Зоренька

IV

Так и повелось это далее. Когда приезжал кто-нибудь свататься, ему объявляли условия — и он либо бежал без оглядки, покуда цел, либо тянул жребий и погибал в глубине реки. Вытащить свет­лый камень никому не удавалось.

—  Что, звездочет? — радовался Косарь и мыс­ленно торжествовал над пустынником. — Не на то небо ты, знать, глядел, когда мою судьбу видел. По печным горшкам, знать, предсказывал, а не по звез­дам!

Но прекрасная ясная Зоренька становилась все грустней. Жалко ей было удалых молодцов, кото­рые гибли из-за нее безрассудно, да и самой было скучно жить в одиночестве, с бабками да с мам­ками, с шутихами да с приспешницами.

Загрустила Зоренька. Ни на какое веселье не отзывается. Мамка Лукерья все средства перепро­бовала; наконец, привела во двор двух гусляров; один был старый и слепой, другой, поводырь, хоть и молодой, но горбатый, точно на спине у него куль овса под одеждой. Заблудились певцы, потеряли дорогу, а поют хорошо и жалостливо, обещают петь и веселого сколько угодно, — вот и привела их Лукерья; усадила, напоила и позвала Зореньку по­слушать.

Дивные песни знали гусляры. Поют как будто печальное, даже слезы на глаза иногда набегают, а на душе от них хорошо и легко. Что за чудеса такие!.. А когда веселое запоют, так и начинают у всех ноги притопывать, руки шевелиться, плечи подергиваться...

Понравились Зореньке гусляры.

Велела она прийти им еще раз назавтра.

На прощанье, пока мамку Лукерью горбач забавлял и смешил россказнями, слепой старик про­пел Зореньке такую песню, что она слушала и дивилась. Пел ей старик о храбром юноше, который нарядился нищим слепцом и пошел с гуслями в дом красавицы девушки, чтоб полюбоваться ее красо­той, и, когда увидел, полюбил ее на всю жизнь. А поутру пришел к родителям свататься. И были они с той поры счастливы до самой смерти.

Не знала Зоренька, на что и подумать.

Певцы поклонились и поплелись на ночлег под навес на скотном дворе. Обещались завтра еще попеть и позабавить.

Они ушли, а Зоренька так свою думу и не доду­мала. Когда уже все спать полегли и кругом все затихло, отворила она окошко в сад, в тихую теплую душистую ночь, и долго стояла и слушала соловья, а сама все думала о чем-то несбыточном, вздыхала тайком от самой себя, и казалось ей, что она спит и что все это во сне, а наяву ничего не было — ни старика слепца, ни песни его про сча­стливого юношу...