Зоренька

VI

Трубят, гремят на крутом берегу призывные трубы.

Царь Косарь сидит перед золотым своим шатром и поглядывает на помост. А на помосте стоит гла­шатай с золотым сосудом и палач с тяжелыми цепя­ми. Внизу под обрывом плещется широкая река, могила всех женихов царской дочери, носятся над быстриной белые чайки... Над головами ясное голу­бое небо, солнце сияет, жизнь и радость вокруг...

Из радужного шатра выходит Переяслав. Он молод и строен. Одет в скромную дорожную одежду; русые волосы кудрями рассыпались по пле­чам. Он очень красив и радостен. Белый душистый цветок приколот на груди; этот цветок прислала ему Зоренька — на счастье. Его верный товарищ, бывший горбун, тоже стройный и красивый юноша, идет следом за ним и останавливается у помоста, а Переяслав всходит на помост. Много знатных гос­тей съехались сегодня к царю Косарю; есть даже посланники соседних царей и ханов. И в золотом шатре Косаря сегодня присутствуют женщины: Зо­ренька, бледная как смерть, и мамушка Лукерья; у нее сердце сегодня дрожит, как осиновый лист, и дух прерывается со страху.

Зоренька глаз не сводит с золотого сосуда и с палача. Но вот пришел Переяслав, и она уж ничего и никого не видит. Трепещет вся от ужаса... И ве­рит она Переяславу и знает в то же время, что в чаше нет светлого камня. Что Переяслав затеял? Как избежит он верной смерти — не понимает Зо­ренька, и душа ее болит от ожидания беды. А палач уже надевает на юношу тяжелые цепи, чтобы не выплыл.

—  Либо счастье, либо смерть, — спокойно гово­рит глашатай, приподнимая парчу, и Переяслав опускает руку в сосуд.

Все замерло в ожидании.

Все глаза устремились на Переяслава. Он глядит в сторону Зореньки и улыбается светлой улыб­кой.

Вот потянулась рука обратно. Дело сделано. Возврата нет. Зоренька перестала дышать, ноги ее подкашиваются.

Переяслав поднял высоко руку с зажатым в ней жребием. Среди молчания и тишины раздается его твердый голос:

—  Я так уверен в своем счастье, что не хочу и глядеть на камень!

И он со всего размаху бросил камень в реку.

—  Какой же у тебя был? — закричал в испуге глашатай.

—  Конечно, белый! — воскликнул Переяслав. — Мое счастье всегда со мной. Вынь и посмотри, какой остался в сосуде. Там должен остаться крас­ный.

Вынули из чаши камень. Никто, кажется, не дышал, пока его вынимали. Даже царь Косарь, и тот чуть не задохся.

—  Гляди! — радостно воскликнул Переяслав. Глашатай положил на ладонь вынутый камень и громко объявил всем:

—  Остался — красный.

Гром рукоплесканий встретил этот ответ. Хло­пали в ладоши знатные гости, хлопали посланники соседних царей и ханов, хлопали придворные сви­детели, кричали и стучали радостно зрители и дру­жина. А царь Косарь сидел и глядел, точно не пони­мал ничего: глядел направо, глядел налево и видел только одно, что все радуются и что теперь уже ничего не поделаешь:

—  Напредсказал, собака-звездочет! Зоренька бросилась отцу на шею и, рыдая от счастья, целовала его и обливала слезами.

Палач развязал цепи и с грохотом бросил их на помост.

Переяслав под звуки труб и новых рукоплеска­ний сошел с помоста и направился прямо к Зореньке, взял ее за руку и громко спросил Косаря:

—  Отвечай при всем народе: отдашь ли мне ясную Зореньку в жены?

Опять все затихло. Все глаза устремились на них троих.

Царь Косарь снял шапку, почесал затылок и молча положил Переяславу обе руки на плечи и трижды поцеловался с ним. И, когда целовался, успел шепнуть, чтобы никто другой не слышал:

—  Ну и хитер же ты, зятюшка! Переяслав ему в ответ тоже шепнул, когда целовался:

—  Ну и ты, батюшка, тоже не промах! На том и покончили.

Объявили помолвку, гостей пригласили и вскоре сыграли веселую свадьбу. Зореньке казалось, что счастливей ее нет никого на свете. И царь Косарь был доволен зятем, но все же не мог примириться с мыслью, что тот у него «переял славу» самого умного человека на свете.

—  На то он и Переяслав! — сказал Косарю однажды звездочет, с которым они опять встрети­лись после охоты. — Погоди, он у тебя еще и не то переймет! Всему свое время!

Царь Косарь ему ответил:

—  Ну, это ты по печным горшкам так видишь, а не по звездам!

Однако домой он вернулся не в духе и весь вечер покряхтывал и почесывал затылок, а ночью плохо спал и все думал: «Ах, звездочет-лиходей! Ах, собачий ты сын, чего напредсказал ты на мою голову!»

Николай Дмитриевич Телешов

Вернуться на предыдущую страницу