ерш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?

— Потому, — говорит, — я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское выгорело снизу и доверху и запустело.

— Ни вовек, — говорит рыба-сом, — наше озеро не гарывало! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости,  письменные грамоты?

— Есть у меня в том свидетели и московские кре­пости, письменные грамоты: сорога-рыба на пожаре была, глаза запалила, и понынче у нее красны.

И посылает сом-рыба за сорогой-рыбой. Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых,  зовут сорогу-рыбу:

— Сорога-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом  пред свое величество.

Сорога-рыба, не дошедши рыбы-сом, кланялась, И  говорит ей сом:

— Здравствуй, сорога-рыба, вдова честная! Гары­вало ли  наше озеро Ростовское?

— Ни вовек-то, — говорит сорога-рыба, — не гарывало наше озеро!

Говорит сом-рыба:

— Слышишь, ерш, добрый человек! Сорога-рыба в глаза обвинила.

А сорога тут же примолвила:

— Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает! Ерш не унывает, на бога уповает.

— Есть же у меня, — говорит, — в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: окунь-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче у него крылья красны.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких мо­лей, туды же понятых (это государские посылыцики), приходят  и говорят:

— Окунь-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом  пред свое величество.

И приходит окунь-рыба. Говорит ему сом-рыба:

— Скажи, окунь-рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское?

— Ни вовек-то, — говорит, — наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

Ерш не унывает, на бога уповает, говорит сом-рыбе:

— Есть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: щука-рыба, вдова чест­ная, притом не мотыга, скажет истинную правду. Она на пожаре была,   головешки носила и понынче черна.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких мо­лей, туды же понятых (это государские посыльцики), приходят и говорят: .

— Щука-рыба! Зовет рыба-сом с большим усом пред свое величество.

Щука-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась:

— Здравствуй, ваше величество!

— Здравствуй, щука-рыба, вдова честная, притом же ты и не мотыга! — говорит сом. — Гарывало ли наше озе­ро Ростовское?

Щука-рыба отвечает:

— Ни вовек-то не гарывало наше озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот всегда без хлеба обедает!

Ерш не унывает, а на бога уповает: — Есть же, — говорит, — у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: налим-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче он черен.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких мо­лей, туды же понятых (это государские посыльцики), приходят к налим-рыбе и говорят:

— Налим-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом  пред свое величество.

— Ах, братцы! Нате вам гривну на труды и на во­локиту; у меня губы толстые, брюхо большое, в городе не бывал, пред судьям не стаивал, говорить не умею, кланяться, право,  не могу.

Эти государские посылыцики пошли домой; тут пой­мали ерша и посадили его в петлю.

По ершовым-то молитвам бог дал дождь да сля­коть. Ерш из петли-то да и выскочил; пошел он в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Трос-реку, из Трос-реки в Кам-реку. В Кам-реке идут щука да осетр.

— Куда вас черт понес? — говорит им ерш. Услыхали рыбаки ершов голос тонкий и начали ерша ловить. Изловили ерша, ершишко-кропачишко, ершиш-ко-пагубнишко! Пришел Бродька — бросил ерша в лод­ку, пришел Петрушка — бросил ерша в плетушку,

— Наварю, — говорит, — ухи, да и скушаю. Тут и смерть ершова!

Жадная старуха

Жил старик со старухою; пошел в лес дрова ру­бить. Сыскал старое дерево, поднял топор и стал ру­бить.  Говорит  ему дерево:

— Не руби меня, мужичок! Что тебе надо, все сде­лаю.

— Ну, сделай,  чтобы  я богат был.

— Ладно, ступай домой, всего у тебя вдоволь будет. Воротился старик домой — изба новая, словно чаша полная, денег куры не клюют, хлеба на десятки лет хватит, а что коров, лошадей, овец — в три дня не со­считать!

— Ах, старик, откуда все это? — спрашивает ста­руха.

— Да вот, жена, я такое дерево нашел — что ни пожелай,  то и сделает.

Пожили с месяц, приелось старухе богатое житье, говорит старику:

— Хоть живем мы богато, да что в этом толку, коли люди нас не почитают! Захочет бурмистр, и тебя, и меня на работу погонит, я придерется, так и палками накажет. Ступай к дереву, проси, чтоб ты бурмистром был.

Взял старик топор, пошел к дереву и хочет под са­мый  корень рубить.

— Что тебе надо? — спрашивает, дерево.

— Сделай, чтобы  я  бурмистром был.

— Хорошо,  ступай  с богом!

Воротился домой, а его уж давно солдаты дожи­дают:

— Где ты, — закричали, — старый черт, шатаешься? Отводи скорей нам квартиру, да чтоб хорошая была. Ну-ну, поворачивайся!

А сами тесаками его по горбу да по горбу. Видит старуха, что и бурмистру не всегда честь, и говорит старику:

— Что за корысть быть бурмистровой женою! Вот тебя солдаты прибили, а уж о барине и говорить нечего: что захочет, то и сделает. Ступай-ка. ты к дереву да проси, чтоб сделало тебя барином, а меня барыней.

Взял старик топор, пошел к дереву, хочет опять рубить;  дерево спрашивает:

— Что тебе надо, старичок?

— Сделай меня барином, а старуху барыней.

— Хорошо, ступай с богом!

Пожила старуха в барстве, захотелось ей большего, говорит старику:

— Что за корысть, что я барыня! Вот кабы ты был полковником, а я полковницей — иное дело, все бы нам завидовали.

Погнала старика снова к дереву: взял он топор, пришел и собирается рубить. Спрашивает его дерево:

— Что тебе надобно?

— Сделай меня полковником, а старуху полковни­цей.

— Хорошо, ступай  с богом!

Воротился старик домой, а его полковником пожа­ловали.

Прошло несколько времени, говорит ему старуха:

— Велико ли дело — полковник! Генерал захочет, под арест посадит. Ступай к дереву, проси, чтобы сде­лало тебя генералом, а меня генеральшею.

Пошел старик к дереву, хочет топором рубить.  — Что тебе  надобно? — спрашивает дерево.

— Сделай меня генералом, а старуху генеральшею.

— Хорошо, иди с богом!

Воротился старик  домой,  а его в генералы произ­вели.

Опять прошло несколько времени, наскучило ста­рухе быть генеральшею, говорит она старику:

— Велико ли дело — генерал! Государь захочет, в Сибирь сошлет. Ступай к дереву, проси, чтобы сдела­ло тебя  царем,  а  меня царицею.

Пришел старик к дереву, хочет топором рубить.

— Что тебе надобно? — спрашивает дерево.

— Сделай меня царем, а старуху царицею.

— Хорошо,  иди  с богом!

Воротился старик домой, а за ним уж послы при­ехали:

— Государь-де помер, тебя на его место выбрали. Не много пришлось старику со старухой нацарствовать; показалось старухе мало быть царицею, позвала старика  и  говорит ему:

— Велико ли дело — царь! Бог захочет, смерть нашлет, и запрячут тебя в сырую землю. Ступай-ка ты к дереву да проси, чтобы сделало нас богами.

Пошел старик к дереву. Как услыхало оно эти без­умные речи, зашумело листьями и в ответ старику молвило:

— Будь же ты медведем, а твоя жена медведицей. В ту ж минуту старик обратился медведем, а стару­ха медведицей, и побежали в лес.

Журавль и цапля

Летала сова — веселая голова; вот она летала, лета­ла и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела, и опять полетела; летала, летала и села, хвостиком повертела да по сторонам посмотрела... Это присказка,  сказка  вся  впереди.

Жили-были на болоте журавль да цапля, построили себе по концам избушки. Журавлю показалось скучно жить одному, и задумал он жениться.

—  Дай пойду посватаюсь на цапле!

Пошел журавль — тяп, тяп! Семь верст болото ме­сил,  приходит  и говорит:

—  Дома  ли цапля?

—  Дома.

—  Выдь  за  меня замуж!

—  Нет, журавль, нейду за тя замуж; у тебя ноги долги, платье коротко, сам худо летаешь, и кормить-то меня тебе нечем! Ступай прочь, долговязый!

Журавль, как не солоно похлебал, ушел домой. Цапля после раздумалась и сказала:

—  Чем жить одной, лучше пойду замуж за журавля, Приходит к  журавлю  и говорит:

—  Журавль,  возьми  меня замуж!

—  Нет, цапля, мне тебя не надо! Не хочу жениться, не беру тебя замуж. Убирайся!

Цапля заплакала со стыда и воротилась назад. Жу­равль раздумался  и сказал:

—  Напрасно не взял за себя цаплю, ведь одному-то скучно. Пойду теперь и.возьму ее замуж.

Приходит и говорит:

—  Цапля! Я вздумал на тебе жениться, поди за меня.

—  Нет, журавль, нейду за тя замуж! Пошел, журавль домой.

Тут цапля раздумалась:

—  Зачем отказала? Что одной-то жить? Лучше за журавля пойду!

Приходит  свататься,  а  журавль  не хочет. Вот так-то и ходят они по сю пору один на другом свататься, да никак не женятся.

Медведь, собака и кошка

Жил себе мужик, у него была добрая собака, да как устарела — перестала и лаять и оберегать двор с амбарами. Не захотел мужик кормить ее хлебом, прогнал со двора. Собака ушла в лес и легла под дерево издыхать.  Вдруг идет  медведь  и спрашивает:

—  Что ты, кобель, улегся здесь?

—  Пришел околевать с голоду! Видишь, нынче какая у людей правда: покуда есть сила — кормят и поят, а как пропадет сила от старости — ну и погонят со двора.

—  А что, кобель, хочется тебе есть?

—  Еще  как хочется-то!

—  Ну, пойдем со мною; я тебя накормлю.

Вот и пошли. Попадается им навстречу жеребец.

—  Гляди на меня! — сказал медведь собаке и стал лапами  рвать землю.

—  Кобель, а кобель!

—  Ну что?

—  Посмотри-ка, красны ли мои глаза?

—  Красны, медведь!

Медведь еще сердитее начал рвать землю.

—  Кобель, а кобель! Что — шерсть взъерошилась?

—  Взъерошилась, медведь!

—  Кобель,  а  кобель!  Что — хвост поднялся?

—  Поднялся!

Вот медведь схватил жеребца за брюхо; жеребец упал наземь. Медведь разорвал его и говорит:

—  Ну, кобель, ешь сколько угодно. А как приберешь все, приходи ко мне.

Живет себе кобель, ни о чем не тужит; а как съел все да проголодался опять, побежал к медведю.

—  Ну  что, брат, съел?

—  Съел;  теперича  опять  пришлось голодать.

—  Зачем голодать! Знаешь ли, где ваши бабы жнут?

—  Знаю.

—  Ну, пойдем; я подкрадусь к твоей хозяйке и ухвачу из зыбки ее ребенка, а ты догоняй меня да от­нимай его. Как отнимешь, и отнеси назад; она за то станет тебя  по-старому  кормить хлебом.

Вот ладно, прибежал медведь, подкрался и унес ребенка из зыбки. Ребенок закричал, бабы бросились за медведем, догоняли, догоняли и не могли нагнать, так и воротились; мать плачет, бабы тужат.

Откуда не взялся кобель, догнал медведя, отнял ребенка  и  несет его назад.

—  Смотрите, — говорят бабы,— старый-то кобель отнял ребенка!

Побежали навстречу. Мать уж так рада-рада.

—  Теперича, — говорит, — я этого кобеля ни за что не покину!

Привела его домой, налила молочка, покрошила хлебца  и дала ему:

—  На, покушай!

А  мужику говорит:

—  Нет, муженек, нашего кобеля надо беречь да кормить; он моего ребенка у медведя отнял. А ты ска­зывал,  что  у него. силы нет!

Поправился кобель, отъелся.

—  Дай бог, — говорит, — здоровья медведю! Не дал помереть с голоду,— и стал медведю первый друг.

Раз у мужика была вечеринка. На ту пору медведь пришел  к собаке в гости:

—  Здорово, кобель! Ну как поживаешь — хлеб поедаешь?

—  Слава богу! — отвечает собака. — Не житье, а масленица. Чем же тебя потчевать? Пойдем в избу. Хозяева загуляли и не увидят, как ты пройдешь; а ты войди в избу да поскорей под печку. Вот я что добуду, тем  и  стану тебя потчевать.

Ладно, забрались в избу. Кобель видит, что гости и хозяева порядком перепились, и ну угощать приятеля. Медведь выпил стакан, другой, и поразобрало его. Гости затянули песни, и медведю захотелось, стал свою заводить;  а  кобель уговаривает:

—  Не пой, а то беда будет.

Куды! Медведь не утихает, а все громче заводит песню. Гости услыхали вой, похватали колья и давай бить медведя; он вырвался да бежать, еле-еле жив уплелся.

Была у мужика еще кошка; перестала ловить мы­шей и ну проказить: куда ни полезет, а что-нибудь ра­зобьет или из кувшина прольет. Мужик прогнал кошку из дому, а собака видит, что она бедствует без еды, и начала потихоньку носить к ней хлеба да мяса и кормить ее. Хозяйка стала присматривать; как узнала про это, принялась кобеля бить; била, била, а сама приговаривала:

—  Не таскай кошке говядины, не носи кошке хлеба! Вот дня через три вышел кобель со двора и видит, что кошка  совсем с голоду издыхает.

—  Что  с тобой?

—  С голоду помираю; потуда и сыта была, покуда ты  меня кормил.

—  Пойдем  со мною.

Вот и пошли. Приходит кобель к табуну и начал копать  землю  лапами,  а  сам спрашивает:

—  Кошка,  а  кошка!  Что — глаза красны?

—  Ничего не красны!

—  Говори,  что красны! Кошка  и говорит:

—  Красны.

—  Кошка, а кошка! Что — шерсть, ощетинилась?

—  Нет не ощетинилась.

—  Говори, дура,  что ощетинилась.

—  Ну, ощетинилась.

—  Кошка,  а  кошка!  Что — хвост поднялся?

—  Ничего  не поднялся.

—  Говори, дура, что поднялся!

—  Ну, поднялся.

Кобель как бросится на кобылу, а кобыла как уда­рит его задом; у кобеля и дух вон! А кошка и говорит:

—  Вот теперича и впрямь глаза кровью налились, шерсть взъерошилась и хвост завился. Прощай, брат кобель! И я пойду помирать.