—  Ты кто таков? Откуда взялся? — закричал Вихрь. — Вот я тебя съем!

—  Ну, бабка надвое сказала! Либо съешь, либо нет.

Рванулся Вихрь в окно — да в поднебесье. Уж он носил, носил Ивана-царевича... И над горами, и над морями, и над глубокими пропастями. Не выпускает царевич из рук палицы. Весь свет Вихрь облетал. Умаялся, из сил выбился. Спустился — и прямо в погреб. Подбежал к кадке, что по правой руке стояла, и давай воду пить.

А Иван-царевич налево кинулся, тоже к кадке припал.

Пьет Вихрь — с каждым глотком силы теряет. Пьет Иван-царевич — с каждой каплей силушка в нем прибывает. Сделался могучим богатырем. Вы­хватил острый меч и разом отсек Вихрю голову.

Закричали позади голоса:

—  Руби еще! Руби еще! А то оживет!

—  Нет, — отвечает царевич, — богатырская рука два раза не бьет, с одного раза все кончает.

Побежал Иван-царевич к Настасье-царице:

—  Пойдем, матушка. Пора. Под горой нас братья дожидаются. Да по дороге надо трех ца­ревен взять.

Вот они в путь-дорогу отправились. Зашли за Еленой Прекрасной. Она золотым яичком покати­ла, все золотое царство в яичко запрятала.

—  Спасибо тебе, — говорит, — Иван-царевич, ты меня от злого Вихря спас. Вот тебе яичко, а захо­чешь — будь моим суженым.

Взял Иван-царевич золотое яичко, а царевну в алые уста поцеловал.

Потом зашли за царевной серебряного царства, а там и за царевной медного. Захватили с собой полотна тканого и пришли к тому месту, где надо с горы спускаться. Иван-царевич спустил на по­лотне Настасью-царицу, потом Елену Прекрасную и двух сестер ее.

Братья стоят внизу, дожидаются. Увидели мать — обрадовались. Увидели Елену Прекрас­ную — обмерли. Увидели двух сестер — позави­довали.

—  Ну, — говорит Василий-царевич, — молод-зе­лен наш Иванушка вперед старших братьев стано­виться. Заберем мать да царевен, к батюшке по­везем, скажем: нашими богатырскими руками добыты. А Иванушка пусть на горе один погу­ляет.

—  Что ж, — отвечает Петр-царевич, — дело ты говоришь. Елену Прекрасную я за себя возьму, царевну серебряного царства ты возьмешь, а ца­ревну медного за генерала отдадим.

Тут как раз собрался Иван-царевич сам с горы спускаться; только стал полотно к пню привязы­вать, а старшие братья снизу взялись за полотно, рванули из рук у него и вырвали. Как теперь Иван-царевич вниз спустится?

Остался Иван-царевич на горе один. Заплакал и пошел назад. Ходил-ходил, нигде нет ни души. Скука смертная! Стал Иван-царевич с тоски-горя Вихревой палицей играть.

Только перекинул палицу с руки на руку — вдруг, откуда ни возьмись, выскочили Хромой да Кривой.

—  Что надобно, Иван-царевич! Три раза при­кажешь — три наказа твоих выполним.

Говорит Иван-царевич:

—  Есть хочу, Хромой да Кривой!

Откуда ни возьмись — стол накрыт, на столе кушанья самые лучшие.

Поел Иван-царевич, опять с руки на руку пе­рекинул палицу.

—  Отдохнуть, — говорит, — хочу!

Не успел выговорить — стоит кровать дубовая, на ней перина пуховая, одеяльце шелковое. Вы­спался Иван-царевич — в третий раз перекинул па­лицу. Выскочили Хромой да Кривой:

—  Что, Иван-царевич, надобно?

—  Хочу быть в своем царстве-государстве. Только   сказал — в   ту   же   минуту очутился Иван-царевич в своем царстве-государстве. Прямо посреди базара стал. Стоит, озирается. Видит: по базару идет ему навстречу башмачник, идет, песни поет, ногами в лад притопывает — такой весельчак! Царевич и спрашивает:

—  Куда, мужичок, идешь?

—  Да несу башмаки продавать. Я ведь баш­мачник.

—  Возьми меня к себе в подмастерья.

—  А ты умеешь башмаки шить?

—  Да я все, что угодно, умею. Не то что башмаки, и платье сошью.

Продолжить

Вернуться на предыдущую страницу