Ерэнсэ-сэсэн и хан

Жил в прежние времена человек по имени Ерэнсэ-сэсэн. Был он очень находчив и до того щедр, что всякого, кто бы ни зашел к нему, — старый ли, малый ли, — приве­чал и непременно угощал. И пошла о нем слава.

Дошла молва о нем до хана.

—  Как бы мне этого Ерэнсэ-сэсэна повидать? — го­ворит хан.  — Больно уж его хвалят.

И решив повидать Ерэнсэ-сэсэна, сел хан на коня, от­правился в путь. Едет он, едет и думает: «Когда я к нему приеду, он ведь спросит, кто я такой. Что я ему отвечу? Постой-ка, скажу, что я — друг его прапрадеда». Приготовив такой ответ, успокоился хан. Думает: «Коли я так ему скажу, он окажет мне почести».

Вот доехал хан до ворот Ерэнсэ-сэсэна, и едва вошел во двор, как Ерэнсэ выбежал навстречу.

—  Айдук, айдук*! — говорит. — Милости прошу, захо­ди в дом.

Завел в дом, посадил на почетное место. Завязав беседу, спрашивает:

—  Кто ты будешь?

—  Я, — отвечает хан, — друг твоего прапрадеда. «Врешь,   плут, — думает  Ерэнсэ-сэсэн. — Не   мог ты знать моего прапрадеда, слишком для этого молод». Тут догадался он, кто его гость, пошел в другую половину и сказал жене:

—  Ты никакой еды не подавай, а налей в суповую чашу чистой воды и принеси нам.

Налила жена полную чашу чистой воды и поставила перед ними.

—  Ну, давай, дорогой гость, пообедаем, — говорит Ерэнсэ, зачерпнув ложкой воду. — Придвинься поближе, угощайся.

И сидит, хлебает воду. Хану тоже пришлось хлебать воду, но не выдержал хан, спрашивает:

—  Это что же за еда?

—  Что, спрашиваешь, за еда? Это — суп из прапразайчатины.

Таким вот образом ответил Ерэнсэ на хитрость хана. Уехал хан не солоно хлебавши и думает, как бы отомстить. Думал, думал и надумал. «Постой-ка, — говорит сам себе, — поручу-ка ему одно дело. Не выполнит — голову отрублю». Заело его, значит, а раз он хан, то и голову отрубить в его власти.

Надумав так, вызвал хан Ерэнсэ-сэсэна. Ну, раз вызвал, приехал Ерэнсэ. Хан говорит ему:

—  Вот даю тебе сорок баранов. Я к тебе приеду. — И называет день и час, когда приедет. — Сделай так, чтобы к моему приезду бараны объягнились и стало их восемьдесят. Не сделаешь — голову тебе отрублю.

Ерэнсэ и так, и эдак прикинул, но ответа не нашел. Пришлось гнать баранов к себе. Пригнал их в свой двор, зашел домой, сидит, пригорюнившись. А жены в это время дома не было. Но вскоре пришла она и спрашивает:

—  Ты что пригорюнился? О чем задумался?

—  Да вот, — отвечает Ерэнсэ-сэсэн, — дал мне хан сорок баранов. «Сделай, — говорит, — так, чтобы они объ­гнились и стало их к моему приезду восемьдесят, а не сделаешь — голову отрублю». Вот об этом я и задумался.

—  Хей, не горюй, не ломай голову из-за пустяка, — говорит жена и подает ему нож с точильным камнем. — На-ка, наточи нож.

Наточил Ерэнсэ нож.

—  Иди, — говорит жена, — зарежь самого упитанного барана. Гостей позовем.

Ерэнсэ зарезал хорошего, самого упитанного барана, освежевал, разрубил мясо и, положив в котел вариться, позвал в гости соседей. Угостили хозяин с хозяйкой гостей на славу и проводили, дав каждому трех-четырех, а то и пять или шесть баранов. Ни одного барана во дворе не осталось.

Ладно. Подошел срок, названный ханом. Ждут его. Жена говорит мужу:

—  Ты сиди дома, я сама выйду навстречу. Когда подъедет — завопи дурным голосом.

—  Будь по-твоему, — отвечает Ерэнсэ.

Подъехал хан, не задержавшись ни на час, ни на минуту. Только подъехал — ворота распахнулись. Только
повернул  хан  во двор — из дому послышался вопль.

—  Это кто там вопит? — спрашивает хан.

—  Ерэнсэ.

—  С чего это он вопит?

—  Он, мой хан, рожает — все никак не разродится.

—  Так разве ж мужчины могут рожать?

—  А бараны могут ягниться? — отвечает женщина.

—  Ах, вот оно что! — сказал хан и отправился вос­вояси.

Но все еще не угомонился хан. Надо же как-то при­драться и отрубить Ерэнсэ голову, зло сорвать. Вызвал он опять Ерэнсэ-сэсэна. Вызвал и спрашивает:

Ну-ка, Ерэнсэ, скажи, где в июне месяце мух нет. Должно быть, допекли его мухи, хочет построить дом в таком месте, где они не будут надоедать.

—  Где нет людей, там и мух нет, — отвечает Ерэнсэ.

—  А где людей нет?

—  Во-он на той горе.

—  Давай сходим туда, коли так, — говорит хан.

Повел его Ерэнсэ, ведет то в гору, то с горы. Запыхался хан, жирный он был, хан-то. А Ерэнсэ идет и идет, — мол, не дошли еще, вот-вот дойдут. Совсем обессилел хан. Наконец, поднялись еще на одну гору, и Ерэнсэ сказал:

—  Вот та самая гора.

Сели передохнуть. Хан дышит тяжело, весь в поту. Сидит, прислушивается, не зажужжит ли муха. И вдруг — бз-з-з... Опустилась муха ему на грудь.

—  Ты сказал — мух тут нет, а вот она — муха! — кричит хан.

—  Я сказал — где нет людей, там и мух нет, — отве­чает Ерэнсэ. — А мы с тобой не люди — собаки, что ли?

Так Ерэнсэ, измаяв хана, опять взял верх. С тех пор хан больше уже не пытался перехитрить его.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.

Приключения Ерэнсэ-сэсэна

Однажды Ерэнсэ-сэсэн и царь отправились путеше­ствовать. Едут они и видят: четверо мужиков дерутся. Подъехали к ним, спрашивают:

—  Вы почему деретесь?

—  Мы, — отвечают те, — братья родные. Недавно умер наш отец, осталась в наследство коза, из-за нее вышел спор...

Когда поделили наследство, каждый из братьев стал хозяином одной козьей ноги. Три ноги у козы были здоровые, четвертая — пораненая. Старшие братья сбагрили больную ногу самому младшему. Ладно. Перевязал тот рану тряпицей. А коза возьми да угоди этой ногой в жар­кие угли, — какой-то путник возле леса костерок оставил. Тряпица на ноге загорелась, коза ошалела и — стрелой на хлебное поле. Хлеб подпалила. Поле это принадле­жало баю, самому жадному и злому человеку в ауле. Пришел бай к братьям, плату за сгоревший хлеб требует. Но раз огонь перекинулся на хлеб с перевязанной козьей ноги, старшие братья указали на ее хозяина: мол, вот у него требуй. По этой причине, оказывается, и завяза­лась драка.

Послушал Ерэнсэ-сэсэн поскандаливших братьев, по­слушал и рассудил по справедливости:

—  Вы, братцы, смотрите на это дело неверно. Тут больная нога не виновата. Ей ведь ходить не хотелось, покой был нужен, а здоровые ноги силком тянули ее за собой. Они и виноваты. Раз так, то и за сгоревший хлеб должны заплатить хозяева здоровых ног.

Поехали Ерэнсэ с царем дальше. Ехали, ехали и доеха­ли до озера. Царь спрашивает:

—  Почему, интересно, в этом озере камыш не растет?

—  Потому что дождей не было, — отвечает Ерэнсэ-сэсэн.

—  Хе! — говорит царь. — Зачем камышу дожди, коли он в воде стоит?

Вскоре пришлось им переехать речку вброд. Царь стал коня поить, а Ерэнсэ натянул поводья, не даст своему пить.

—  Почему коня не поишь? Ведь он хочет пить, — говорит царь.

—  А зачем его поить, он же в воде стоит, — отвечает Ерэнсэ.

Убедил-таки этим царя, что камыш, хоть и стоит в воде, без дождей расти не может.

Пока Ерэнсэ-сэсэн путешествовал, у него умерла жена. Царь узнал об этом, но Ерэнсэ не сказал, а потом спрашивает:

—  С чем можно сравнить смерть отца? Ерэнсэ:

—  Смерть отца можно сравнить с закатом только что сиявшей луны.

Царь:

—  С чем сравнима смерть матери?

—  Смерть матери сравнима с исчезновением живот­ворного родника.

—  С чем сравнима смерть жены?

—  Смерть жены сравнима со смертью правителя.

—  Как это так?

—  Правитель умрет — страна омрачается, жена ум­рет — омрачается дом.

Вернувшись из путешествия, Ерэнсэ-сэсэн узнал о смерти жены. Что поделаешь, пришлось ему спустя некоторое время жениться на вдовой енгэ.

Однажды царь спрашивает:

—  Ну, Ерэнсэ, доволен ты новой женой?

—  Да живем помаленьку. Спать ложимся вчетвером, встаем вдвоем.

—  Как это понять?

—  Да так: когда ложимся спать, она думает о своем прежнем муже, а я — о своей умершей жене. Ну, а как встанем — остаемся вдвоем.

—  Ну, раз у вас мысли идут врозь, не сможете вы жить вместе, — говорит царь.— Придется тебе жениться на девушке. Калым я сам заплачу.

Ерэнсэ развелся с енгэ и отправился искать невесту. В пути встретился ему один старик. Расспросив друг друга о здоровье, поехали вдвоем.

—  А не затопить ли нам деревянные печки? — гово­рит Ерэнсэ старику.

Старик не понял его и промолчал.

—  А не накормить ли нам голодного коня? Старик по-прежнему — ни слова в ответ.

Доехали до речки, а за речкой дорога раздваивается.

—  Вот эта дорога, — говорит Ерэнсэ, показав впра­во,— прямая, но хоть и прямая, а долгая. А эта, — пока­зывает влево, — кружная, но хоть и кружная, а короче прямой, лучше ехать по ней.

—  Я у тебя не спрашивал, какой дорогой ехать, — рас­сердился старик, — поезжай, какой хочешь.

И разъехались они: старик поехал вправо, Ерэнсэ влево. Но хоть и поехал старик прямой дорогой, намаялся на ней, чуть не утоп,— шла дорога по топкому месту. А дорога, которую выбрал Ерэнсэ, делала крюк, зато была сухая, и ехал он без всяких хлопот.

Неподалеку от аула встретились Ерэнсэ-сэсэну не­сколько девушек. Несли они хворост из лесу. Тут откуда ни возьмись дождь закрапал. Одна из девушек быстренько сняла бешмет и прикрыла им хворост.

—  Сестрица, ты зачем одежду свою мочишь? — спрашивает Ерэнсэ.

—  Коль одежда намокнет, я истоплю печь этим хворостом и высушу, а коль хворост намокнет, все в доме останутся голодными, — отвечает девушка.

Понравились Ерэнсэ-сэсэну и сама девушка, и ее ответ. Последил в ауле, в который дом она войдет. В это время подъехал и давешний старик, весь в слякоти вывоженный, направился в тот же дом, куда вошла девушка. Ерэнсэ — следом. Попросился переночевать. Старик, узнав его, вос­противился: нет и нет!

—  И без того, говорит, — всю дорогу всякой бессмыс­лицей голову мне морочил.

—  А дочь — звали ее Карасэс — любопытствует:

—  Какой бессмыслицей? Что он тебе, атай, сказал?

—  То спрашивает, не затопить ли деревянные печ ки, то — не накормить ли нам голодного коня?

Старик слово в слово передал все, что услышал от Ерэнсэ-сэсэна.

—  Атай, — говорит девушка, — ничего бессмысленного в его словах не было. Ты сам не понял его. Сказав: «Не затопить ли деревянные печки?» — он предложил закурить трубки. «Заморить червячка» — значит, поесть. Верно он сказал, что прямой дорогой ехать дольше, по­тому что она топкая. А слова: «Кружная дорога короче прямой», — означают, что она удобней, ехать по ней легче.

Убедила дочь старика и пустил он мусафира перено­чевать.

Сели все вместе пить чай. Ерэнсэ окинул взглядом комнату и говорит:

—  Юрта у вас красивая, но сагарак великоват. А девушка отвечает:

—  Сагарак можно прикрыть, хуже, когда великоват порог.

Сагарак-то Ерэнсэ назвал глаза девушки, а она не рас­терялась, намекнула, что нос у него большой.

Таким образом, испытал Ерэнсэ ум девушки и посва­тался к ней. Карасэс, глядя на него, притронулась к своим ресницам. Дала понять, что дело сладится, если он смо­жет заплатить калым столько, сколько ресничек. А Ерэнсэ погладил свои волосы — мол, столько денег дам, сколько волос на голове, — не то что ресничек.

Старик запросил за дочь мешок золота.

Вернулся Ерэнсэ к царю: так и так, нашел хорошую невесту, да старик просит за нее мешок золота. Царь согласился дать золота. Только оказалось, что маловато его, мешок не наполнится. Хитрый старик выслал дочь навстречу жениху с большущим мешком из крапивного волокна. А красавица Карасэс тоже не дура, заранее гальки припасла.

—  Слыханное ли дело, — говорит Ерэнсэ-сэсэну,— наполнять такой мешок одним золотом!

Насыпала в мешок камешков и сверху прикрыла зо­лотом Ерэнсэ-сэсэна.

Увез Ерэнсэ-сэсэн красавицу Карасэс. Неплохо они зажили.

Через некоторое время приехал царь поглядеть на мо­лодую и поразился ее красотой. Взяла царя зависть. Как бы, думает, придраться и отобрать у Ерэнсэ-сэсэна жену. И стал придумывать поручения, которые Ерэнсэ не смог бы выполнить.

В один из дней царь велел Ерэнсэ-сэсэну построить двухэтажный дворец из камней и глины между небом и землей.

—  Коль не справишься, — говорит,— отберу у тебя жену.

Закручинился Ерэнсэ и, вернувшись домой, расска­зал о поручении царя красавице Карасэс. А она ему го­ворит:

—  Сходи в лес, поймай несколько попугаев. Принес Ерэнсэ попугаев, а Карасэс принялась учить их

Когда научила выкрикивать слова «камней!» и «глины!», Ерэнсэ отправился в царский дворец. Оставив попугаев на крыше, входит к царю.

—  Ну, спрашивает, — готово ли у тебя, царь-государь, из чего строить? Я сюда целое войско привел.

В это время попугаи принялись выкрикивать:

—  Камней! Глины!

—  Камней! Глины!

Решил царь, что Ерэнсэ в самом деле привел целое войско и, испугавшись, отправил его мирно-тихо домой.

Но проиграв на этот раз, царь все же не отступился от своего. Дает Ерэнсэ-сэсэну новое поручение:

—  Вот есть у меня сорок баранов. Заставь их объяг­ниться.

Опять Ерэнсэ, вернувшись, советуется с женой.

—  Было бы из-за чего расстраиваться! — говорит жена. — Когда приедет царь, я дам ему ответ.

Много ли, мало ли времени прошло — едет царь. Уви­дев его, Карасэс быстренько постелила постель и уложила мужа. Сама вышла встречать гостя. Царь первым делом справился, где Ерэнсэ.

—  Дома он, — отвечает Карасэс, — только сильно хво­рает. Никак не может оправиться после родов.

—  Хе, глупая, — говорит царь, удивившись. — Где это видано, чтобы мужчина родил?

—  А где это видано, чтобы бараны объягнились? — отвечает Карасэс.

Растерялся царь, услышав умный ответ, и не найдя, что сказать, повернулся и уехал. Решил придумать какую-нибудь новую хитрость.

Вскоре прикинулся он больным и вызвал Ерэнсэ-сэсэна.

—  Ох, — говорит, — кабы поел я пищи, приготовлен­ной красавицей Карасэс, — скорей бы выздоровел. Пусть она для первого раза испечет мне хлеба.

Вернувшись, сказал Ерэнсэ жене, чего царь требует. А жена не растерялась, выдоила молока из своей груди, замесила тесто на этом молоке, испекла хлеб и отправила с ним мужа к царю.

Ест царь этот хлеб да похваливает:

—  До чего же вкусный! Интересно, что красавица Карасэс добавила в тесто?

Тут Ерэнсэ-сэсэн и раскрыл секрет.

—  Ах, — говорит царь, — больше я никакого зла при­чинять вам не буду. Раз я поел хлеба из теста, заквашен­ного на молоке красавицы Карасэс, теперь она моя мо­лочная мать, а я ее молочный сын.

Через некоторое время Ерэнсэ-сэсэн опять, как прежде, стал самым близким везиром царя. А случилось это вот как.

Царь собрал своих везиров и, сидя на троне, велел всем поочередно пройти перед ним. Как проходит везир мимо, так царь голову себе поглаживает. Никто из везиров не мог понять, что бы это значило. Последним в оче­реди стоял Ерэнсэ. Когда он проходил мимо трона, царь погладил себе голову, а Ерэнсэ язык ему показал.

—  Ну, как вы это поняли? — спрашивает царь.

—  Ничего мы не поняли, — отвечают везиры.

—  А вот Ерэнсэ, которого все вы не любите, когда я погладил голову, показал язык. Я спрашивал: «Из-за чего беда обрушивается на человеческую голову?» Он ответил: «Из-за длинного языка». Отныне Ерэнсэ будет самым близким моим везиром.

Так Ерэнсэ взял верх и над царем, и над везирами, которые ненавидели сэсэна.

Башкирское народное творчество. Том V. Бытовые сказки. — Уфа: Башк. кн. изд-во, 1990. — 496 с. Составитель А.М. Сулейманов.