Иван-простак

У одного царя было три сына. Старший и средний были люди деловые, занимались торговлей, а младший сын Иван больше бездельничал. Деньги у него не держались, он их раздавал нищим, за что его и прозвали Иван-простак. При­дет нищий или убогий к Ивану, он его накормит, напоит, прио­денет да еще и золотой на дорогу даст. Царю-отцу это, понят­ное дело, не нравилось и решил он выпроводить младшего сына из своего царства.

Портные сшили Ивану дорожный кафтан, мать испекла три лепешки, и пошел добрый молодец из родного дома куда гла­за глядят.

Долго ли, коротко ли он идет, попадается ему навстречу Шурсухал — старый белобородый старик.

—  Куда идешь, Иван? — спрашивает старик.

Так и так, объясняет Иван, отец меня выгнал из своего царства, домой дорога мне заказана, иду куда глаза глядят.

—  У меня с самого утра во рту еще крошки не было, не найдется ли у тебя что-нибудь поесть?

—  В дорогу мне мать три лепешки испекла, — отвечает Иван, — я с тобой поделюсь, — и отломил старику половину лепешки.

Старик поел, поблагодарил Ивана, и они разошлись. Сам Иван тоже с утра ничего не ел, да только с горя никакая пища в горло не идет.

Много ли, мало ли прошло времени — опять встречает Иван знакомого старика.

—  Как себя чувствуешь, Иван?

—  Слава богу, — отвечает Иван.

—  Не осталось ли у тебя чего-нибудь поесть, что-то прого­лодался я в дороге.

—  Матушкины лепешки у меня еще целые, давай вместе поедим, — сказал Иван и вытащил из котомки свою нехитрую еду. К тому времени Иван и сам успел проголодаться, и они съели каждый по лепешке.

Поблагодарил старик Ивана, и они расстались. Через какое-то время опять бородатый старик повстречался Ивану, опять справился о его здоровье, а потом сказал:

—  Успел проголодаться я, не осталось ли у тебя какой-ни­будь еды?

—  Осталось у меня пол-лепешки, — ответил Иван, — давай сядем и съедим ее.

Съели они последнюю половину лепешки, старик поблагода­рил Ивана и говорит:

—  Ты теперь находишься уж в другом царстве-государстве. Здешнему царю нужны пастухи. Так вот ты иди и наймись к нему. А когда наймешься, возьми полную котомку хлеба и пригоняй стадо на это самое место, где мы с тобой сидим.

Иван пришел в стольный город, явился к царю:

—  Не возьмешь ли меня в пастухи? Царь отвечает:

—  Почему бы не взять такого молодца, возьму, только у меня уговор: если хоть одну овцу потеряешь — голову с плеч долой, а потом — на высокую жердь. Вон, она уже приготов­лена.

Иван оглянулся и увидел, что царский двор утыкан жердя­ми, на которые были насажены головы прежних пастухов. Одна жердь стояла пустая.

—  Завтра утром я дам тебе по счету сто овец, котомку хлеба и паси на здоровье.

Иван согласился.

Наутро царь отсчитал сто овец, дал котомку хлеба, и погнал Иван стадо в поле.

На поле уже ждал его седобородый старик.

—  Ну что, пришел, Иван? — спрашивает старик.

—  Как видишь, пришел, — отвечает Иван.

—  А хлеба принес?

—  Целую котомку. Если хочешь, можем хоть сейчас же поесть.

Они сели на бугорок, наелись досыта. Старик говорит Ивану:

—  Ну, Иван, ты ложись, поспи, а я за тебя попасу.

—  Ладно, — согласился Иван, лег и захрапел.

Много ли, мало ли времени прошло, Иван проснулся, гля­дит — нет ни старика, ни овец. Только где-то вроде пастуший кнут пощелкивает. Пошел Иван в ту сторону и нашел пастуха со стадом.

—  Овцы  все  целы? — первым делом  спрашивает Иван.

—  Все, можешь и не считать: двести овец, — отвечает ста­рик. — Солнце на закат пошло, пора тебе и возвращаться.

Погнал Иван овец на царский двор.

—  Все ли овцы целы? — спрашивает царь.

—  Считай: двести голов, — отвечает Иван.

Царь удивился, не поверил, а когда пересчитал и убедился, что стадо и впрямь прибавилось на сто голов — удивился еще больше. «Вот это пастух! У других пастухов овцы терялись, а у этого прибавляются...»

На другое утро насчитал он Ивану двести овец и опять дал котомку хлеба.

Пригнал Иван стадо на поле, а там уже сидит знакомый старик.

—  Пришел, Иван? — спрашивает.

—  Пришел, — отвечает Иван.

—  А хлеба принес? А то я нынче пуще вчерашнего прого­лодался.

—  Хлеба — полная котомка. Давай сядем и поедим. Поели досыта, старик говорит Ивану:

—  Ты, Иван, приляг, отдохни, а я постерегу овец. Иван лег спать, а старик остался при стаде.

Много ли, мало ли Иван спал, а только проснулся — ни ста­рика, ни овец нет. Слышно лишь, что пастуший кнут вдалеке пощелкивает. Нашел Иван старика, спрашивает:

—  Овцы все целы?

—  Все триста, как одна овца, — отвечает старик. — Время уже возвращаться, царь, небось, заждался тебя.

Собрал Иван овец, погнал на царский двор. Первый вопрос у царя:

—  Овцы все целы?

—  Не лень — сосчитай, — отвечает Иван и даже не говорит, сколько овец пригнал.

Царь насчитывает триста голов и удивляется больше вче­рашнего.

Наутро царь отделил триста овец, дал котомку хлеба, и Иван погнал стадо в поле. Белобородый старик уже поджидал его.

—  Пригнал, Иван, стадо? — спросил старик.

—  Пригнал, — ответил Иван, — и хлеба целую котомку при­нес, давай-ка сядем, поедим.

Наелись они досыта, Иван лег спать, а старик остался при стаде.

Много ли, мало ли прошло времени, Иван проснулся, гля­дит — ни старика, ни овец. Слышно только вдали: кнут пощел­кивает. Нашел старика, на всякий случай спросил:

—  Овцы все целы?

—  Все четыреста налицо, — ответил старик. — Можешь гнать овец на царский двор. Если завтра царь тебя и не пошлет ста­до пасти, все равно бери котомку хлеба и приходи в поле.

Пригнал Иван овец на царский двор.

—  Все целы? — спрашивает царь.

—  Четыреста, — отвечает Иван, — а не веришь — сосчитай.

Царь и считать не стал, чего уж там, и так видно, что при­гнал Иван овец вечером не меньше, а больше, чем угнал утром.

Никакой работы царь Ивану наутро не дал; делай, что хо­чешь. Однако же хлеба было разрешено взять, как и прежде, полную котомку.

Пошел Иван в поле, накормил белобородого старика, сам на­елся.

—  Спасибо тебе, Иван, за то, что до отвала накормил меня хлебом, — сказал старик. — Чем я тебя могу отблагодарить?

—  Сначала я тебя кормил родительским хлебом, потом опять же не своим, а царским, так что и благодарить меня не за что, — ответил Иван.

—  Все же кое-что на память я тебе подарю, — настоял на своем старик. — Пойдем со мной, — и повел Ивана в лес.

Когда они пришли в лес, то в середине большого орехового куста Иван увидел воткнутую в землю саблю. Старик взял ее, дважды, крест-накрест, махнул ею, и на том месте земля раз­верзлась. Они спустились по ступенькам в открывшуюся безд­ну, и перед ними, как из-под земли, вырос чудный конь. Гром­ко ржет, бьет землю копытом, не конь — огонь.

—  Я дарю тебе этого коня, — сказал старик. — Будет нуж­да — махни крест-накрест саблей по кусту орешника. Сила по­требуется — вот здесь стоит чан с водой, которая силу прибав­ляет: сам пей два ковша, коню давай три ведра. Если мало бу­дет — выпей вдвое, а коню дай втрое больше. Запомни это место и, когда надо, приходи сюда.

Иван поблагодарил старика и они расстались.

Много ли, мало ли времени пролетело, в царство-государст­во, где теперь жил Иван, пришла бумага: царь должен отдать на съедение шестиглавому змею или свою дочь, или сотню солдат.

Царь стал размышлять: «Если я сто солдат женю, и у них родится по сыну — войско мое еще на сто воинов прибавится. Если же дочь замуж выдам, и у нее родится сын — прибавка будет только на одного человека... Так что, пожалуй, придется отдать змею дочь».

Чтобы дочери было не так страшно, чтобы она раньше вре­мени не испугалась шестиглавого змея, глаза ей завязали платком.

Царскую дочь с завязанными глазами повели на берег моря. А Иван тем временем пошел в лес, провел крест-накрест по ку­сту орешника саблей и вывел из подземелья вороного коня.

Конь напомнил:

—  Ты, Иван, сам два ковша пей, а мне три ведра дай. Иван выпил два ковша, напоил коня,   вскочил на него и стрелой понесся на берег моря.

На берегу Иван отпустил коня, подошел к царской дочери, снял платок с ее глаз. Царевна увидела перед собой богатыря-красавца и не узнала в нем вчерашнего пастуха.

Море заволновалось, высокие валы с белопенными гребнями покатило на берег. Это шестиглавый змей выходил из недр морских.

—  А! Вместо одного прислали двоих, — загремел железным голосом змей. — Что ж, спасибо.

—  Не торопись благодарить, — смело ответил Иван, — смот­ри, как бы один из двоих не встал поперек глотки.

—  А это мы сейчас узнаем, — прошипел змей. — Начинай. Иван ударил шашкой — три головы у змея срубил.

—  Эта   твоя   сила — еще   не   сила.   Держись! — и змей ударил   Ивана   хвостом и загнал его в землю по щиколотки.

Иван, в свою очередь, еще раз махнул саблей и срубил по­следние три головы. После этого изрубил и самого змея и бро­сил в море. Вода в море стала красной.

Царская дочь за свое опасение одарила Ивана вышитым платком. Иван взял его, вскочил на коня и ускакал в лес.

Случившийся поблизости рыбак подошел к царевне и, гро­зя смертью, вынудил ее признать его спасителем. И когда мать-царица спросила дочь, кто ее спас от неминучей смерти, та ответила: «Вот этот рыбак».

По такому радостному случаю царь устроил пир и на этом пиру посадил рыбака на почетное место и угощал, как самого дорогого гостя.

Много ли, мало ли времени пролетело — пришла новая бу­мага: царь должен отдать на съедение девятиглавому змею или свою дочь, или двести солдат.

Ну уж, если царь пожалел сотню солдат, две-то и подавно. Царевне завязали глаза и отвели на берег моря.

Иван вывел из подземелья своего чудесного коня, напоил его, сам напился и прискакал к морю. Царевна сразу узнала своего спасителя, когда Иван развязал ей глаза.

Возмутилось, вспенилось море, вышел из него девятиглавый змей.

—  Хоть ты и погубил моего младшего брата, со мной тебе не справиться, — громовым голосом говорит змей. — Я — силь­нее.

Началась борьба. Иван выхватил саблю и срубил за один удар три змеиных головы.

—  Твоя сила — это еще не сила. Держись! — и змей уда­рил Ивана хвостом, и увяз Иван в землю по колено.

Тогда Иван, не давая опомниться змею, дважды, раз за ра­зом, махнул своей саблей и отрубил остальные шесть голов. После этого самого змея на мелкие части изрубил и бросил в море. Морская вода сразу стала кровавой.

Царевна за свое спасение подарила Ивану именное колечко. Иван вскочил на коня — и был таков. А проезжавший мимо во­довоз подошел к царевне и под страхом смерти заставил при­знать себя ее спасителем: он, мол, убил змея своим черпаком. Так царевна и сказала отцу с матерью, и царь угощал водово­за, как самого дорогого гостя.

Много ли, мало ли времени утекло — новую бумагу царь получает: подавай змею или свою дочь или триста солдат. Если триста солдат отдать — без войска останешься, придется ца­ревной жертвовать.

Царской дочери завязали глаза и отвели к морю. Иван, не теряя времени, пошел в лес и вывел своего чудесного коня из подземелья.

Конь ему говорит:

—  На этот раз, друг Иван, нам будет нелегко. Придется биться с таким большим змеем, что его от головы до хвоста и взглядом не охватишь. Примчимся на берег моря, ляг, немного поспи, силы поднакопи. А когда начнешь драться со змеем, прислушивайся, и если я стану бить копытом — вели царской дочери отвязать меня. А теперь дай мне девять ведер сильной воды, сам семь ковшей выпей.

Иван напоил коня, сам попил. Поскакали к морю. Тут Иван развязал глаза царевне, потом нагнул иву, привязал к ее ма­кушке камень.

—  Как только змей появится, — наказал он царской доче­ри, — разбуди меня этим камнем.

После этого лег и тут же уснул.

Далеко в море вздыбились белопенные волны и с шумом покатились на берег: змей показался.

Царская дочь разбудила Ивана. Тот потянулся и встал.

—  Как раз ко времени! — и наказал царевне: — Когда нач­нем со змеем биться и конь ударит копытом — отвяжи его.

Огромный, одноголовый змей вышел на берег, увидел цар­скую дочь с Иваном, усмехнулся:

—  Вместо одной — двое! Хорошо.

—  Как бы один из двоих не встал тебе костью в горле, — ответил Иван.

—  А это мы сейчас увидим. Ну-ка, покажи свою силу. Иван выхватил свою острую саблю, отрубил змею голову, но она тут же опять приросла. В свою очередь змей ударил Ивана своим длинным хвостищем — Иван ушел в землю по пояс. Изловчился Иван, собрал силы и еще раз ударил змея саблей. Опять змей остался невредимым, в свой черед ударил Ивана хвостом, и ушел Иван в землю по самую грудь. Тут конь начал бить копытом, царевна отвязала его, и он выручил Ива­на. Налетели они на змея с двух сторон: Иван саблей рубил, конь копытами топтал — одолели злодея.

Царская дочь написала на бумажке, кто является ее спаси­телем и отдала эту бумажку Ивану. Иван сел на коня и уска­кал.

А царевну по дороге домой встретил трубочист и потребо­вал, чтобы та сказала отцу с матерью, что он ее cпас. Ну, уж погулял трубочист на царском пиру, попил и поел вволю.

Иван на этот раз вернулся домой со своей саблей, написал на ней: «Пока сам не встану, не будить!» — и лег спать.

Три дня и три ночи спал Иван. Царевна увидела, что он написал на сабле, и берегла сон своего спасителя: ни собаки по­близости не лаяли, ни люди по улице не ходили.

Царь радовался, что и солдаты у него сохранились в цело­сти, и дочь осталась живой. Только что-то много набиралось у нее спасителей. Кто же из них настоящий?

Повелел царь призвать их всех во дворец. Первым явился рыбак, за ним — водовоз, за водовозом — трубочист. За Иваном послали коляску. Поставил Иван ногу в ту коляску — ось обломилась. Пришлось другую посылать. Только успел сесть во вторую — и эта не выдержала, развалилась. «Ладно, пешком дойду», — сказал Иван царским слугам.

Пришел Иван в царский дворец, а тут уже сидят и рыбак, и водовоз, и трубочист.

—  Ну, так кто из вас настоящий спаситель моей дочери? — спрашивает царь.

Рыбак, водовоз и трубочист в один голос отвечают:

—  Мы спасли твою дочь.

—  А чем докажете? — допытывается царь.

Ни у рыбака, ни у водовоза, тем более у трубочиста ника­ких доказательств, понятное дело, нет.

И тут Иван вытаскивает из кармана вышитый царской до­черью платок и говорит:

—  Это — за ее первое спасение. Показывает именное колечко и говорит:

—  Это за второй бой со змеем.

Достает из кармана бумажку, исписанную рукой царской дочери, и подает ее царю:

—  Это — за третью мою победу над змеем.

После этого повытолкал царь взашей самозваных спасите­лей, а за Ивана отдал свою дочь. Еще при жизни он выделил Ивану полцарства, а когда умирал — завещал зятю и вторую половину своих владений. Долго, говорят, правил Иван своим царством, и все им были довольны.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Старик и Смерть

В давние времена жил один старик. Настало время ему умирать, и пришла за ним Смерть.

—  Твои дни кончились, — сказала Смерть. — Я пришла за тобой.

Старик испугался; уж очень ему не хотелось умирать. А потом немного пришел в себя да и говорит:

—  Ты бы подождала, пока я поженю сыновей да порадуюсь на внучат. А уж тогда приходи.

Ничего не сказала Смерть, ушла.

Поженил старик сыновей, понянчил внучат и стал готовиться к смерти. Подготовка известно какая: надо делать гроб. И как только гроб был сделан, Смерть не замедлила явиться к старику.

—  Я готов! — сказал старик и полез в гроб. Улегся он в гробу на бок, а Смерть говорит:

—  Ты не так, как надо, ляг.

Старик повернулся в гробу и лег вниз лицом.

—  И не так! — опять его поправляет Смерть.

—  Тогда покажи мне сама, как лечь! — сказал старик и вы­скочил из гроба.

Делать нечего, пришлось показывать. Смерть шагнула в гроб и улеглась. Тогда старик проворно закрыл крышку гроба и накрепко заколотил гвоздями. А после этого притащил на берег реки и столкнул в воду. Долго, говорят, он еще жил пос­ле этого.

А Смерть с тех пор перестала являться людям на глаза, ста­ла невидимой.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Мамалдык

В старину у одного чуваша по имени Тунгылдык было три дочери и один сын. Старшую дочь звали Чагак, что значит Сорока, среднюю — Чегесь, то есть Ласточка, млад­шую — Чеппи — Последыш, сына звали Мамалдык. Отец перед смертью сказал Мамалдыку, чтобы тот отдавал сестер замуж за того, кто первый посватается.

Однажды, когда Мамалдык убирался во дворе, туда забрел Волк. Мамалдык испугался незваного гостя. А Волк обежал три раза двор, обернулся человеком и говорит:

—  Ну, Мамалдык, я пришел сватать твою сестру Чагак. Пригласил Мамалдык гостя в дом, показал ему невесту.

Без долгих разговоров поладили и начали свадебный пир. Три дня пировали, договорились, когда невесту увозить, а потом Волк вышел во двор, обежал три раза вокруг него, обернулся волком и умчался в лес.

Много ли, мало ли времени прошло — как-то полил силь­ный дождь. Мамалдык вышел убрать телегу под навес, видит — вместе с водой плывет прямо к нему во двор Рыба. Три раза вокруг двора проплыла, стала человеком и говорит:

—  Ну, дружище Мамалдык, я пришел сватать твою сестру Чегесь.

Отдал замуж Мамалдык и среднюю сестру. Три дня гуляли, пили-ели, а на прощанье договорились, когда приезжать за не­вестой.

Прошло еще какое-то время, прилетел во двор к Мамалдыку Ястреб. Облетел три раза двор, стал человеком и говорит:

—  Я пришел сватать твою сестру Чеппи.

Отдал Мамалдык за Ястреба Последыша, отгуляли свадьбу, и Ястреб улетел.

На другой день с шумом-громом прикатили на тройках с бубенцами одиннадцать волков, объехали три раза двор, обернулись одиннадцатью молодцами. Мамалдык испугался, стоит посреди двора, глазами хлопает.

—  Что перепугался, мы тебя есть не собираемся, — говорят гости. — Мы приехали с добром и миром.

—  Проходите в избу, коли так, — приглашает Мамалдык.

В избе гости едят-пьют, а, уходя, забирают с собой Чагак. Трижды объехав двор, делаются опять волками и вместе с не­вестой уезжают в лес.

Прошло еще немного времени и опять полил дождь, а вслед за ним появились во дворе одиннадцать рыб, обошли трижды двор и стали людьми. Зашли в избу, угостились и увели с со­бой Чегесь. Во дворе опять обернулись рыбами и уплыли своей дорогой.

Потом как-то раскудахтались и разбелялись со страху в разные стороны куры. Вышел Мамалдык, видит — одиннадцать ястребов во дворе. Облетели три раза двор, стали людьми, во­шли в дом.

Попили-поели, забрали с собой Чеппи, превратились опять в ястребов и улетели.

Остался Мамалдык один-одинешенек. Плохо одному: и лю­бая работа из рук валится, и дома сидеть скучно, не с кем сло­вом перемолвиться. Впору руки на себя накладывать. Поду­мал так Мамалдык, взял веревку да и пошел в лес вешаться. Выбрал сук покрепче, привязал к нему веревку, голову в пет­лю сунул. Только приготовился с жизнью распрощаться и вдруг — шмяк! — на землю грохнулся. Оглянулся Мамалдык: Арсюри — Леший рядом стоит, топор в руке держит, которым веревку обрубил.

—  Моему зятю сто лет надо жить, а он в петлю лезет, не­хорошо! — качает головой Арсюри.

—  Как это я могу быть твоим зятем, если еще не женил­ся? — говорит Мамалдык.

—  Иди домой, открой сундук деда, там лежит бумага, из которой узнаешь, чьим должен быть зятем, — ответил ему Ар­сюри.

Мамалдык пришел домой, отыскал в сенях старый дедов­ский сундук, порылся в нем и на самом дне в уголке нашел бумагу, в которой говорилось:

«Тунгылдык, если твой сын не будет моим зятем, то от тво­его дома не останется ни кола ни двора, сам ты наткнешься на нож, Мамалдык повесится, твоих дочерей унесет вихрем. Пока трогать тебя не буду, даю тебе срок, но как только Мамалдык выдаст замуж своих сестер, он должен жениться на моей дочери. Меня он найдет, если будет идти все время на во­сток».

И раз, и два прочитал Мамалдык злосчастную бумагу, по­плакал, погоревал, а только делать нечего — пошел искать сво­его будущего тестя с дочерью-невестой.

Идет-бредет он по лесной тропинке. Встречает на пути дво­рец. Заходит в него и видит свою старшую сестру Чагак.

—  Хорошо, что тебя не встретил твой зять, мой муж Волк, — говорит сестра.

—  А если бы и встретил? — недоумевает Мамалдык.

—  Так он же питается человечьим мясом, — объясняет се­стра. И только она так сказала — зашумел, загудел лес.

—  Это мой муж идет, — говорит сестра. — Спрячься! Прячет она брата в подпол. А муж-Волк уже на пороге.

—  Фу-фу, человеком пахнет! — говорит Волк.

—  День-деньской среди людей кормишься — как человеком не будет пахнуть?! — отвечает сестра.

—  Что ты ни говори, а у нас в доме человек, давай его сюда, я съем, — начинает сердиться Волк.

—  А если это мой брат, и его съешь? — спрашивает Чагак.

—  Нет, Мамалдыка не трону, — отвечает Волк. — Мамалдыка сам три дня угощать буду, три бочки вина выставлю.

Мамалдык выходит из подпола, и Волк начинает его уго­щать. Три дня они пьют-гуляют, три бочки вина выпили. А ко­гда пришло время Мамалдыку уходить, Волк выдернул из хво­ста три волоса, протянул Мамалдыку и сказал:

—  Понадоблюсь — спали эти волосинки.

Идет Мамалдык путем-дорогой дальше. Встречает еще один дворец. В нем жила средняя сестра Чегесь.

—  Заходи скорей, пока не явился мой муж, а то он тебя тут же съест, — сказала сестра и спрятала Мамалдыка.

Тотчас зашумел, загудел лес, явился зять и сразу:

—  Фу-фу, человечиной пахнет!

—  Целыми днями среди людей бываешь, как тут не пах­нуть, — говорит сестра.

—  В нашем доме человек, — настаивает зять, — давай его сюда, я съем.

—  А если это мой брат, и его съешь? — спрашивает сестра.

—  Если брат, три дня сам его буду угощать, три бочки вина выставлю.

Вышел Мамалдык к столу, три дня его зять поил-кормил, три бочки вина они с ним выпили. Настало время прощаться.

—  Вот тебе три чешуйки, — говорит зять, — понадоблюсь — сожги их.

Идет-бредет дальше Мамалдык своим путем на восток. Еще один дворец на пути повстречал. В этом дворце жила младшая сестра Чеппи.

—  Как хорошо, что тебя не встретил твой зять, — говорит сестра и прячет Мамалдыка в подпол.

Загудел, зашумел лес, является зять и прямо с порога:

—  Фу-фу, человеком пахнет!

—  Как не пахнуть, когда целыми днями среди людей быва­ешь, — говорит сестра.

—  Вытаскивай его поскорей, я есть хочу! — закричал на нее муж.

—  А если это мой брат, и его есть будешь? — спрашивает Чеппи.

—  Если это Мамалдык, пусть выходит, — сразу смягчился муж, — я его не только не трону, а три дня сам угощать буду, не пожалею три бочки вина.

Три дня пьют-едят, все три бочки до дна выпили. На проща­ние Ястреб три пера у себя из хвоста выдернул и Мамалдыку отдал:

—  Понадобится моя помощь — спали эти перья, сразу же явлюсь.

Пошел Мамалдык дальше и теперь-то уже дошел до своего будущего тестя Арсюри. Тот обрадовался, вывел к нему свою дочь-невесту и, не откладывая, справил свадьбу.

Арсюри был уже стар и после свадьбы своей дочери прожил недолго. Перед смертью он позвал зятя и отдал ему двенадцать ключей. Одиннадцать из них блестели, как начищенные, вид­но, все время были в ходу, а двенадцатый совсем заржавел.

—  Этими одиннадцатью ключами, зятек, ты можешь поль­зоваться, сколько тебе угодно, — сказал Мамалдыку Арсюри, — а двенадцатым ни я, ни мой отец, ни мой дед ничего не откры­вали, и ты тоже не открывай.

С этим и помер тестюшка.

Мамалдык взял ключи и начал обходить оставшиеся ему в наследство амбары и подвалы. Открыл один амбар — в нем до­верху пшеница насыпана, открыл другой — бочки мяса впрок насолены. В подвалах тоже чего только не было: и оружие вся­кое, и конская сбруя, и меха всех зверей.

Дошел Мамалдык до одиннадцатого подвала, открыл, а он полон человеческими головами. Закрыл тут же, а про себя ду­мает: «А что же в двенадцатом? И почему мой тесть не велел его открывать? Что если хоть одним глазком заглянуть?» При­открыл он дверь двенадцатого подвала, заглянул в него и ах­нул: там сидел огнедышащий Змей — дракон. Самый страш­ный из всех злых духов, про какие только приходилось Мамалдыку слышать от своих родителей. Дракон может пристать к человеку как болезнь. Для него ничего не стоит через трубу явиться к одинокой женщине в образе мужчины и улечься с ней в постель. Он может вместе с молнией попасть в дом к одинокому мужчине в образе женщины. Он может все... И как только Мамалдык увидел сейчас огнедышащую пасть Змея, его сразу же обуял великий страх. Забыв про все на свете, он по­бежал в дом. Но открывает он дверь и видит — Змей уже сидит в доме, обнявшись с его женой.

—  Спасибо, Мамалдык, что освободил меня, — говорит Змей. — За это я тебя не трону, уходи подобру-поздорову на все четыре стороны.

До слез обидно Мамалдыку: из собственного дома выгоня­ют, а только что поделаешь, со Змеем спорить не будешь, надо уходить.

Пошел он куда глаза глядят. Идет, а сам все думает, как бы со злым Змеем счеты свести, как бы его одолеть. И тут он вспомнил про своих зятьев. Взял он волосок, чешуйку, перо и спалил их. Тут же явились зятья и спрашивают:

—  Чем можем пособить тебе, Мамалдык?

—  Я выпустил Дракона, а он отнял у меня жену и выгнал из дома, — пожаловался Мамалдык. — Надо его, во что бы то ни стало, убить.

—  На это у нас сил не хватит, — отвечают ему зятья. — Ты лучше упроси жену, чтобы она выведала у Змея, где находит­ся его душа. Тогда нам легче будет с ним разделаться.

Мамалдык так и сделал. Жена спросила у Дракона, где его душа. Тот ответил: «Посреди моря-окияна стоит дуб, в том дубе — бык, в быке — утка, в утке — три яйца. В яйцах моя душа».

Мамалдык взял топор и поплыл морем. Нашел дуб и сру­бил его. Из дуба вышел бык. Мамалдык спалил волос Волка, тот прибежал и разодрал быка. Из быка вылетела утка, Ма­малдык спалил перо Ястреба, тот настиг утку, но яйца из нее упали в море. Мамалдык спалил рыбью чешуйку, приплыла Рыба и достала со дна морского яйца. Мамалдык одно яйцо разбил тут же, а остальные понес домой.

После того, как Мамалдык разбил первое яйцо, Дракон за­хворал и затревожился: «Что-то душа не на месте, уж кто не добрался ли до нее? Пойду-ка посмотрю». Но только он хотел дверь открыть, Мамалдык — шмяк! — на порог два остальных яйца. Дракон тут же и упал замертво.

Зажили Мамалдык со своей молодой женой в мире и спо­койствии, много детей, говорят, нажили, а добра всякого у них и так было не счесть.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Старик Ух

Жили-были старик со старухой. Дети у них поумирали. Рос здоровым лишь последний сын Иван.

Когда исполнилось Ивану семнадцать лет, стал он просить родителей, чтобы отдали его в какое-нибудь учение.

—  До ученья ли тут, — сказал отец, — когда и так концы с концами едва сводим.

Но сын не отступал от своего, и родителям пришлось ува­жить его просьбу.

Напекла мать лепешек, отец пошел провожать сына. Идут полями да лугами, доходят до опушки леса. Решили отдохнуть.

Только-только Иван собрался было присесть на облюбован­ный пень, как из-под пня появляется белобородый старик Ух и уводит его с собой под землю.

Отец просит-умоляет вернуть сына, но старик Ух и слушать его не хочет.

—  Загляни через год, — говорит, — а раньше и не показы­вайся.

Проходит год, отец берет с собой еду в кошель, прощается с женой и идет на знакомое место. Садится на знакомый пень и вздыхает:

—  О-ох!

На его вздох из-под пня сразу же вылез старик Ух — Белая борода.

—  Явился? — спрашивает старик и сквозь щель уводит его под землю.

В подземном мире, оказывается, так же, как и на земле, зеленеют луга, текут реки, шумят леса.

Приходят они в дом Белой бороды, старик ставит в перед­ний угол свечку и сказав: «Я сейчас приду», уходит. Появля­ется сын. Он за год так изменился, что его трудно узнать.

Обнялись отец с сыном, расцеловались.

—  Я за тобой пришел, — говорит отец.

—  Не так-то просто меня вызволить отсюда, — тяжело вздох­нул сын. — Старик назначит тебе много всяких испытаний. Слушай, что я скажу, и запоминай.  Таких, как я, у старика двенадцать. Сначала он нас сделает голубями. Все мы будем одинаковые, перо в перо, а тебе надо будет узнать меня. Заме­чай: в полете я одним крылом коснусь пола. Потом он превра­тит нас в двенадцать борзых собак. Все мы будем одной иссиня-черной масти, и станем бегать вокруг тебя. Будь внимате­лен: пробегая мимо тебя, я опущу левое ухо. После этого он сделает из нас двенадцать рысаков вороной масти. Следи: ко­гда я буду проходить мимо тебя, я взмахну хвостом. Потом он превратит нас в двенадцать девушек. Мы все будем неразли­чимо похожи друг на друга и одинаково одеты. Меня можно будет узнать по кольцу на пальце правой руки; проходя мимо тебя, я сверкну своим кольцом. Под конец он сделает нас две­надцатью парнями, похожими друг на друга, как двенадцать капель воды. Будь внимателен: проходя мимо тебя, я отведу левую руку назад и взмахну ею...

Только-только сын договорил эти слова и ушел, заявился старик Ух.

—  Не скучал без меня? — весело спрашивает старик.

—  Не успел заскучать, — в тон ему ответил Иванов отец.

—  Так, значит, хочешь забрать своего сына? — продолжает старик. — Что ж, так и быть, я тебе его отдам. Но отдам толь­ко в том случае, если ты сумеешь узнать его среди двенадцати ему подобных. Смотри и узнавай.

С последними словами Белая борода открывает левую дверь и в горницу влетают двенадцать голубей. Голуби все, перо в перо, одинаково сизые. Но один в полете коснулся крылом пола. Отец Ивана заметил это и говорит:

—  Вот он, мой сын.

—  Ах, окаянный, узнал! — сердито проворчал старик Ух.

Голуби улетели, дверь закрылась. В ту же минуту откры­лась правая дверь, и вбежали двенадцать борзых собак. Прыга­ют вокруг Иванова отца, лают, и у всех хвосты трубой, а уши — торчком. Лишь у одной собаки левое ухо опущено. Отец говорит:

—  Вот он, мой сын!

Старик Ух хмурит свои белые брови и словно в рот воды набрал. Хлопает в ладоши — борзые убегают. Открывается средняя дверь, и с громким ржанием влетают двенадцать ры­саков одинаковой вороной масти. Попробуй различи их! Но один   рысак   взмахивает   хвостом, и Иванов  отец говорит:

—  Вот он, мой сын!

Старик Ух делается темнее тучи. Он машет рукой — в ком­нату плавно, лебедушками, входят двенадцать девушек. Все стройные, красивые и платья у всех одинаковые. Одна из деву­шек сумела   поймать на свое   кольцо солнечный   лучик и повернула колечко так, что луч упал на лицо Иванова отца.

—  Вот он, мой сын! — оказал отец.

—  Ну, теперь последнее испытание, — говорит Белая боро­да, и в голосе его слышатся досада и отчаяние.

В комнату входят двенадцать парней. Вое рослые, статные, ясноглазые, русокудрые. Иванов отец глядит на них во все глаза, а отличить одного от другого не может. И тут один из парней, проходя мимо него, легонько взмахнул левой рукой.

—  Вот он, мой сын! — радостно воскликнул отец.

Старик Ух, признав себя побежденным, молчит. Молча уго­щает на прощанье Ивана с отцом обедом и выводит из подзем­ного мира.

Идут отец с сыном по земле и нарадоваться не могут, что идут под голубым небом и ясным солнцем.

Вдруг откуда-то взялся и с криком пролетел над их голова­ми коршун. Иван сразу же опечалился. Отец заметил это и спрашивает:

—  Ты понял, что сказал коршун?

Ивану не хочется отвечать, он отнекивается, говорит, что, мол, коршун — это вообще плохая примета.

—  И что это за примета? — настаивает отец. — Что она значит?

—  Она значит, что тебе придется досыта напиться воды, ко­торой я умоюсь.

Теперь и отец стал невеселым. «Да только стоит ли обра­щать внимание на всякие приметы?» — думает он и скоро за­бывает о коршуне.

Приходят отец с сыном домой. За это время, как их не было дома, все хозяйство пришло в упадок. Они и раньше жили не­богато, а теперь и подавно, хоть надевай нищенскую суму и иди по миру.

—  Давай, отец, вот что сделаем, — предлагает Иван. — Завт­ра я обернусь рысаком. Ты отведи меня на базар и продай. За­проси тыщу рублей. Дадут — отдай, но узду не продавай.

На другой день Иван становится вороным рысаком. Отец ведет его за узду на базар. Все хвалят рысака, но больше вось­мисот не дают. Но вот на базаре появляется Белая борода, сразу же соглашается на тысячу рублей. Но когда просит узду, отец белобородому старику узду не дает.

На вырученные деньги отец накупает всяких яств и возвра­щается домой. Поглядит на купленную снедь — душа радуется, вспомнит, что сына рядом нет — грусть-тоска берет. Пришел домой, со старухой своей печалью делится. А сын с печки спрашивает:

—  Ты вернулся, отец?

Возрадовались отец с матерью, обнимают сына, за стол в красный угол сажают.

А сын уже новое задумал.

—  Завтра я обернусь битюгом-тяжеловозом, — говорит он отцу. — Отведи меня на базар и продай за полторы тысячи. Но узду не отдавай.

На другой день отец опять идет на базар. За коня ему сразу же дают тысячу рублей, но он просит полторы тысячи. В это время на базаре появляется белобородый старик Ух и, не тор­гуясь, выкладывает полторы тысячи. Отец забыл оставить у себя узду, работники старика Уха запрягли тяжеловоза в теле­гу и поехали домой.

Уже перед самым домом белобородого старика расслабилась упряжь, а когда работники остановили тяжеловоза, чтобы ее поправить, Иван сделался щукой и — прыг! — в реку, по бе­регу которой шла дорога.

Работники побежали к Белой бороде и рассказали, что произошло с тяжеловозом. Старик ругает их на чем свет стоит, бежит к реке, превращается в сома и начинает гоняться за Иваном. В это время девица-красавица подходит с ведрами к реке. Иван сделался золотым колечком и упал в ведро. Упал и говорит девушке:

—  Сейчас здесь появится белобородый старик и попросит у тебя колечко. Ты не давай. Если же он будет настаивать, ты скажи: «Пусть будет ни мне, ни тебе!» — и брось колечко оземь. Тогда я стану просом и рассыплюсь на дороге. Ты на­ступи на одно зернышко и не сходи с места. А потом, когда я стану ястребом, коснись рукой моего крыла.

Тем временем появляется старик Ух. Он, конечно, замечает колечко и говорит:

—  Это мое колечко, я давно его ищу. Девушка не отдает. Потом говорит:

—  Пусть будет ни мне, ни тебе! — и с силой бросает коль­цо оземь.

Колечко рассыпается просяными зернышками. Старик Ух тут же превращается в петуха и начинает клевать просо. Де­вушка успела наступить на одно зернышко и стоит на нем.

Петух склевывает все зернышки, кроме того, что под ногой девушки, вскакивает на плетень и кричит:

—  Ку-ка-ре-ку! Я победил, я погубил Ивана!

Тогда девушка переступает с ноги на ногу, Иван из прося­ного зернышка становится ястребом, налетает на петуха и от того остаются только пух и перья.

Так нашел свой конец белобородый старик Ух.

А девушка подходит к ястребу, гладит его, и ястреб превращается в русокудрого и ясноглазого добра молодца. Девушка с удивлением и восхищением смотрит на Ивана и насмотреть­ся не может — так он ей понравился.

Иван не заставил девушку долго ждать. На другой же день он заслал сватов, и они поженились. Все богатство белобородо­го старика Уха перешло в руки Ивана, так что жили они без­бедно.

Однажды под вечер попросился к ним на ночлег нищий ста­рик. Они его пустили, накормили и уложили спать. Ночью ста­рику, после сытного ужина, захотелось пить, и он попросил воды. Хозяева ему сказали:

—  В передней комнате, на скамейке, есть квас, там же и ковш висит, напейся.

Старик, должно быть, на ухо был туговат и вместо кваса зачерпнул ковшом из лоханки, что стояла под рукомойником на чурбаке.

Когда на утро узналось об этом, Иван вспомнил крик кор­шуна и сразу же в нищем старике признал своего отца. С тех пор до самой кончины отец жил у сына с невесткой в полном довольстве и благоденствии.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Солдат - меткий стрелок

В одной деревне, в маленькой покосившейся избенке, жил старик Ехрем со своей старухой. У них был единственный сын по имени Иван. Старик занимался охотой и был таким метким стрелком, что никогда не возвращался до­мой с пустыми руками.

Однажды Ехрем пошел в лес на охоту и не только ничего не принес, но даже свою любимую собаку Хораську потерял.

Иван всегда выходил встречать отца. Встретил он его и на этот раз. Не увидев Хораськи, Иван опечалился. Отец же, на­оборот, был веселым.

—  Что случилось, отец? — спросил Иван. — И дичи никакой не несешь, и Хораськи с тобой нет.

—  Не огорчайся, сынок, а радуйся, — ответил отец. — Нынче у нас праздник: мне удалось убить лося и медведя.

—  А если убил, так где они? — все еще не верил в такую удачу Иван.

—  Хораська добычу сторожит.

У бедняка Ехрема своей лошади не было и, поев картошки с огурцами, он отправился к своему богатому тезке. Богатей Ехрем согласился дать коня, выговорив такое условие: он дает коня, а охотник Ехрем отдает ему половину добычи.

Ехрем с Иваном поехали в лес, привезли туши убитых зве­рей. Лося они отдали хозяину коня, а медведя оставили себе.

Когда Иван подрос, отец начал брать его с собой на охоту. Он учил его читать следы зверей, учил выслеживать дичь и метко бить из ружья. Прошло немного времени, и Иван научил­ся стрелять так же метко, как отец.

Жизнь шла своим чередом. Минуло лето, наступила осень. Начался рекрутский набор. Жребий пал на сына богача Ехрема, которого тоже звали Иваном. Закручинился богатей, не хо­телось ему свое чадо в солдаты отдавать: ведь в старые времена солдатская служба была долгой — больше двадца­ти лет.

Думал-думал богатый Ехрем, как бы сына от солдатчины отвести, и вот что придумал.

—  Нашего сына зовут Иваном, — сказал он своей жене Марье, — и у бедняка Ехрема сын Иван. Фамилии тоже одина­ковы: тот Иван — Охотников и наш Ванька — Охотников. Так что мы можем вместо своего сына отдать в солдаты сына бед­няка. Попробуй, докажи, что это не тот, а другой Иван на царскую службу пошел.

Сказано — сделано. Пригласил богатый Ехрем к себе в дом нужных людей, угостил их на славу, а кому-то и дорогие по­дарки сделал, и забрали в солдаты не его сына, а сына бедного тезки.

Прослужил Иван месяца три, повели его роту на стрель­бище. Каждому дали щит, вырезанный по фигуре человека. На груди фигуры была нарисована черная точка, надо было по­пасть в эту точку.

Один солдат стреляет — мимо, другой тоже все три патрона выпустил, а в черную точку ни одним не попал. Третий не по­пал, и четвертый промахнулся. Дошел черед до Ивана: он с первого же выстрела попал в черную точку. Туда же послал и вторую, и третью пули.

Раньше офицеры ругали Ивана за то, что когда командо­вали «направо», он поворачивался налево, и наоборот, когда подавалась команда «налево», его почему-то заносило в правую сторону. Теперь офицеры стали на все лады хвалить меткого стрелка Ивана. Раньше сослуживцы-солдаты обращались к не­му не иначе как «Эй, чуваш!» Теперь все стали звать по имени : «Ваня-стрелок».

За ротными последовали полковые стрельбы. И на них Иван отличился: всеми патронами попал в черную точку. Тут уж не только офицеры, но и генералы дивились его меткости. За то, что ни один патрон не пропал даром, главный генерал на­градил Ивана именными часами.

По всему войску прошла слава меткого стрелка Ивана и дошла до самого царя.

Дело было так.

Полковой командир как-то взял Ивана с собой на охоту. Во что ни стреляет Иван — обязательно попадает. Командир только успевает настрелянную дичь на свой охотничий пояс вешать. Потом говорит:

—  Ты все стреляешь птиц, которые на деревьях сидят. А сумеешь ли подстрелить птицу на лету?

Иван тут же поднял с озера стаю уток, выстрелил в одну, и она упала в озеро.

—  А теперь попади вот в эту маленькую птичку, которую мы спугнули, — приказал командир.

Иван и эту птичку сбил первым же выстрелом.

—  Молодец, Иван, — хвалил его командир. — Двадцать пуль ты выпустил и двадцать птиц убил. Теперь пойдем домой, хочу я тебя угостить как следует за такую охоту.

Однако же не пришлось Ивану погостить у полкового коман­дира. Вышли они из леса, а навстречу — тройка бубенцами звенит. Поравнялась с ними, остановилась. С облучка спрыги­вает солдат и подает командиру какую-то бумагу. Командир ее читает, а потом говорит:

—  Не у меня, Ваня-стрелок, а у самого царя гостем будешь. Царь хочет тебя видеть и послал вот эту тройку. Садись и поезжай, ни пуха тебе ни пера!

Когда Иван явился во дворец, его встретил сам царь:

—  Здравствуй, Иван-солдат! Много слышал о тебе, захотел повидать. Отдыхай с дороги, завтра поговорим.

Ивану отвели большую комнату-светлицу, накормили и спать уложили.

На другой день царь призвал его к себе и говорит:

—  Видишь, Иван-солдат, озеро в моем саду? В этом озере я купаюсь, но в последнее время его каждый вечер кто-то му­тит. Поймай того, кто мутит, и приведи ко мне живым или мертвым.

—  Будет  сделано, царь-государь! — ответил Иван.

С закатом солнца он пришел на озеро и спрятался в камы­шах. На вечерней заре на озеро опустились три утки. Опусти­лись и — ну прыгать, кувыркаться, бить крыльями по воде. Глядел-глядел Иван на эту веселую игру, а потом прицелился и выстрелил. Трудно было прицеливаться в темноте, но все же Иван не промахнулся. Две утки улетели, а одну ему удалось подстрелить.

Иван разделся, вошел в озеро и достал раненую утку. По дороге к царскому дворцу утка в какое-то мгновенье преврати­лась в девушку несказанной красоты. Из правой ноги девушки текла кровь. Иван взял девушку под руку, привел в свою ком­нату и перевязал рану платком.

Утром Иван-солдат явился к царю, обо всем рассказал ему я девушку показал. Девушка-красавица понравилась царю. Так понравилась, что решил он на ней жениться. Но надо было по­дождать, пока у нее заживет нога.

Девушка понравилась царю, но самой девушке, похоже, ку­да больше понравился Иван-солдат, чем царь. Надо было что-то придумать, чтобы убрать с дороги Ивана. И царь придумал. Он стал давать ему самые что ни на есть трудные, а то и вовсе невыполнимые поручения.

—  Вот тебе, Иван-солдат, сорок пуль, убей и принеси мне сорок самых разных птиц.

Ивану — хочешь не хочешь — приходится браться за такое нелегкое дело.

В царском саду птиц было немного. Он сумел подстрелить только одиннадцать разных птиц. Пришлось идти в дальний лес. Там Иван подстрелил еще двадцать восемь птичек. Оста­валось найти еще одну птичку, но, как нарочно, никаких птиц больше не попадалось. Уже солнышко стало садиться, лес по­темнел. Пришлось возвращаться домой без сороковой птицы. И вдруг перед самым домом, на дороге, Иван увидел воробья и последней пулей подстрелил его.

Сорок разных птиц принес Иван царю. Но царь за меткую стрельбу не похвалил Ивана, ничем не наградил, а лишь про­молвил: «Ладно» и дал новое поручение:

—  Моей матери, Иван-солдат, что-то нездоровится и ника­кие лекарства не помогают. А нынешней ночью мать видела сон. Во сне ей старик-колдун посоветовал пить медвежье молоко. Так вот ты найди такое молоко и завтра принеси.

Иван пошел в свою комнату и хотел, как и перед всяким трудным делом, лечь спать. Но не идет сон к Ивану. Тогда он сел у окна и тихонько запел. Песня у Ивана была грустная: он знал, что во всей округе не только медведей не было — даже волки не встречались.

Девушка-красавица подошла к Ивану, спросила:

—  Почему ты такой печальный, Иван, почему песня твоя такая грустная?

Иван рассказал ей о своей беде-печали.

—  Это все из-за меня тебе приходится терпеть, — сказала девушка, — и я тебе помогу. Так что ты не горюй, не убивайся. Ложись, поспи. Утро вечера мудренее. Завтра молоко ты добу­дешь. Но знай наперед, царь может не поверить, что оно от медведицы. На такой случай вместе с молоком принеси мед­вежонка.

Девушка была не только красивой, но еще и умной. Она сра­зу поняла, что царь хочет избавиться от Ивана, хочет погу­бить его. Мать царя и не думала хворать. Когда царь с Иваном сидели в светлице и разговаривали, царица отплясывала на балу во дворце.

На другой день рано утром Иван отправился на охоту. И в первом же попавшемся лесу увидел медведицу с медвежатами. Иван убил медведицу, надоил молока и принес его царю. Царь поглядел на молоко и сказал зло:

—  А чем ты докажешь, что это молоко медвежье, а не козье?

Тогда Иван развязал мешок и выпустил из него медвежон­ка.

—  Убери, убери его, — испугался царь. — Теперь я верю. На другой день опять царь вызывает к себе Ивана и дает ему новое задание:

—  Иван-солдат, от медвежьего молока матери не стало луч­ше, принеси завтра молоко львицы.

Еще больше загоревал Иван, сел у окна своей светлицы и запел грустную-грустную песню.

Девушка-красавица к тому времени выздоровела. Она рас­спросила Ивана, а потом раскрыла окно, села рядом и тоже за­пела. Песня была печальная, а Ивану словно бы легче на серд­це от нее сделалось.

Спели они песню, девушка крепко-крепко обняла Ивана и говорит:

—  Боязно мне за тебя, Иван. Погубит тебя коварный царь. И все из-за меня. Не буду поперек твоей дороги становиться.

Сказала так, обернулась серой утицей и через открытое ок­но улетела.

Наутро Иван сказал царю, что девушка опять стала уткой и улетела. Расстроился царь, задумался и говорит:

—  Матери стало легче и за молоком львицы, Иван-солдат, не ходи. Отправляйся на поиски утки-девушки. Хоть со дна морского достань, а без нее на глаза мне не показывайся.

В тот же день ушел Иван из царского дворца, а в какую сторону путь держать, не знает. Пошел, куда глаза глядят. До­шел до леса — за лесом река встретилась, за рекой поле, за полем опять лес. Глядит, на опушке избушка на курьих ножках стоит. Зашел в избушку — старик на лавке сидит.

—  Далеко ли путь держишь, солдат? — спрашивает старик. — Дело пытаешь али от дела лытаешь?

Иван все как есть рассказал старику.

—  Ну тогда ложись, отдохни с дороги, — говорит старик, — а пока ты спишь, я эту девушку-утицу в своей памятной книж­ке поищу.

Выспался Иван, поднялся с лавки. Старик, видно, куда-то отлучался. Заходит в избушку и говорит:

—  Нет, служивый, не записана твоя девушка-красавица в моей книжке. Ну да ты не горюй. Дам я тебе коня-скорохода, поезжай к моему среднему брату, он дольше меня на свете жи­вет, может, в его святцы утица-красавица попала.

Сел Иван на коня-скорохода и уже собрался пустить с мес­та в карьер, но старик придержал его и дал булатный меч-кладенец. А еще вынес старик из сеней большой-пребольшой клубок. Конец нитки он завязал за воротный столб, а клубок кинул впереди коня. Покатился клубок, только успевай его до­гонять.

—  Вот за этим клубком и поезжай, да смотри не отста­вай, — сказал старик на прощанье.

Поскакал-полетел Иван за клубком, только ветер в ушах свистит. Через леса, через поля несет его быстрый конь, оста­ются позади реки. Долго ли, коротко ли летели они, видит Иван на опушке темного леса избушку на курьих ножках. Остановил коня и пошел в ту избушку. Заходит — на лавке такой же ста­рик, как и тот, от которого он уехал, сидит. Только волосы бе­лее и борода длиннее. Рассказал Иван старику, куда и зачем едет, а тот ему в ответ:

—  Ты, солдат, с дороги, наверное, устал. Ляг, отдохни, а я пока загляну в свою книгу, нет ли в ней твоей красавицы.

Выспался Иван, поднялся с лавки. Старик глядит на него и качает головой:

—  Нет, Иван, не нашел я девицы-утицы в своей памятной книге. Придется тебе ехать к нашему старшему брату, он по­дольше на этом свете живет, побольше и знает. А на дорогу дам я тебе вот эту штуку, и дает   Ивану   увесистую дубину.

Поскакал-полетел на своем резвом коне вслед за клубком Иван — только ветер свистит в ушах. Много ли, мало ли време­ни прошло, показался большой лес, а на его опушке — избушка на курьих ножках. В избушке сидел совсем белый старик с длиннющей бородой и как две капли воды похожий на тех, от которых Иван уехал.

—  Куда путь-дорогу держишь, служивый? — спросил ста­рик. — Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

Иван все ему рассказал и лег на лавку отдохнуть с дороги. А когда проснулся, старик ему сказал:

—  Нашлась твоя девица-красавица, да только далеко она, далеко за морем.

Ивану выбирать не приходится. Царь велел достать девицу-утицу хоть со дна морского.

—  Дорога дальняя, — говорит старичок. — Ну да ты не уны­вай. Дам я тебе с собой шапку-невидимку, она в трудную ми­нуту выручит.

Попрощался Иван с добрым стариком, сел на коня и поехал вослед за клубком дальше.

Долго пришлось ехать, пока море не показалось.

Клубок прыгнул с берега в воду и покатился дальше. Иван оставил коня на берегу, сам поплыл за клубком.

Переплыл он море, вышел на другой берег, видит — на опуш­ке леса дом стоит. Клубок катится к дому, и Иван идет за клубком. Входит в дом и глазам своим не верит — сидит у окна улетевшая от него уткой девица-красавица. Девушка увидела Ивана, обняла и горько заплакала:

—  Бедный Иван! Сколько ты натерпелся из-за меня! Как ты лопал сюда, небось, опять царь за мной послал?

Иван от радости дара речи лишился: молчит и только смот­рит во все глаза на девицу-красу, крепко прижимает к своей груди, боится из рук выпустить.

А девушка рассказывает, как большеголовое чудище Хоранбусь схватило ее на озере, принесло сюда и сделало своей женой.

—  Голова у него, как пивной котел, а когда возвращается с охоты, такой ветер, такая буря поднимается, что деревья с корнем выворачивает.

Только девушка успела так сказать — зашумел-засвистел ветер, закачались деревья, солнце тучами закрыло.

—  Это он возвращается с охоты, Иван, берегись, не то погу­бит тебя Хоранбусь.

Иван надел шапку-невидимку, ждет, что будет дальше. Задрожал, зашатался дом — появилось безобразное чудище:

—  Фу-фу! Человечьим духом пахнет. Выходи, кто пожаловал, будешь мне обедом.

Иван вспомнил про свою чудесную дубинку и скомандовал:

—  Ходи, гуляй, дубинка!

Дубинка начала охаживать чудище, бить его и по рукам, и по ногам, и по большой голове. Гудит голова, и впрямь на пивной котел похожа, вот-вот расколется. Рухнуло чудище на пол и дух испустило. Но чтобы не смогло оно ожить, надо из­рубить тело на мелкие куски. Меч Ивана отскакивал, не брал чудища, пришлось взять меч Хоранбуся.

Разбросал солдат куски на все четыре стороны, вывел деви­цу-красу из дома. Девушка велела взять платок, камень, шка­тулку и гусли. Иван все это взял.

—  Теперь махни платком, — сказала девушка. Иван махнул — где стоял дом, осталось пустое место. Обратная дорога всегда короче. Переплыли они море, сели на быстроногого коня и понеслись через реки и леса на свою родину. По дороге Иван вернул братьям-старикам и шапку, и дубинку, и коня.

За версту до царского дворца присели они отдохнуть. Де­вушка-красавица велела Ивану постелить платок и положить на него камень. Иван так и сделал, и тут же встал, будто из-под земли вырос, большой — не меньше царского — терем. Вош­ли они в терем, поели, попили; Иван, по привычке, лег отдохнуть с дороги. И чтобы его никто не потревожил во сне, посту­чал по шкатулке: постучал один раз — из нее вышел солдат, постучал еще раз — явился второй, на третий раз вышел тре­тий. Двое встали у Ивановой двери на часах, третий пошел нести дежурство у ворот.

Прожил Иван с девицей-красавицей день, прожили они ме­сяц — царь прислал своих солдат узнать, что это за терем по­явился в его владениях и кто в этом тереме живет.

—  А пусть сам придет и узнает,— ответил Иван солдатам. Те передали слова Ивана царю. Разгневался царь и пошел на Ивана войной.

Иван достал шкатулку и стал стучать по ее крышке — надо было приготовить войско для войны.

Не успел Иван настучать много солдат — долго ли было царю с войском версту пройти! — как царская армия начала Ивана одолевать. Что делать? Иван взял гусли и с горя и от­чаяния заиграл. Тут же произошло чудо: царские солдаты пере­стали стрелять, остановились и остались стоять, как вкопан­ные. У Ивана всего набралась какая-то сотня солдат, но этой сотне легко было справиться с остолбеневшими тысячами. Коварный царь был взят в плен. Иван занял его престол и долгие годы, говорят, жил в мире-согласии и со своей красави­цей-женой, и со всем подвластным ему народом.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. — 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.