Хитрая наука

Жили себе дед да баба, был у них сын. Старик-то был бедный; хотелось ему отдать сына в науку, чтоб смолоду был роди­телям своим на утеху, под старость на перемену, да что станешь делать, коли достатку нет! Водил он его, водил по городам — авось возьмет кто в ученье; нет, никто не взялся учить без денег. Воротился старик домой, поплакал-поплакал с бабою, потужил-погоревал о свой бедности и опять повел сына в город. Только пришли они в город, попадается им навстречу человек и спрашивает деда:

—  Что, старичок, пригорюнился?

—  Как мне не пригорюниться! — сказал дед.— Вот водил, водил сына, никто не берет без денег в науку, а денег нетути!

—  Ну так отдай его мне,— говорит встреч­ный,— я его в три года выучу всем хитростям. А через три года, в этот самый день, в этот самый час, приходи за сыном; да смотри: коли не про­срочишь, придешь вовремя да узнаешь своего сы­на — возьмешь его назад, а коли нет, так оста­ваться ему у меня.

Дед так обрадовался и не спросил: кто такой встречный, где живет и чему учить станет малого? Отдал ему сына и пошел домой. Пришел домой в радости, рассказал обо всем бабе; а встречный-то был колдун.

Вот прошли три года, а старик совсем позабыл, в какой день отдал сына в науку, и не знает, как ему быть. А сын за день до срока прилетел к не­му малою птичкою, хлопнулся о завалинку и вошел в избу добрым молодцем, поклонился отцу и го­ворит: завтра-де сровняется как раз три года, надо за ним приходить; и рассказал, куда за ним при­ходить и как его узнавать.

—  У хозяина моего не я один в науке. Есть,— говорит,— еще одиннадцать работников, навсегда при нем остались — оттого, что родители не смогли их признать; и только ты меня не признаешь, так и я останусь при нем двенадцатым. Завтра, как придешь ты за мною, хозяин всех нас двенадцать выпустит белыми голубями — перо в перо, хвост в хвост и голова в голову ровны. Вот ты и смотри: все высоко станут летать, а я нет-нет да возьму повыше всех. Хозяин спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажи на того голубя, что повыше всех.

После выведет он к тебе двенадцать жереб­цов — все одной масти, гривы на одну сторону, и собой ровны; как станешь проходить мимо тех жеребцов, хорошенько примечай: я нет-нет да пра­вой ногою и топну. Хозяин опять спросит: узнал своего сына? Ты смело показывай на меня.

После того выведет к тебе двенадцать добрых молодцев — рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо и одежей ровны. Как станешь проходить мимо тех молодцев, приме­чай-ка: на правую щеку ко мне нет-нет да и сядет малая мушка. Хозяин опять-таки спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажи на меня.

Рассказал все это, распростился с отцом и по­шел из дому, хлопнулся о завалинку, сделался птичкою и улетел к хозяину.

Поутру дед встал, собрался и пошел за сыном. Приходит к колдуну.

—  Ну, старик,— говорит колдун,— выучил тво­его сына всем хитростям. Только если не призна­ешь его, оставаться ему при мне на веки вечные.

После того выпустил он двенадцать белых го­лубей — перо в перо, хвост в хвост, голова в голову ровны — и говорит:

—  Узнавай, старик, своего сына!

—  Как узнавать-то, ишь все ровны! Смотрел, смотрел, да как поднялся один голубь повыше всех, указал на того голубя:

—  Кажись, это мой!

—  Узнал, узнал, дедушка! — сказывает колдун. В другой раз выпустил он двенадцать жереб­цов — все как один, и гривы на одну сторону.

Стал дед ходить вокруг жеребцов да пригля­дываться, а хозяин спрашивает:

—  Ну что, дедушка! Узнал своего сына?

—  Нет еще, погоди маленько.

Да как увидал, что один жеребец топнул правою ногою, сейчас показал на него:

—  Кажись, это мой!

—  Узнал, узнал, дедушка!

В третий раз вышли двенадцать добрых молодцев — рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо, словно одна мать родила.

Дед раз прошел мимо молодцев — ничего не заприметил, в другой прошел — тож ничего, а как проходил в третий раз — увидал у одного молодца на правой щеке муху и говорит:

—  Кажись, это мой!

—  Узнал, узнал, дедушка!

Вот, делать нечего, отдал колдун старику сына, и пошли они себе домой.

Шли, шли и видят: едет по дороге какой-то барин.

—  Батюшка,— говорит сын,— я сейчас сдела­юсь собачкою. Барин станет покупать меня, а ты меня-то продай, а ошейника не продавай; не то я к тебе назад не ворочусь!

Сказал так-то да и в ту ж минуту ударился оземь и оборотился собачкою.

Барин увидал, что старик ведет собачку, начал ее торговать: не так ему собачка показалася, как ошейник хорош. Барин дает за нее сто рублей, а дед просит триста; торговались, торговались, и купил барин собачку за двести рублей.

Только стал было дед снимать ошейник,— ку­да! — барин и слышать про то не хочет, упирается.

—  Я ошейника не продавал,— говорит дед,— я продал одну собачку.

А барин:

—  Нет, врешь! Кто купил собачку, тот купил и ошейник.

Дед подумал-подумал (ведь и впрямь без ошей­ника нельзя купить собаку!) и отдал ее с ошей­ником.

Барин взял и посадил собачку к себе, а дед забрал деньги и пошел домой.

Вот барин едет себе да едет, вдруг, откуда ни возьмись, бежит навстречу заяц.

«Что,— думает барин,— али выпустить собачку за зайцем да посмотреть ее прыти?»

Только выпустил, смотрит: заяц бежит в одну сторону, собака в другую — и убежала в лес.

Ждал, ждал ее барин, не дождался и поехал ни при чем.

А собачка оборотилась добрым молодцем.

Дед идет дорогою, идет широкою и думает: как домой глаза-то показать, как старухе сказать, куда сына девал! А сын уж нагнал его.

—  Эх, батюшка! — говорит.— Зачем с ошейни­ком продавал? Ну, не повстречай мы зайца, я б не воротился, так бы и пропал ни за что!

Воротились они домой и живут себе помалень­ку. Много ли, мало ли прошло времени, в одно воскресенье говорит сын отцу:

—  Батюшка, я обернусь птичкою, понеси меня на базар и продай; только клетки не продавай, не то домой не ворочусь!

Ударился оземь, сделался птичкою; старик по­садил ее в клетку и понес продавать.

Обступили старика люди, наперебой начали тор­говать птичку: так она всем показалася!

Пришел и колдун, тотчас признал деда и до­гадался, что у него за птица в клетке сидит. Тот дает дорого, другой дает дорого, а он дороже всех; продал ему старик птичку, а клетки не отдает; колдун туда-сюда, бился с ним, бился, ничего не берет!

Взял одну птичку, завернул в платок и понес домой!

—  Ну, дочка,— говорит дома,— я купил нашего шельмеца!

—  Где же он?

Колдун распахнул платок, а птички давно нет: улетела, сердешная!

Настал опять воскресный день. Говорит сын отцу:

—  Батюшка! Я обернусь нынче лошадью; смот­ри же, лошадь продавай, а уздечки не моги про­давать; не то домой не ворочусь.

Хлопнулся о сырую землю и сделался лошадью; повел ее дед на базар продавать.

Обступили старика торговые люди, все барыш­ники: тот дает дорого, другой дает дорого, а колдун дороже всех.

Дед продал ему сына, а уздечки не отдает.

—  Да как же я поведу лошадь-то? — спраши­вает колдун.— Дай хоть до двора довести, а там, пожалуй, бери свою узду: мне она не в корысть!

Тут все барышники на деда накинулись: так-де не водится! Продал лошадь — продал и узду. Что с ними поделаешь? Отдал дед уздечку.

Колдун привел коня на свой двор, поставил в конюшню, накрепко привязал к кольцу и высоко притянул ему голову: стоит конь на одних задних ногах, передние до земли не хватают.

—  Ну, дочка,— сказывает опять колдун,— вот когда купил так купил нашего шельмеца!

—  Где же он?

—  На конюшне стоит.

Дочь побежала смотреть; жалко ей стало добра молодца, захотела подлинней отпустить повод, ста­ла распутывать да развязывать, а конь тем време­нем вырвался и пошел версты отсчитывать. Бросилась дочь к отцу.

—  Батюшка,— говорит,— прости! Конь убежал! Колдун хлопнулся о сырую землю, сделался серым волком и пустился в погоню: вот близко, вот нагонит...

Конь прибежал к реке, ударился оземь, оборо­тился ершом — и бултых в воду, а волк за ним щукою...

Ерш бежал, бежал водою, добрался к плотам, где красные девицы белье моют, перекинулся зо­лотым кольцом и подкатился купеческой дочери под ноги.

Купеческая дочь подхватила колечко и спрята­ла. А колдун сделался по-прежнему человеком.

—  Отдай,— пристает к ней,— мое золотое кольцо.

—  Бери! — говорит девица и бросила кольцо наземь.

Как ударилось оно, в ту ж минуту рассыпалось мелкими зернами. Колдун обернулся петухом и бросился клевать; пока клевал, одно зерно обер­нулось ястребом, и плохо пришлось петуху: задрал его ястреб.

Тем сказке конец, а мне меду корец.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»

Птичий язык

В одном городе жил купец с купчихою, и родился у них сын не по годам смышленый, назвали его Василием.

Раз как-то обедали они втроем; а над столом висел в клетке соловей и так жалобно пел, что купец не вытерпел и проговорил:

—  Если б сыскался такой человек, который отгадал бы мне, что соловей распевает и какую судьбу предвещает, — кажись, при жизни бы отдал ему половину имения, да и по смерти отказал много добра.

А мальчик — ему было лет шесть тогда — по­смотрел отцу с матерью в глаза и сказал:

—  Я знаю, что соловей поет, да сказать боюсь.

—  Говори без утайки! — пристали к нему отец с матерью.

И Вася со слезами вымолвил:

—  Соловей предвещает, что придет пора-время, будете вы мне служить: отец станет воду подавать, а мать полотенце — лицо, руки утирать.

Слова эти больно огорчили купца с купчихою, и решились они сбыть свое детище; построили небольшую лодочку, в темную ночь положили в нее сонного мальчика и пустили в открытое море.

На ту пору вылетел из клетки соловей-вещун, прилетел в лодку и сел мальчику на плечо.

Вот плывет лодка по морю, а навстречу ей корабль на всех парусах летит. Увидал корабель­щик мальчика, жалко ему стало, взял его к себе, расспросил про все и обещал держать и любить его, как родного сына.

На другой день говорит мальчик новому отцу:

—  Соловей напевает, что подымется буря, по­ломает мачты, прорвет паруса; надо поворотить в становище.

Но корабельщик не послушался.

И впрямь поднялась буря, поломала мачты, обо­рвала паруса.

Делать нечего, прошлого не воротишь; поста­вили новые мачты, поправили паруса и поплыли дальше. А Вася опять говорит:

—  Соловей напевает, что навстречу идут две­надцать кораблей, все разбойничьих, во полон нас возьмут!

На тот раз корабельщик послушался, приворо­тил к острову и видел, как те двенадцать кораблей, все разбойничьих, пробежали мимо. Выждал кора­бельщик сколько надобно и поплыл дальше.

Ни мало, ни много прошло времени, пристал корабль к городу Хвалынску; а у короля тех мест уже несколько годов перед дворцовыми окнами летают и кричат ворон с воронихою и вороненком, ни днем, ни ночью никому угомону не дают.

Что ни делали, никакими хитростями не могут их от окошек отжить. И приказано было от короля прибить на всех перекрестках и пристанях такову грамоту: ежели кто сможет отжить от дворцовых окошек ворона с воронихою, тому король отдаст в награду полцарства своего и меньшую королевну в жены; а кто возьмется за такое дело, а дела не сделает, тому отрублена будет голова.

Много было охотников породниться с королем, да все головы свои под топор положили.

Узнал про то Вася, стал проситься у корабельщика:

—  Позволь пойти к королю — отогнать ворона с воронихою.

Сколько ни уговаривал его корабельщик, никак не мог удержать.

—  Ну, ступай, — говорит, — да если что недоб­рое случится, на себя пеняй!

Пришел Вася во дворец, сказал королю и велел открыть то самое окно, возле которого воронье летало.

Послушал птичьего крику и говорит королю:

—  Ваше величество, сами видите, что летают здесь трое: ворон, жена его ворониха и сын их вороненок; ворон с воронихою спорят, кому при­надлежит сын — отцу или матери, и просят рас­судить их. Ваше величество! Скажите, кому при­надлежит сын?

Король говорит:

—  Отцу.

Только сказал король это слово, ворон с воро­ненком полетели вправо, а ворониха — влево.

После того король взял мальчика к себе, и жил он при нем в большой милости и чести; вырос и стал молодец молодцом, женился на королевне и взял в приданое полцарства.

Вздумалось ему как-то поездить по разным ме­стам, по чужим землям, людей посмотреть и себя показать; собрался и поехал странствовать.

В одном городе остановился он ночевать; пе­реночевал, встал поутру и велит, чтоб подали ему умываться.

Хозяин принес ему воду, а хозяйка подала полотенце; поразговорился с ними королевич и узнал, что то были отец его и мать, заплакал от радости и упал к их ногам родительским; а после взял их с собою в город Хвалынск, и стали они все вместе жить-поживать да добра наживать.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»

Скорый гонец

В некотором царстве, в некотором государстве были болота непроходимые, кругом их шла дорога окольная; скоро ехать тою дорогою — три года понадобится, а тихо ехать — и пяти мало! Возле самой дороги жил убогий старик; у него было три сына: первого звали Иван, второго Василий, а третьего Семен — малый юныш.

Вздумал убогий расчистить эти болота, проло­жить тут дорогу прямохожую-прямоезжую и на­мостить мосты калиновые, чтобы пешему можно было пройти в три недели, а конному в трое суток проехать. Принялся за работу вместе с своими детьми, и не по малом времени все было исправ­лено: намощены мосты калиновые и расчищена дорога прямохожая-прямоезжая.

Воротился убогий в свою избушку и говорит старшему сыну, Ивану:

—  Поди-ка ты, мой любезный сын, сядь под мостом и послушай, что про нас будут добрые люди говорить — добро или худо?

По родительскому приказанию пошел Иван и сел в скрытом месте под мостом.

Идут по тому мосту калиновому два старца и говорят промеж себя:

—  Кто этот мост мостил да дорогу расчищал — чего бы он у судьбы ни попросил, то бы ему судьба и даровала!

Иван, как скоро услыхал эти слова, тотчас вышел из-под моста калинового.

—  Этот мост, — говорит, — мостил я с отцом да с братьями.

—  Чего ж ты желаешь? — спрашивают старцы.

—  Вот кабы было у меня денег на век!

—  Хорошо, ступай в чистое поле: в чистом поле есть сырой дуб, под тем дубом глубокий погреб, в том погребе множество и злата, и серебра, и ка­менья драгоценного. Возьми лопату и рой — будет тебе денег на целый век!

Иван пошел в чистое поле, вырыл под дубом много и злата, и серебра, и каменья драгоценного и понес домой.

—  Ну, сынок, — спрашивает отец,— видел ли кого, что бы шел али ехал по мосту, и что про нас люди говорят?

Иван рассказал отцу, что видел двух старцев и чем они его наградили на целый век.

На другой день посылает отец среднего сына, Василия. Пошел Василий, сел под мостом калино­вым и слушает. Идут по мосту два старца, порав­нялись супротив того места, где он спрятался, и говорят:

—  Кто этот мост мостил — чего бы у судьбы ни попросил, то бы ему и далось!

Как услыхал Василий эти слова, вышел к стар­цам и сказал:

—  Этот мост мостил я с батюшкой и с братьями.

—  Чего же ты у судьбы попросишь?

—  Вот кабы было у меня хлеба на век!

—  Хорошо, поди домой, выруби новину и посей: будет тебе хлеба на целый век!

Василий пришел домой, рассказал про все отцу, вырубил новину и засеял хлебом.

На третий день посылает отец меньшего сына. Семен — малый юныш сел под мостом и слушает. Идут по мосту два старца; только поравнялись с ним и говорят:

—  Кто этот мост мостил — чего бы у судьбы ни попросил, то бы ему судьба и дала!

Семен — малый юныш услыхал эти слова, вы­ступил к старцам и сказал:

—  Этот мост мостил я с батюшкой и с братьями.

—  Чего же ты у судьбы просишь?

—  А хочу я служить великому государю в солдатах.

—  Проси другого! Солдатская служба тяжелая; пойдешь в солдаты — к морскому царю в полон попадешь, и много будет твоих слез пролито!

—  Все равно хочу служить!

—  Ну, коли уж ты захотел идти в царскую службу — иди! — сказали старцы Семену и обра­тили его в оленя быстроногого.

Побежал олень к своему дому; усмотрели его из окошечка отец и братья, выскочили из избушки и хотели поймать. Олень повернул — и назад; прибе­жал к двум старцам, старцы обратили его в зайца.

Заяц пустился к своему дому; усмотрели его отец и братья, выскочили из избушки и хотели было изловить, да он назад повернул.

Прибежал заяц к двум старцам, старцы обра­тили его в маленькую птичку — золотая головка. Птичка прилетела к своему дому, села у открытого окошечка. Усмотрели ее отец и братья, бросились ловить; птичка вспорхнула — и назад.

Прилетела к двум старцам, старцы сделали ее по-прежнему человеком и говорят:

—  Теперь, Семен — малый юныш, иди на цар­скую службу. Если тебе понадобится сбегать куда наскоро, можешь ты обращаться оленем, зайцем и птичкою — золотая головка: мы тебя научили.

Семен — малый юныш пришел домой и стал у отца проситься на царскую службу.

—  Куда тебе идти, — отвечал отец, — ты еще мал и глуп!

—  Нет, батюшка, отпусти.

Отец отпустил, Семен — малый юныш срядил­ся, с отцом, с братьями простился и пошел в дорогу.

Долго ли, коротко ли — пришел он на царский двор, прямо к царю, и сказал:

—  Ваше царское величество! Не велите казнить, велите слово вымолвить.

—  Говори, Семен — малый юныш!

—  Ваше величество! Возьмите меня в военную службу.

—  Что ты! Ведь ты мал и глуп; куда тебе идти в службу?

—  Хоть я мал и глуп, а служить буду не хуже других.

Царь согласился, взял его в солдаты и велел быть при нем.

Прошло несколько времени, вдруг объявил царю какой-то король жестокую войну. Царь начал в поход сряжаться; в урочное время собралось все войско в готовности.

Семен — малый юныш стал на войну проситься; царь не мог ему отказать, взял его с собою и вы­ступил в поход.

Долго-долго шел царь с воинством, много-много земель за собой оставил; вот уж и неприятель близко — дня через три надо и бой зачинать.

В те поры хватился царь своей боевой палицы и своего меча острого — нет ни той, ни другого, во дворце позабыл; нечем ему себе оборону дать, неприятельские силы побивать. Сделал он клич по всему войску: не возьмется ли кто сходить во дворец наскоро да принести ему боевую палицу и острый меч; кто сослужит эту службу, за того обещал отдать в супружество дочь свою Марью-царевну, в приданое пожаловать половину царства, а по смерти своей оставить тому и все царство.

Начали выискиваться охотники; кто говорит: я могу в три года сходить; кто говорит — в два года, а кто — в один год; а Семен — малый юныш доложил государю:

—  Я, ваше величество, могу сходить во дворец и принести боевую палицу и острый меч в три дня.

Царь обрадовался, взял его за руку, поцеловал в уста и тотчас же написал к Марье-царевне грамотку, чтоб она гонцу тому поверила и выдала ему меч и палицу. Семен — малый юныш принял от царя гра­мотку и пошел в путь-дорогу.

Отойдя с версту, обернулся он в оленя быстро­ногого и пустился словно стрела, из лука пущенная. Бежал, бежал, устал и обернулся из оленя в зайца; припустил во всю заячью прыть. Бежал, бежал, все ноги прибил и обратился из зайца в маленькую птичку — золотая головка; еще быстрей полетел. Летел, летел и в полтора дня поспел в то царство, где Марья-царевна находилась.

Обернулся человеком, вошел во дворец и подал царевне грамотку. Марья-царевна приняла ее, рас­печатала, прочитала и говорит:

—  Как же это сумел ты столько земель и так скоро пробежать?

—  А вот как, — отвечал гонец — обратился в оленя быстроногого, пробежал раз-другой по ца­ревниной палате, подошел к Марье-царевне и по­ложил к ней на колени свою голову; она взяла ножницы и вырезала у оленя с головы клок шерсти.

Олень обратился в зайца, заяц попрыгал не­много по комнате и вскочил к царевне на колени; она вырезала у него клок шерсти.

Заяц обратился в маленькую птичку с золотой головкою, птичка полетала немного по комнате и села к царевне на руку. Марья-царевна срезала у ней с головы золотых перышко в, и все это — и оленью шерсть, и заячью шерсть, и золотые пе­рышки завязала в платок и спрятала к себе.

Птичка — золотая головка обратилась в гонца.

Царевна накормила его, напоила, в путь сна­рядила, отдала ему боевую палицу и острый меч; после они простились, на прощанье крепко поце­ловались, и пошел Семен — малый юныш обратно к царю.

Опять побежал он оленем быстроногим, по­скакал косым зайцем, полетел маленькой птичкою и к концу третьего дня усмотрел царский лагерь вблизи.

Не доходя до войска шагов с триста, лег он на морском берегу, подле ракитова куста, отдохнуть с дороги; палицу боевую и острый меч около себя положил. От великой усталости он скоро и крепко уснул. В это время случилось одному генералу проходить мимо ракитова куста, увидал он гонца, тотчас столкнул его в море, взял боевую палицу и острый меч, принес к государю и сказал:

—  Ваше величество! Вот вам боевая палица и острый меч, я сам за ними ходил; а тот пустохвал, Семен — малый юныш, верно, года три проходит!

Царь поблагодарил генерала, начал воевать с неприятелем и в короткое время одержал над ним славную победу.

А Семен — малый юныш, как сказано, упал в море. В ту ж минуту подхватил его морской царь и унес в самую глубину.

Жил он у того царя целый год, стало ему скучно, запечалился он и горько заплакал. Пришел к нему морской царь:

—  Что, Семен — малый юныш, скучно тебе здесь?

—  Скучно, ваше величество!

—  Хочешь на русский свет?

—  Хочу,  если  ваша царская милость будет.

Морской царь вынес его в самую полночь, оста­вил на берегу, а сам ушел в море. Семен — малый юныш подумал: «Кабы солнышко засветило!»

Перед самым восходом красного солнца явился морской царь, ухватил его опять и унес в морскую глубину.

Прожил там Семен — малый юныш еще целый год; сделалось ему скучно, и он горько-горько за­плакал. Спрашивает морской царь:

—  Что, али тебе скучно?

—  Скучно! — молвил Семен — малый юныш.

—  Хочешь на русский свет?

—  Хочу, ваше величество!

Морской царь вынес его в полночь на берег, сам ушел в море. Семен — малый юныш опять подумал: «Кабы солнышко засветило!»

Только чуть-чуть рассветать стало, пришел мор­ской царь, ухватил его и унес в морскую глубину.

Прожил Семен — малый юныш третий год в море, стало ему скучно, и он горько, неутешно заплакал.

—  Что, Семен, скучно тебе? — спрашивает морской царь. — Хочешь на русский свет?

—  Хочу, ваше величество!

Морской царь вынес его на берег, сам ушел в море. Семен — малый юныш и говорит:

—  Солнышко, покажись, красное, покажись!

И солнце осияло его своими лучами, и уж морской царь не смог больше взять его в полон.

Семен — малый юныш отправился в свое госу­дарство; оборотился сперва оленем, потом зайцем, а потом маленькой птичкой — золотая головка; в короткое время очутился у царского дворца.

А покуда все это сделалось, царь успел с войны воротиться и засватал свою дочь Марью-царевну за генерала-обманщика.

Семен — малый юныш входит в ту самую па­лату,  где  за  столом  сидели  жених да невеста.

Увидала его Марья-царевна и говорит царю:

—  Государь-батюшка! Не вели казнить, позволь речь говорить.

—  Говори, дочь моя милая! Что тебе надобно?

—  Государь-батюшка! Не тот мой жених, что за столом сидит, а вот он — сейчас пришел! По­кажи-ка, Семен — малый юныш, как в те поры ты наскоро сбегал за боевой палицей, за острым мечом.

Семен — малый юныш оборотился в оленя бы­строногого, пробежал раз-другой по комнате и остановился возле царевны. Марья-царевна вынула из платочка срезанную оленью шерсть, показыва­ет царю, в коем месте она ее срезала, и говорит:

—  Посмотри, батюшка! Вот мои приметочки.

Олень оборотился в зайца. Зайчик попрыгал-попрыгал по комнате и прискочил к царевне; Марья-царевна вынула из платочка заячью шерсть.

Зайчик оборотился в маленькую птичку с зо­лотой головкою. Птичка полетала-полетала по ком­нате и села к царевне на колени; Марья-царевна развязала третий узелок в платке и показала золотые перышки.

Тут царь узнал всю правду истинную, приказал генерала казнить, Марью-царевну выдал за Семе­на — малого юныша и сделал его своим наслед­ником.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки», в обработке В.П Аникина

Во лбу солнце, на затылке месяц, по бокам звезды

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, у него был сын Иван-царевич — и красивый, и умный, и славный; об нем песни пели, об нем сказки сказывали он красным девушкам во сне снился. Пришло ему желанье поглядеть на бел свет; берет он у царя-отца благословенье и позволенье и едет на все четыре стороны, людей посмотреть, себя пока­зать.

Долго ездил, много видел добра и худа и всякой всячины; наконец подъехал к палатам высоким, каменным. Видит: на крылечке сидят три сестри­цы-красавицы и между собой разговаривают.

Старшая говорит:

—  Если б на мне женился Иван-царевич, я б ему напряла на рубашку тонкую, гладкую, какой во всем свете не спрядут.

Иван-царевич стал прислушиваться.

—  А если б меня взял, — сказала средняя, — я б выткала ему кафтан из серебра, из золота, и си­ял бы он как Жар-птица.

—  А я ни прясть, ни ткать не умею, — говорила меньшая, — а если бы он меня полюбил, я бы родила ему сынов, что ни ясных соколов: во лбу солнце, а на затылке месяц, по бокам звезды.

Иван-царевич все слышал, все запомнил — вер­нулся к отцу и стал просить позволенья жениться. Отец согласился. Женился Иван-царевич на мень­шей сестре и стал с нею жить-поживать душа в душу; а старшие сестры стали сердиться да зави­довать меньшей сестре, начали ей зло творить. Подкупили они нянюшек, мамушек и, когда у Ива­на-царевича родился сын — а он ждал, что ему поднесут дитя с солнцем во лбу, с месяцем на затылке, с звездами по бокам, — подали ему про­сто-напросто котенка. Сильно Иван-царевич огор­чился, долго сердился, наконец стал ожидать дру­гого сына.

Те же нянюшки, те же мамушки были с царевной, они опять украли ее настоящего ребенка с солнцем во лбу и подложили щенка.

Иван-царевич заболел с горя-печали: очень ему хотелось поглядеть на хорошее детище. Начал ожидать третьего.

В третий раз ему показали простого ребенка, без звезд и месяца. Иван-царевич не стерпел, от­казался от жены, приказал ее судить.

Собралися, съехалися люди старшие — нет чис­ла! Судят-рядят, придумывают-пригадывают, и придумали: царевне отрубить голову.

—  Нет, — сказал главный судья, — слушайте меня или нет, а моя вот речь: выколоть ей глаза, засмолить с ребенком в бочке и пустить в море; виновата — потонет, права — выплывет.

Выкололи царевне глаза, засмолили вместе с ребенком в бочку и бросили в море.

А Иван-царевич женился на ее старшей сестре, на той самой, что детей его покрала да спрятала подальше от царя в отцовском саду в беседке.

Там мальчики росли-подрастали, родимой ма­тушки не видали, не знали; а она, горемычная, плавала по морю по океану с подкидышком, и рос этот подкидышек не по дням, а по часам; скоро пришел в смысл, стал разумен и говорит:

—  Сударыня матушка! Когда б, по моему про­шенью, мы пристали к берегу!

Бочка остановилась.

—  Сударыня матушка, когда б, по моему про­шенью, наша бочка лопнула!

Только он молвил, бочка развалилась надвое, и они с матерью вышли на берег.

—  Сударыня матушка! Какое веселое, славное место; жаль, что ты не видишь ни солнца, ни неба, ни травки-муравки. По моему прошенью, когда б здесь явилась банька!

Ту ж минуту как из земли выросла баня: двери сами растворились, печи затопились, и вода заки­пела. Вошли они, взял он веничек и стал теплою водою промывать больные глаза матери.

—  По моему прошенью, когда б моя матушка проглянула!

—  Сынок! Я вижу, вижу, глаза открылись!

—  По моему прошенью, когда б, сударыня ма­тушка, твоего батюшки дворец да к нам перешел и с садом и с твоими детками.

Откуда ни взялся дворец, перед дворцом рас­кинулся сад, в саду на веточках птички поют, посреди беседка стоит, в беседке три братца живут.

Мальчик-подкидыше к побежал к ним. Вошел, видит — накрыт стол, на столе три прибора.

Возвратился он поскорее домой и говорит:

—  Дорогая сударыня матушка! Испеки ты мне три лепешечки на своем молоке.

Мать послушала. Понес он три лепешечки, раз­ложил на три тарелочки, а сам спрятался в уголок и ожидает: кто придет?

Вдруг комната осветилась — вошли три брата с солнцем, с месяцем, с звездами; сели за стол, от­ведали лепешек и узнали родимой матери молоко.

—  Кто нам принес эти лепешечки? Если б он показался и рассказал нам об нашей матушке, мы б его зацеловали, замиловали и в братья к себе приняли.

Мальчик вышел и повел их к матери.

Тут они обнимались, целовались и плакали. Хорошо им стало жить, было чем и добрых людей угостить.

Один раз шли мимо нищие старцы; их зазвали, накормили, напоили и с хлебом-солью отпустили. Случилось, те же старцы проходили мимо дворца

Ивана-царевича; он стоял на крыльце и начал их спрашивать:

—  Нищие старцы! Где вы были-побывали, что видали-повидали ?

—  А мы там были-побывали, то видели-пови­дали: где прежде был мох да болото, пень да колода, там теперь дворец — ни в сказке сказать, ни пером написать, там сад — во всем царстве не сыскать, там люди — в белом свете не видать! Там мы были-побывали, три родных братца нас угоща­ли: во лбу у них солнце, на затылке месяц, по бокам часты звезды, и живет с ними и любуется на них мать-царевна прекрасная.

Выслушал Иван-царевич и задумался... кольнуло его в грудь, забилося сердце; снял он свой верный меч, взял меткую стрелу, оседлал ретивого коня и, не сказав жене «Прощай!», полетел во дворец — что ни в сказке сказать, ни пером написать.

Очутился там, глянул на детей, глянул на же­ну — узнал, и душа его просветлела!

В это время я там была, мед пила, все видела, всем было очень весело, горько только одной стар­шей сестре.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки", в обработке В.П Аникина

Окаменелое царство

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был солдат; служил он долго и безупречно, службу знал хорошо, на смот­ры, на ученья приходил чист и исправен. Стал последний год дослуживать — как на беду, невзлю­било его начальство, не только большое, да и ма­лое: то и дело под палками отдувайся.

Тяжело стало солдату, и задумал он бежать; ранец через плечо, ружье на плечо и начал про­щаться с товарищами, а те его спрашивать:

—  Куда идешь? Аль батальонный требует?

—  Не спрашивайте, братцы! Подтяните-ка ра­нец покрепче да лихом не поминайте!

И пошел он, добрый молодец, куда глаза гля­дят.

Много ли, мало ли шел — оказался в ином государстве, усмотрел часового и спрашивает:

—  Нельзя ли где остановиться и отдохнуть?

Часовой сказал ефрейтору, ефрейтор — офице­ру, офицер — генералу, генерал доложил самому королю. Король приказал позвать служивого перед свои светлые очи.

Вот явился солдат — как следует, при форме, сделал ружьем на караул и стал как вкопанный. Говорит ему король:

—  Скажи мне по совести, откуда и куда идешь?

—  Ваше королевское величество, не велите каз­нить, велите слово вымолвить.

Признался во всем королю по совести и стал на службу проситься.

—  Хорошо, — сказал король, — наймись у меня сад караулить. У меня теперь в саду неблагопо­лучно — кто-то ломает мои любимые деревья, — так ты постарайся, сбереги его, а за труд дам тебе плату немалую.

Солдат согласился, стал в саду караул держать.

Год и два служит — все у него исправно; вот и третий год на исходе, пошел однажды сад оглядывать и видит: половина что ни есть лучших деревьев поломана.

«Боже мой! — думает сам с собою. — Вот какая беда приключилася! Как заметит это король, сейчас велит схватить меня и повесить».

Взял ружье в руки, прислонился к дереву и крепко-крепко призадумался.

Вдруг послышался треск и шум; очнулся добрый молодец, глядь — прилетела в сад огромная, страш­ная птица и ну валить деревья! Солдат выстрелил в нее из ружья, убить не убил, а только ранил ее в правое крыло; выпало из того крыла три пера, а сама птица по земле наутек пустилась. Солдат — за нею. Ноги у птицы быстрые, скорехонько добежала до провалища и скрылась из глаз.

Солдат не убоялся и вслед за нею кинулся в то провалище: упал в глубокую-глубокую пропасть, отшиб себе все печенки и целые сутки лежал без памяти.

После опомнился, встал, осмотрелся. Что же? — и под землей такой же свет.

Только стемнело, взял он книжку и начал читать.

Вдруг застучало, загремело — явилось во дво­рец целое войско, подступили к солдату его преж­ние начальники и бранят его и грозят за побег смер­тью; вот уж и ружья заряжают, прицеливаются. Но солдат на то не смотрит, книгу из рук не выпу­скает, знай себе читает.

Закричали петухи — и все разом сгинуло!

На другую ночь страшней было, а на третью и того пуще: прибежали палачи с пилами, топора­ми, молотами, хотят ему кости дробить, жилы тянуть, на огне его жечь, а сами только и думают, как бы книгу из рук выхватить. Такие страсти были, что едва солдат выдержал.

Запели петухи — и наваждение сгинуло!

В тот самый час все царство ожило, по улицам и в домах народ засуетился, во дворец явилась царевна с генералами, со свитою, и стали все благодарствовать солдату и величать его своим го­сударем.

На другой день женился он на прекрасной царевне и зажил с нею в любви и радости.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки"