А Журка, как выплыл на берег, тотчас же про кольцо спросил. Васька стоит голову понуривши.

—  Прости, — говорит, — виноват,   брат, перед тобою: ведь я кольцо в море уронил!

Напустился на него Журка:

—  Ах ты олух! Счастлив ты, что я прежде того не узнал, я бы тебя, разиню, в море утопил! Ну с чем мы теперь к хозяину явимся? Сейчас полезай в воду: или кольцо добудь, или сам пропадай!

—  Что в том прибыли, коли я пропаду? Лучше давай ухитряться: как прежде мышей ловили, так и теперь станем за раками охотиться; авось, на наше  счастье,  они  нам помогут кольцо найти.

Журка согласился; стали они ходить по мор­скому берегу, стали раков ловить да в кучу скла­дывать. Большой ворох наклали! На ту пору вылез из моря огромный рак, захотел погулять на чистом воздухе. Журка с Васькой сейчас его слапали и ну тормошить его во все стороны!

—  Не душите меня, сильномогучие богатыри! Я — царь над всеми раками. Что прикажете, то и сделаю.

—  Мы уронили кольцо в море, разыщи его и доставь, коли хочешь милости, а без этого все твое царство до конца разорим!

Царь-рак в ту же минуту созвал своих поддан­ных и стал про кольцо расспрашивать. Вызвался один малый рак.

—  Я, — говорит, — знаю, где оно находится. Как только упало кольцо в синее море, тотчас подхватила его рыба-белужина и проглотила на моих глазах.

Тут все раки бросились по морю разыскивать рыбу-белужину, зацапали ее, бедную, и давай щи­пать клещами; уж они гоняли-гоняли ее — просто на единый миг покоя не дают. Рыба и туда и сю­да, вертелась-вертелась и выскочила на берег.

Царь-рак вылез из воды и говорит коту Ваське да собаке Журке:

—  Вот вам, сильномогучие богатыри, рыба-бе­лужина, теребите ее немилостиво: она ваше кольцо проглотила.

Журка бросился на белужину и начал ее с хвоста уписывать. «Ну, — думает, — досыта теперь наемся!»

А шельма-кот знает, где скорее кольцо найти, принялся за белужье брюхо и живо на кольцо напал. Схватил кольцо в зубы и давай бог ноги — что есть силы бежать, а на уме у него такая думка: «Прибегу я к хозяину, отдам ему кольцо и похва­люсь, что один все устроил. Будет меня хозяин и любить и жаловать больше, чем Журку!»

Тем временем Журка наелся досыта, смотрит — где же Васька? И догадался, что товарищ его себе на уме: хочет неправдой у хозяина выслужиться.

—  Так врешь же, плут Васька! Вот я тебя наго­ню, в мелкие куски разорву!

Побежал Журка в погоню; долго ли, коротко ли — нагоняет он кота Ваську и грозит ему бедой неминучею. Васька усмотрел в поле березку, вска­рабкался на нее и засел на самой верхушке.

—  Ладно! — говорит Журка. — Всю жизнь не просидишь на дереве, когда-нибудь и слезть захо­чешь, а уж я ни шагу отсюда не сделаю.

Три дня сидел кот Васька на березе, три дня караулил его Журка, глаз не спуская; проголода­лись оба и согласились на мировую. Помирились и отправились вместе к своему хозяину. Прибежали к столбу. Васька вскочил в окошечко и спрашивает:

—  Жив ли, хозяин?

—  Здравствуй, Васька! Я уж думал, вы не во­ротитесь. Три дня, как без хлеба сижу.

Кот подал ему чудодейное кольцо. Мартынка дождался глухой полночи, перекинул кольцо с руки на руку — тотчас явились двенадцать молодцев:

—  Что угодно, что надобно?

—  Поставьте, ребята, мой прежний дворец, и мост хрустальный, и собор пятиглавый и перене­сите сюда мою неверную жену. Чтобы к утру все было готово.

Сказано — сделано. Поутру проснулся король, вышел на балкон, посмотрел в подзорную трубочку: где избушка стояла, там высокий дворец выстроен, от того дворца до королевского хрустальный мост тянется, по обеим сторонам моста растут деревья с золотыми и серебряными яблоками. Король при­казал заложить коляску и поехал разведать, впрямь ли все стало по-прежнему, или только ему это привиделось. Мартынка встречает его у ворот.

—  Так и так, — докладывает, — вот что со мной королевна сделала!

Король присудил ее наказать. А Мартынка и теперь живет, хлеб жует.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки"

Притворная болезнь

Бывали-живали царь да царица; у царя, у царицы был один сын, Иван-царевич. Вскоре царь умер, сыну своему царство оставил.

Царствовал Иван-царевич тихо и благополучно и всеми подданными был любим. Женился Иван, и вскоре родились у него два сына.

Иван-царевич ходил с своим воинством воевать в иные земли, в дальние края, к Пану Плешевичу; рать-силу его побил, а самого в плен взял и в темницу заточил.

А был Пан Плешевич куда хорош и пригож! Увидала его царица, мать Ивана-царевича, полю­била и стала частенько навещать его в темнице.

Однажды говорит ей Пан Плешевич:

—  Как бы нам сына твоего, Ивана-царевича, убить? Стал бы я с тобой вместе царствовать!

Царица ему в ответ:

—  Я бы очень рада была, если б ты убил его.

—  Сам я убить его не смогу, а слышал я, что есть в чистом поле чудище о трех головах. Скажись царевичу больною и вели убить чудище о трех головах да вынуть из чудища все три сердца; я бы съел их — у меня бы силы прибыло.

На другой день царица разболелась-расхвора­лась, позвала к себе царевича и говорит ему таково слово:

—  Чадо мое милое, Иван-царевич! Съезди в поле чистое, убей чудище о трех головах, вынь из него три сердца и привези ко мне: скушаю — авось поправлюсь!

Иван-царевич послушался, сел на коня и по­ехал.

В чистом поле привязал он своего доброго коня к старому дубу, сам сел под дерево и ждет...

Вдруг прилетело чудище великое, село на ста­рый дуб — дуб зашумел и погнулся.

—  Ха-ха-ха! Будет чем полакомиться: конь — на обед, молодец — на ужин!

—  Эх ты, поганое чудище! Не уловивши бела лебедя, да кушаешь! — сказал Иван-царевич, натя­нул свой тугой лук и пустил калёну стрелу; разом сшиб чудищу все три головы, вынул три сердца, привез домой и отдал матери.

Царица приказала их сжарить; после взяла и понесла в темницу к Пану Плешевичу. Съел он, царица и спрашивает:

—  Что — будет ли у тебя силы, как у моего сына?

—  Нет, еще не будет! А слышал я, что есть в чистом поле чудище о шести головах; пусть царевич с ним поборется. Одно что-нибудь: или чудище его пожрет, или он привезет еще шесть сердец.

Царица побежала к Ивану-царевичу:

—  Чадо мое милое! Мне немного полегчало; а слышала я, что есть в чистом поле другое чудище, о шести головах; убей его и привези шесть сердец.

Иван-царевич сел на коня и поехал в чистое поле, привязал коня к старому дубу, а сам сел под дерево.

Прилетело чудище о шести головах — весь дуб пошатнулся.

—  Ха-ха-ха! Конь — на обед, молодец — на ужин!

—  Нет, чудище поганое! Не уловивши бела ле­бедя, да кушаешь!

Натянул царевич свой тугой лук, пустил калёну стрелу и сбил чудищу три головы.

Бросилось на него чудище поганое, и бились они долгое время; Иван-царевич осилил, срубил и ос­тальные три головы, вынул из чудища шесть сердец, привез и отдал матери.

Она того часу приказала их сжарить; после взяла и понесла в темницу к Пану Плешевичу.

Пан Плешевич от радости на ноги вскочил, царице челом бил; съел шесть сердец. Царица и спрашивает:

—  Что — станет ли у тебя силы, как у моего сына?

—  Нет, не станет! А слышал я, что есть в чистом поле чудище о девяти головах: коли съем его еще сердца — тогда наверное будет у меня силы с ним побороться!

Царица побежала к Ивану-царевичу:

—  Чадо мое милое! Мне получше стало; а слы­шала я, что есть в чистом поле чудище о девяти головах; убей его и привези девять сердец.

—  Ах, матушка родная! Ведь я устал, пожалуй, мне не выстоять супротив того чудища о девяти головах!

—  Дитя мое! Прошу тебя — съезди, привези. Иван-царевич сел на коня и поехал; в чистом поле привязал коня к старому дубу, сам сел под дерево и заснул. Вдруг прилетело чудище великое, село на старый дуб — дуб до земли пошатнулся.

—  Ха-ха-ха!  Конь — на  обед,  молодец — на ужин!

Царевич проснулся:

—  Нет, чудище поганое! Не уловивши бела ле­бедя, да кушаешь!

Натянул свой тугой лук, пустил калёну стрелу и сразу сшиб шесть голов, а с остальными долго-долго бился; срубил и те, вынул сердца, сел на коня и поскакал домой.

Мать встречает его:

—  Что, Иван-царевич, привез ли девять сердец?

—  Привез, матушка! Хоть с великим трудом, а достал.

—  Ну, дитя мое, теперь отдохни!

Взяла от сына сердца, приказала сжарить и от­несла в темницу к Пану Плешевичу.

Пан Плешевич съел, царица и спрашивает:

—  Что — станет ли теперь силы, как у моего сына?

—  Станет-то станет, да все опасно; а слышал я, что когда богатырь в баню сходит, то много у него силы убудет; пошли-ка наперед сына в баню.

Царица побежала к Ивану-царевичу:

—  Чадо мое милое! Надо тебе в баню сходить, с белого тела пот омыть.

Иван-царевич пошел в баню; только что омыл­ся — а Пан Плешевич тут как тут, размахнулся острым мечом и срубил ему голову.

Узнала о том царица — от радости запрыгала, стала с Паном Плешевичем в любви поживать да всем царством заправлять.

Осиротели двое малых сыновей Ивана-цареви­ча. Вот они бегали, играли, у бабушки-задворенки оконницу изломали.

—  Ах вы, такие-сякие! — обругала их бабушка-задворенка. — Зачем оконницу изломали?

Прибежали они к своей матери, стали ее спра­шивать: почему-де так неласково обошлась с нами? Говорит мать:

—  Был бы у вас батюшка, заступился, да убил его Пан Плешевич, и схоронили его во сырой земле.

—  Матушка! Дай нам мешочек сухариков, мы пойдем оживим нашего батюшку.

—  Нет, дитятки, не оживить его вам.

—  Благослови, матушка, мы пойдем.

—  Ну, ступайте... Того часу дети Ивана-царевича срядились и по­шли в дорогу.

Долго ли, коротко ли шли они — скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, — попался на­встречу им седой старичок:

—  Куда вы, царевичи, путь держите?

—  Идем к батюшке на могилу: хотим его оживить.

—  Ох, царевичи, вам самим его не оживить. Хотите, я помогу?

—  Помоги, дедушка!

—  Нате, вот вам корешок; отройте Ивана-ца­ревича, этим корешком его вытрите.

Они взяли корешок, нашли могилу Ивана-царе­вича, разрыли, вынули его, тем корешком вытерли. Иван-царевич встал:

—  Здравствуйте, дети мои милые! Как я долго спал!

Воротился домой, а у Пана Плешевича пир идет. Как увидал он Ивана-царевича, так со страху и задрожал.

Иван-царевич предал его лютой смерти. Схо­ронили Пана Плешевича и отправились поминки творить; и я тут был — поминал, кутью большой ложкой хлебал, по бороде текло — в рот не попало!

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки", в обработке В.П. Аникина

Морской царь и Василиса Премудрая

За тридевять земель, в тридесятом государстве жил-был царь с царицею; детей у них не было. Поехал царь по чужим землям, по дальним сторонам; долгое время дома не бывал; на ту пору родила ему царица сына, Ивана-царевича, а царь про то и не ведает.

Стал он держать путь в свое государство, стал подъезжать к своей земле, а день-то был жаркий-жаркий, солнце так и пекло! И напала на него жажда великая; что ни дать, только бы воды ис­пить! Осмотрелся кругом и видит невдалеке боль­шое озеро; подъехал к озеру, слез с коня, прилег на брюхо и давай глотать студеную воду. Пьет и не чует беды; а царь морской ухватил его за бороду.

—  Пусти! — просит царь.

—  Не пущу, не смей пить без моего ве­дома!

—  Какой хочешь возьми откуп — только отпусти!

—  Давай то, чего дома не знаешь.

Царь подумал-подумал — чего он дома не зна­ет? Кажись, все знает, все ему ведомо, — и согла­сился. Попробовал — бороду никто не держит; встал с земли, сел на коня и поехал восвояси.

Вот приезжает домой, царица встречает его с царевичем, такая радостная; а он как узнал про свое милое детище, так и залился горькими сле­зами. Рассказал царице, как и что с ним было, поплакали вместе, да ведь делать-то нечего, сле­зами дела не поправишь.

Стали они жить по-старому; а царевич растет себе да растет, словно тесто на опаре — не по дням, а по часам, и вырос большой.

«Сколько ни держать при себе, — думает царь, — а отдавать надобно: дело неминучее!» Взял Ивана-царевича за руку, привел прямо к озеру.

—  Поищи здесь, — говорит, — мой перстень; я ненароком вчера обронил.

Оставил одного царевича, а сам повернул домой. Стал царевич искать перстень, идет по берегу, и попадается ему навстречу старушка.

—  Куда идешь, Иван-царевич?

—  Отвяжись, не докучай, старая ведьма! И без тебя досадно.

—  Ну, оставайся... — И пошла старушка в сто­рону.

А Иван-царевич пораздумался: «За что обругал я старуху? Дай ворочу ее; старые люди хитры и догадливы! Авось что и доброе скажет». И стал ворочать старушку:

—  Воротись, бабушка, да прости мое слово глупое! Ведь я с досады вымолвил: заставил меня отец перстень искать, хожу-высматриваю, а пер­стня нет как нет!

—  Не за перстнем ты здесь; отдал тебя отец морскому царю: выйдет морской царь и возьмет тебя с собою в подводное царство.

Горько заплакал царевич.

—  Не тужи, Иван-царевич! Будет и на твоей улице праздник; только слушайся меня, старуху. Спрячься вон за тот куст смородины и притаись тихохонько. Прилетят сюда двенадцать голубиц — всё красных девиц, а вслед за ними и тринадцатая; станут в озере купаться; а ты тем временем унеси у последней сорочку и до тех пор не отдавай, пока не подарит она тебе своего колечка. Если не су­меешь этого сделать, ты погиб навеки; у морского царя кругом всего дворца стоит частокол высокий, на целые на десять верст, и на каждой спице по голове воткнуто; только одна порожняя, не угоди на нее попасть!

Иван-царевич поблагодарил старушку, спрятал­ся за смородиновый куст и ждет поры-времени.

Вдруг прилетают двенадцать голубиц; ударились о сыру землю и обернулись красными девицами, все до единой красоты несказанной: ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! Поскидали платья и пустились в озеро: играют, плещутся, смеются, песни поют.

Вслед за ними прилетела и тринадцатая голу­бица; ударилась о сыру землю, обернулась красной девицей, сбросила с белого тела сорочку и пошла купаться; и была она всех пригожее, всех красивее!

Долго Иван-царевич не мог отвести очей своих, долго на нее заглядывался, да припомнил, что говорила ему старуха, подкрался и унес сорочку.

Вышла из воды красная девица, хватилась — нет сорочки, унес кто-то; бросились все искать, искали, искали — не видать нигде.

—  Не ищите, милые сестрицы! Улетайте домой; я сама виновата — недосмотрела, сама и отвечать буду.

Сестрицы — красные девицы ударились о сыру землю, сделались голубицами, взмахнули крыльями и полетели прочь. Осталась одна девица, осмотре­лась кругом и промолвила:

—  Кто бы ни был таков, у кого моя сорочка, выходи сюда; коли старый человек — будешь мне родной батюшка, коли средних лет — будешь бра­тец любимый, коли ровня мне — будешь милый друг!

Только сказала последнее слово, показался Иван-царевич. Подала она ему золотое колечко и го­ворит:

—  Ах, Иван-царевич! Что давно не приходил? Морской царь на тебя гневается. Вот дорога, что ведет в подводное царство; ступай по ней смело! Там и меня найдешь; ведь я дочь морского царя, Василиса Премудрая.

Обернулась Василиса Премудрая голубкою и улетела от царевича.

А Иван-царевич отправился в подводное царст­во; видит — и там свет такой же, как у нас, и там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет.

Приходит он к морскому царю. Закричал на него морской царь:

—  Что так долго не бывал? За вину твою вот те­бе служба: есть у меня пустошь на тридцать верст и в длину и поперек — одни рвы, буераки да каменье острое! Чтоб к завтрему было там как ладонь гладко, и была бы рожь посеяна, и выросла б к раннему утру так высока, чтобы в ней галка могла схорониться. Если того не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

Идет Иван-царевич от морского царя, сам сле­зами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает:

—  Здравствуй, Иван-царевич! Что слезами об­ливаешься?

—  Как же мне не плакать? — отвечает царе­вич. — Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменье острое и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка спрятаться.

—  Это не беда, беда впереди будет. Ложись с богом спать; утро вечера мудренее, все будет го­тово!

Лег спать Иван-царевич, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом:

—  Гей вы, слуги мои верные! Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменье острое, засевайте рожью колосистою, чтоб к утру поспело.

Проснулся на заре Иван-царевич, глянул — все готово: нет ни рвов, ни буераков, стоит поле как ладонь гладкое, и красуется на нем рожь — столь высока, что галка схоронится.

Пошел к морскому царю с докладом.

—  Спасибо тебе, — говорит морской царь, — что сумел службу сослужить. Вот тебе другая работа: есть у меня триста скирдов, в каждом скирду по триста копен — все пшеница белоярая; обмолоти мне к завтрему всю пшеницу чисто-начисто, до единого зернышка, а скирдов не ломай и снопов не разбивай. Если не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

—  Слушаю, ваше величество! — сказал Иван-царевич; опять идет по двору да слезами об­ливается.

—  О чем горько плачешь? — спрашивает его Василиса Премудрая.

—  Как же мне не плакать? Приказал мне царь морской за одну ночь все скирды обмолотить, зерна не обронить, а скирдов не ломать и снопов не разбивать.

—  Это не беда, беда впереди будет! Ложись спать с богом, утро вечера мудренее.

Царевич лег спать, а Василиса Премудрая вы­шла на крылечко и закричала громким голосом:

—  Гей вы, муравьи ползучие! Сколько вас на бе­лом свете ни есть — все ползите сюда и повыберите зерно из батюшкиных скирдов чисто-начисто.

Поутру зовет морской  царь Ивана-царевича:

—  Сослужил ли службу?

—  Сослужил, ваше величество!

—  Пойдем посмотрим.

Пришли на гумно — все скирды стоят нетрону­ты, пришли в житницы — все закрома полнехонь­ки зерном.

—  Спасибо тебе, брат! — сказал морской царь. — Сделай мне еще церковь из чистого воску, чтобы к рассвету была готова: это будет твоя последняя служба.

Опять идет Иван-царевич по двору, слезами умывается.

—  О чем горько плачешь? — спрашивает его из высокого терема Василиса Премудрая.

—  Как мне не плакать, доброму молодцу? При­казал морской царь за одну ночь сделать церковь из чистого воску.

—  Ну, это еще не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать, утро вечера мудренее.

Царевич улегся спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

—  Гей вы, пчелы работящие! Сколько вас на белом свете ни есть — все летите сюда и слепите из чистого воску церковь божию, чтоб к утру была готова!

Поутру встал Иван-царевич, глянул — стоит церковь из чистого воску, и пошел к морскому царю с докладом.

—  Спасибо тебе, Иван-царевич! Каких слуг у меня ни было, никто не сумел так угодить, как ты. Будь же за то моим наследником, всего царства сберегателем; выбирай себе любую из тринадцати дочерей моих в жены.

Иван-царевич выбрал Василису Премудрую; тот­час их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.

Ни много ни мало прошло времени, стосковался Иван-царевич по своим родителям, захотелось ему на святую Русь.

—  Что так грустен, Иван-царевич?

—  Ах, Василиса Премудрая, сгрустнулось по отцу, по матери, захотелось на святую Русь.

—  Вот это беда пришла! Если уйдем мы, будет за нами погоня великая; царь морской разгневается и предаст нас смерти. Надо ухитряться!

Плюнула Василиса Премудрая в трех углах, заперла двери в своем тереме и побежала с Ива­ном-царевичем на святую Русь.

На другой день ранехонько приходят посланные от морского царя — молодых подымать, во дворец к царю звать. Стучатся в двери:

—  Проснитеся, пробудитеся! Вас батюшка зовет.

—  Еще рано, мы не выспались, приходите по­сле! — отвечает одна слюнка.

Вот посланные ушли, обождали час-другой и опять стучатся:

—  Не пора-время спать, пора-время вставать!

—  Погодите немного: встанем, оденемся! — от­вечает вторая слюнка.

В  третий  раз  приходят  посланные: царь-де морской гневается, зачем так долго они прохлаж­даются.

—  Сейчас будем! — отвечает третья слюнка. Подождали-подождали   посланные и давай опять стучаться: нет отклика, нет отзыва! Выло­мали двери, а в тереме пусто.

Доложили царю, что молодые убежали; озло­бился он и послал за ними погоню великую.

А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем уже далеко-далеко! Скачут на борзых конях без останов­ки, без роздыху.

—  Ну-ка, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, кет ли погони от морского царя?

Иван-царевич соскочил с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

—  Слышу я людскую молвь и конский топ!

—  Это за нами гонят! — сказала Василиса Пре­мудрая и тотчас обратила коней зеленым лугом, Ивана-царевича — старым пастухом, а сама сдела­лась смирною овечкою.

Наезжает погоня:

—  Эй, старичок! Не видал ли ты — не про­скакал ли здесь добрый молодец с красной девицей?

—  Нет, люди добрые, не видал, — отвечает Иван-царевич. — Сорок лет, как пасу на этом ме­сте — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!

Воротилась погоня назад:

—  Ваше царское величество! Никого в пути не наехали, видали только: пастух овечку пасет.

—  Что ж не хватали? Ведь это они были! — закричал морской царь и послал новую погоню.

А Иван-царевич с Василисою Премудрой дав­ным-давно скачут на борзых конях.

—  Ну, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

Иван-царевич слез с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

—  Слышу я людскую молвь и конский топ.

—  Это за нами гонят! — сказала Василиса Пре­мудрая; сама сделалась церковью, Ивана-цареви­ча обратила стареньким попом, а лошадей — де­ревьями.

Наезжает погоня:

—  Эй, батюшка! Не видал ли ты, не проходил ли здесь пастух с овечкою?

—  Нет, люди добрые, не видал. Сорок лет тру­жусь в этой церкви — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!

Повернула погоня назад:

—  Ваше царское величество! Нигде не нашли пастуха с овечкою; только в пути и видели, что церковь да попа-старика.

—  Что же вы церковь не разломали, попа не захватили? Ведь это они самые были! — закричал морской царь и сам поскакал вдогонь за Иваном-царевичем и Василисою Премудрою.

А они далеко уехали.

Опять говорит Василиса Премудрая:

—  Иван-царевич! Припади к сырой земле — не слыхать ли погони?

Слез Иван-царевич с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

—  Слышу я людскую молвь и конский топ пуще прежнего.

—  Это сам царь скачет.

Оборотила Василиса Премудрая коней озером, Ивана-царевича — селезнем, а сама сделалась ут­кою.

Прискакал царь морской к озеру, тотчас дога­дался, кто таковы утка и селезень, ударился о сы­ру землю и обернулся орлом. Хочет орел убить их до смерти, да не тут-то было: что ни разлетится сверху... вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнет; вот-вот ударит утку, а утка в воду нырнет! Бился, бился, так ничего и не смог сделать. По­скакал царь морской в свое подводное царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем выждали доброе время и поехали на святую Русь.

Долго ли, коротко ли, приехали они в триде­сятое царство.

—  Подожди меня в этом лесочке, — говорит Иван-царевич Василисе Премудрой, — я пойду до­ложусь наперед отцу, матери.

—  Ты меня забудешь, Иван-царевич!

—  Нет, не забуду.

—  Нет, Иван-царевич, не говори, позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, когда станут два голубка в окна биться!

Пришел Иван-царевич во дворец; увидали его родители, бросились ему на шею и стали целовать-миловать его. На радостях позабыл Иван-царевич про Василису Премудрую.

Живет день и другой с отцом, с матерью, а на третий задумал свататься к какой-то королевне.

Василиса Премудрая пошла в город и нанялась к просвирне в работницы. Стали просвиры готовить, она взяла два кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь.

—  Разгадай, хозяюшка, что будет из этих го­лубков!

—  А что будет? Съедим их — вот и все!

—  Нет, не угадала!

Открыла Василиса Премудрая печь, отворила окно — и в ту же минуту голуби встрепенулися, полетели прямо во дворец и начали биться в окна; сколько прислуга царская ни старалась, ничем не могла отогнать их прочь.

Тут только Иван-царевич вспомнил про Василису Премудрую, послал гонцов во все концы рас­спрашивать да разыскивать и нашел ее у просвир­ни; взял за руки белые, целовал в уста сахарные, привел к отцу, к матери, и стали все вместе жить да поживать да добра наживать.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки".

Чернушка

Жил-был барин; у него была жена добрая, а дочь красавица — звали ее Машею.

Только жена-то померла, а он на другой женился — на вдове; у той своих было две дочери, да такие злые, недобрые! Заставляли они бедную Машу на себя работать, а когда работы не было, приказывали ей сидеть у печки да выгребать золу; оттого была Маша всегда и грязна и черна, и прозвали они ее Чернушкой.

Вот как-то заговорили люди, что их князь жениться хочет, что будет у него большой праздник и что на том празднике выберет он себе невесту.

Так и случилось. Созвал князь всех в гости. Стали собираться и мачеха с дочерьми, а Машу не хотят брать; сколько та ни просилась — нет да нет!

Вот уехала мачеха с дочерьми на княжий праздник, а падчерице оставила целую меру ячменя, муки и сажи — все вместе перемешано — и приказала до их приезда разобрать все по зернышку, по крупинке.

Маша вышла на крыльцо и горько заплакала; прилетели два голубка, разобрали ей ячмень, и муку, и сажу, потом сели ей на плечи — и вдруг очутилось на девушке прекрасное новое платье.

—  Ступай, — говорят голубки´, — на праздник, только не оставайся там долее полуночи.

Только взошла Маша во дворец, так все на нее и загляделись; самому князю она больше всех понравилась, а мачеха и сестры ее совсем не узнали.

Погуляла, повеселилась Маша с другими девушками; видит, что скоро и полночь, вспомнила, что ей голубкú´ наказывали, и побежала поскорей домой. Князь — за нею; хотел было допытаться, кто она такова, а ее и след простыл!

На другой день опять у князя праздник; мачехины дочери о нарядах хлопочут да на Машу то и дело кричат да ругаются:

—  Эй, девка Чернушка! Переодень нас, платье вычисти, обед приготовь!

Маша все сделала, а вечером опять повеселилась на празднике и ушла домой до полуночи; кинулся князь за нею — нет, не догнал.

На третий день у князя опять пир горою; вечером голубки´ обули-одели Машу лучше прежнего. Пошла она во дворец, загулялась, завеселилась и забыла про время. Вдруг ударила полночь; Маша бросилась скорей домой бежать, а князь загодя приказал всю лестницу улить смолою и дегтем. Один башмачок ее прилип к смоле и остался на лестнице; князь взял его и на другой же день велел разыскать, кому башмачок впору.

Весь город обошли — никому башмачок по ноге не приходится; наконец, пришли к мачехе. Взяла она башмачок и стала примерять старшей дочери — нет, не лезет, велика нога!

—  Нет, — говорят княжие посланные, — не годится!

Мачеха стала примерять башмачок средней дочери, и с этой то же самое было.

Увидали посланные Машу, приказали ей примерить; она надела башмачок — и в ту же минуту очутилось на ней прекрасное блестящее платье. Мачехины дочери только ахнули!

Вот привезли Машу в княжие терема, и на другой день была свадьба.

Свадьба была веселая, и я там был, мед-пиво пил, по усам текло, в рот не попало.

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».

Что на базар везешь?

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки».