Лисичка-сестричка и волк

Жили себе дед да баба.

Дед говорит бабе:

—  Ты, баба, пеки пироги, а я запрягу сани да поеду за рыбой.

Наловил рыбы и везет домой целый воз. Вот едет он и видит: лисичка свернулась калачиком и ле­жит на дороге. Дед слез с воза, подошел к лисич­ке, а она не ворохнется, лежит себе как мертвая.

—  Вот будет подарок жене! — сказал дед, взял лисичку и положил на воз, а сам пошел впереди.

А лисичка улучила время и стала выбрасывать полегоньку из воза все по рыбке да по рыбке, все по рыбке да по рыбке. Повыбросила всю рыбу и сама ушла.

—  Ну, старуха, — говорит дед, — какой ворот­ник привез я тебе на шубу!

—  Где?

—  Там на возу — и рыба и воротник. Подошла баба к возу: ни воротника, ни ры­бы — и начала ругать мужа:

—  Ах ты, такой-сякой! Ты еще вздумал об­манывать!

Тут дед смекнул, что лисичка-то была не мерт­вая. Погоревал, погоревал, да делать нечего.

А лисичка собрала всю разбросанную рыбу в кучку, уселась на дорогу и кушает себе. Приходит к ней серый волк:

—  Здравствуй, сестрица!

—  Здравствуй, братец!

—  Дай мне рыбки!

—  Налови сам да и кушай.

—  Я не умею.

—  Эка, ведь я же наловила! Ты, братец, ступай на реку, опусти хвост в прорубь, сиди да приго­варивай:

«Ловись, рыбка, и мала, и велика!
Ловись, рыбка, и мала, и велика!»

Рыбка к тебе сама на хвост нацепится. Да смотри сиди подольше, а то не наловишь.

Волк и пошел на реку, опустил хвост в прорубь и начал приговаривать:

— Ловись, рыбка, и мала и велика!
Ловись, рыбка, и мала и велика!

Вслед за ним и лиса явилась; ходит около волка да причитывает:

—  Ясни, ясни на небе звезды,
Мерзни, мерзни, волчий хвост!

—  Что ты, лисичка-сестричка, говоришь?

—  То я тебе помогаю. А сама, плутовка, поминутно твердит:

—  Мерзни, мерзни, волчий хвост!

Долго-долго сидел волк у проруби, целую ночь не сходил с места, хвост его и приморозило; про­бовал было приподняться: не тут-то было!

«Эка, сколько рыбы привалило — и не выта­щишь!» — думает он.

Смотрит, а бабы идут за водой и кричат, завидя серого:

—  Волк, волк! Бейте его, бейте его!

Прибежали и начали колотить волка — кто ко­ромыслом, кто ведром, кто чем попало. Волк пры­гал, прыгал, оторвал себе хвост и пустился без оглядки бежать.

«Хорошо же, — думает, — уж я тебе отплачу, се­стрица!»

Тем временем, пока волк отдувался своими бо­ками, лисичка-сестричка захотела попробовать, не удастся ли еще что-нибудь стянуть. Забралась в одну избу, где бабы пекли блины, да попала го­ловой в кадку с тестом, вымазалась и бежит. А волк ей навстречу:

—  Так-то учишь ты? Меня всего исколо­тили!

—  Эх, волчику-братику! — говорит лисичка-сестричка.— У тебя хоть кровь выступила, а у ме­ня мозг, меня больней твоего прибили: я насилу плетусь.

—  И то правда, — говорит волк, — где уж тебе, сестрица, идти, садись на меня, я тебя довезу.

Лисичка села ему на спину, он ее и повез. Вот лисичка-сестричка  сидит да потихоньку напевает:

— Битый небитого везет,
Битый небитого везет!

—  Что ты, сестрица, говоришь?

—  Я, братец, говорю: «Битый битого везет».

—  Так, сестрица, так!

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки"

Семь Симеонов

Жил-был старик со старухой. Пришел час: мужик помер. Осталось у него семь сыновей-близнецов, что по прозванию семь Симеонов.

Вот они растут да растут, все один в одного и лицом и статью, и каждое утро выходят пахать землю все семеро.

Случилось так, что тою стороной ехал царь: видит с дороги, что далеко в поле пашут землю как на барщине — так много народу! — а ему ведомо, что в той стороне нет барской земли.

Вот посылает царь своего конюшего узнать, что за люди такие пашут, какого роду и звания, барские или царские, дворовые ли какие, или наемные?

Приходит к ним конюший, спрашивает:

—  Что вы за люди такие есть, какого роду и звания?

Отвечают ему:

—  А мы такие люди, мать родила нас семь Симеонов, а пашем мы землю отцову и дедину.

Воротился конюший и рассказал царю все, как слышал. Удивляется царь.

—  Такого чуда не слыхивал я! — говорит он и тут же посылает сказать семи Симеонам, что он ждет их к себе в терем на услуги и посылки.

Собрались все семеро и приходят в царские палаты, становятся в ряд.

—  Ну, — говорит царь, — отвечайте: к какому мастерству кто способен, какое ремесло знаете?

Выходит старший.

—  Я, — говорит, — могу сковать железный столб сажон в двадцать вышиною.

—  А я, — говорит второй, — могу уставить его в землю.

—  А я, — говорит третий, — могу взлезть на не­го и осмотреть кругом далеко-далеко все, что по белому свету творится.

—  А я, — говорит четвертый, — могу срубить корабль, что ходит по морю, как по суху.

—  А я, — говорит пятый, — могу торговать раз­ными товарами по чужим землям.

—  А я, — говорит шестой, — могу с кораблем, людьми и товарами нырнуть в море, плавать под водою и вынырнуть где надо.

—  А я — вор, — говорит седьмой, — могу до­быть, что приглядится иль полюбится.

—  Такого ремесла я не терплю в своем цар­стве-государстве, — ответил сердито царь последне­му, седьмому Симеону, — и даю тебе три дни сроку выбираться из моей земли куда тебе любо; а всем другим шестерым Симеонам приказываю остаться здесь.

Пригорюнился седьмой Симеон: не знает, как ему быть и что делать.

А царю была по сердцу красавица царевна, что живет за горами, за морями. Вот бояре, воеводы царские и вспомнили, что седьмой Симеон, мол, пригодится и, может быть, сумеет привезти чудную царевну, и стали они просить царя оставить Симеона.

Подумал царь и позволил ему остаться.

Вот на другой день царь собрал бояр своих и воевод и весь народ, приказывает семи Симеонам показать свое уменье.

Старший Симеон, недолго мешкая, сковал же­лезный столб в двадцать сажон вышиною. Царь приказывает своим людям уставить железный столб в землю, но как ни бился народ, не мог его уставить.

Тогда приказал царь второму Симеону уставить железный столб в землю. Симеон второй, недолго думая, поднял и упер столб в землю.

Затем Симеон третий взлез на этот столб, сел на маковку и стал глядеть кругом далече, как и что творится по белу свету; и видит синие моря, на них, как пятна, мреют корабли, видит села, города, народа тьму, но не примечает той чудной царевны, что полюбилась царю. И стал пуще глядеть во все виды и вдруг заприметил: у окна в далеком тереме сидит красавица царевна, румяна, белолица и тон­кокожа: видно, как мозги переливаются по косточкам.

—  Видишь? — кричит ему царь.

—  Вижу.

—  Слезай же поскорее вниз и доставай царев­ну, как там знаешь, чтоб была мне во что бы ни стало!

Собрались все семеро Симеонов, срубили ко­рабль, нагрузили его всяким товаром, и все вместе поплыли морем доставать царевну по-за сизыми горами, по-за синими морями.

Едут, едут между небом и землей, пристают к неведомому острову у пристани.

А Симеон меньшой взял с собою в путь си­бирского кота ученого, что может по цепи ходить, вещи подавать, разны немецки штуки выкидывать.

И вышел меньшой Симеон с своим котом с сибирским, идет по острову, а братьев просит не сходить на землю, пока он сам не придет назад.

Идет по острову, приходит в город и на пло­щади пред царевниным теремом забавляется с ко­том ученым и сибирским: приказывает ему вещи подавать, через плетку скакать, немецкие штуки выкидывать.

На ту пору царевна сидела у окна и завидела неведомого зверя, какого у них нет и не водилось отродясь. Тотчас же посылает прислужницу свою узнать, что за зверь такой и продажный али нет? Слушает Симеон красную молодку, царевнину при­служницу, и говорит:

—  Зверь мой — кот сибирский, а прода­вать — не продаю ни за какие деньги, а коли крепко кому он полюбится, тому подарить — подарю.

Так и рассказала прислужница своей царевне, а царевна снова подсылает свою молодку к Си­меону-вору:

—  Крепко, мол, зверь твой полюбился! Пошел Симеон во терем царевнин и принес ей в дар кота своего сибирского; просит только за это пожить в ее тереме три дни и отведать царского хлеба-соли, да еще прибавил:

—  Научить тебя, прекрасная царевна, как иг­раться и забавляться с неведомым зверем, с си­бирском котом?

Царевна позволила, и Симеон остался ночевать в царском тереме.

Пошла весть по палатам, что у царевны завелся дивный неведомый зверь; собрались все: и царь, и царица, и царевичи, и царевны, и бояре, и во­еводы, — все глядят, любуются не налюбуются на веселого зверя, ученого кота. Все желают достать и себе такого и просят царевну; но царевна не слушает никого, не дарит никому своего сибирского кота, гладит его по шерсти шелковой, забавляется с ним день и ночь, а Симеона приказывает поить и угощать вволю, чтоб ему было хорошо.

Благодарит Симеон за хлеб-соль, за угощенье и за ласки и на третий день просит царевну по­жаловать к нему на корабль, поглядеть на устрой­ство его и на разных зверей, виданных и невидан­ных, ведомых и неведомых, что привез он с собою.

Царевна спросилась у батюшки-царя и вечерком с прислужницами и няньками пошла смотреть ко­рабль Симеона и зверей его, виданных и невидан­ных, ведомых и неведомых.

Приходит, у берега поджидает ее Симеон мень­шой и просит царевну не прогневаться и оставить на земле нянек и прислужниц, а самое пожаловать на корабль:

—  Там много зверей разных и красивых; какой тебе полюбится, тот и твой! А всех одарить, кому что полюбится, — и нянек, и прислужниц — не можем.

Царевна согласна и приказывает нянькам да прислужницам подождать ее на берегу, а сама идет за Симеоном на корабль глядеть дива дивные, зверей чудных.

Как взошла — корабль и отплыл, и пошел гу­лять по синему морю.

Царь ждет не дождется царевны. Приходят няньки и прислужницы, плачутся, рассказывая свое горе. И распалился гневом царь, приказывает сей­час же устроить погоню.

Снарядили корабль, и погнался царский корабль за царевной. Чуть мреет далече — плывет корабль Симеонов и не ведает, что за ним царская погоня летит — не плывет! Вот уж близко!

Как увидали семь Симеонов, что погоня уж близко — вот-вот догонит! — нырнули и с царевной и с кораблем. Долго плыли под водой и поднялись наверх тогда, как близко стало до родной земли.

А царская погоня плавала три дня, три ночи; ничего не нашла, с тем и возвратилась.

Приезжают семь Симеонов с прекрасной царев­ной домой, глядь — на берегу высыпало народу, что гороху, премногое множество! Сам царь поджидает у пристани и встречает гостей заморских, семерых Симеонов с прекрасной царевной, с радостью ве­ликою.

Как сошли они на берег, народ стал кричать и шуметь, а царь поцеловал царевну во уста сахарные, повел во палаты белокаменные, посадил за столы дубовые, скатерти браные, угостил всякими напит­ками медовыми и наедками сахарными и вскорости отпраздновал свадьбу с душою-царевной — и было веселье и большой пир, что на весь крещеный мир!

А семи Симеонам дал волю по всему царству-государству жить да поживать привольно, торговать беспошлинно, владеть землей жалованной безобид­но; всякими ласками обласкал и домой отпустил с казной на разживу.

Была и у меня клячонка — восковые плечонки, плеточка гороховая. Вижу: горит у мужика овин; клячонку я поставил, пошел овин заливать. Покуда овин заливал, клячонка растаяла, плеточку вороны расклевали. Торговал кирпичом, остался ни при чем; был у меня шлык, под воротню шмыг, да колешко сшиб, и теперь больно. Тем и сказке конец!

Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»

Царевна-змея

Ехал казак путем-доро­гою и заехал в дремучий лес; в том лесу на прогалинке стоит стог сена. Остановился казак отдохнуть немножко, лег около стога и закурил трубку; курил, курил и не видал, как заронил искру в сено. Сел казак на коня и тронулся в путь; не успел и десяти шагов сделать, как вспыхнуло пламя и весь лес осветило. Оглянулся казак, смотрит — стог сена горит, а в огне стоит красная девица и говорит громким голосом:

—  Казак, добрый человек! Избавь меня от смерти.

—  Как же тебя избавить? Кругом пламя, нет к тебе подступу.

—  Сунь в огонь свою пику, я по ней выберусь. Казак сунул пику в огонь, а сам от великого жару назад отвернулся.

Тотчас красная девица оборотилась змеею, влезла на пику, скользнула казаку на шею, обви­лась вокруг шеи три раза и взяла свой хвост в зубы. Казак испугался; не придумает, что ему делать и как ему быть.

Провещала змея человеческим голосом:

—  Не бойся, добрый молодец! Носи меня на шее семь лет да разыскивай оловянное царство, а приедешь в то царство — останься и проживи там еще семь лет безвыходно. Сослужишь эту службу, счастлив будешь!

Поехал казак разыскивать оловянное царство.

Много ушло времени, много воды утекло, на исходе седьмого года добрался до крутой горы; на той горе стоит оловянный замок, кругом замка высокая белокаменная стена.

Поскакал казак на гору, перед ним стена раз­двинулась, и въехал он на широкий двор. В ту ж минуту сорвалась с его шеи змея, ударилась о сы­рую землю, обернулась душой-девицей и с глаз про­пала — словно ее не было.

Казак поставил своего доброго коня на конюш­ню, вошел во дворец и стал осматривать комнаты. Всюду зеркала,  серебро да бархат, а  нигде не видать ни одной души человеческой. «Эх, — думает казак, — куда я заехал? Кто меня кормить и по­ить будет? Видно, придется помирать голодною смертью!»

Только подумал, глядь — перед ним стол на­крыт, на столе и пить и есть — всего вдоволь; он закусил и выпил и вздумал пойти на коня посмот­реть. Приходит в конюшню — конь стоит в стойле да овес ест.

—  Ну, это дело хорошее: можно, значит, без нужды прожить.

Долго-долго оставался казак в оловянном зам­ке, и взяла его скука смертная: шутка ли — за­всегда один-одинешенек! Не с кем и словечка пе­рекинуть. Вздумалось ему ехать на вольный свет; только куда ни бросится — везде стены высокие, нет ни входу, ни выходу. За досаду то ему показалося, схватил добрый молодец палку, вошел во дворец и давай зеркала и стекла бить, бархат рвать, стулья ломать, серебро швырять: «Авось-де хозяин выйдет да на волю выпустит!» Нет, никто не является.

Лег казак спать. На другой день проснулся, погулял-походил и вздумал закусить; туда-сюда смотрит — нет ему ничего! «Эх, — думает, — сама себя раба бьет, коль нечисто жнет! Вот набедокурил вчера, а теперь голодай!» Только покаялся, как сейчас и еда и питье — все готово!

Прошло три дня; проснулся казак поутру, гля­нул в окно — у крыльца стоит его добрый конь оседланный. Что бы такое значило? Умылся, одел­ся, взял свою длинную пику и вышел на широкий двор. Вдруг откуда ни взялась — явилась красная девица:

—  Здравствуй, добрый молодец! Семь лет окон­чилось — избавил ты меня от конечной погибели.

Знай же: я королевская дочь. Унес меня Кощей Бессмертный от отца, от матери, хотел взять за себя замуж, да я над ним насмеялася; вот он озлобился и оборотил меня лютой змеею. Спасибо тебе за долгую службу! Теперь поедем к моему отцу; станет он награждать тебя золотой казной и камнями самоцветными, ты ничего не бери, а проси себе бочонок, что в подвале стоит.

—  А что за корысть в нем?

—  Покатишь бочонок в правую сторону — тот­час дворец явится, покатишь в левую — дворец пропадет.

—  Хорошо, — сказал казак.

Сел он на коня, посадил с собой и прекрасную королевну; высокие стены сами перед ними пораздвинулись, и поехали они в путь-дорогу.

Долго ли, коротко ли — приезжает казак с ко­ролевной к королю. Король увидал свою дочь, возрадовался, начал благодарствовать и дает казаку полны мешки золота и жемчугу.

Говорит добрый молодец:

—  Не надо мне ни злата, ни жемчугу; дай мне на память тот бочоночек, что в подвале стоит.

—  Многого хочешь, брат! Ну, да делать нечего: дочь мне всего дороже! За нее и бочонка не жаль. Бери.

Казак взял королевский подарок и отправился по белу свету странствовать.

Ехал, ехал, попадается ему навстречу древний старичок. Просит старик:

—  Накорми меня, добрый молодец!

Казак соскочил с лошади, отвязал бочонок, покатил его вправо — в ту ж минуту чудный дворец явился.

Взошли они оба в расписные палаты и сели за накрытый стол.

—  Эй, слуги мои верные! — закричал казак. — Накормите-напоите моего гостя.

Не успел вымолвить — несут слуги целого быка и три котла питья. Начал старик есть да похва­ливать; съел целого быка, выпил три котла, крякнул и говорит:

—  Маловато, да делать нечего! Спасибо за хлеб и за соль.

Вышли из дворца; казак покатил свой бочонок в левую сторону — и дворца как не бывало.

—  Давай поменяемся, — говорит старик каза­ку, — я тебе меч отдам, а ты мне бочонок.

—  А что толку в мече?

—  Да ведь это меч-саморуб: только стоит мах­нуть — хоть какая будь сила несметная, всю побь­ет! Вон видишь — лес растет; хочешь, пробу сделаю?

Тут старик вынул свой меч, махнул им и го­ворит:

—  Ступай, меч-саморуб, поруби дремучий лес! Меч полетел и ну деревья рубить да в сажени класть;  порубил и  назад к  хозяину воротился.

Казак не стал долго раздумывать, отдал старику бочонок, а себе взял меч-саморуб, сел на коня и вздумал к королю вернуться. А под стольный город того короля подошел сильный неприятель; казак увидал рать-силу несметную, махнул на нее мечом:

—  Меч-саморуб! Сослужи-ка службу: поруби войско вражее.

Полетели головы... И часу не прошло, как вражьей силы не стало.

Король выехал казаку навстречу, обнял его, поцеловал и тут же решил выдать за него замуж прекрасную королевну.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки", в обработке В.П. Аникина

Лиса-исповедница

Однажды лиса всю большую осеннюю ночь протаскалась по лесу не евши. На заре прибежала она в деревню, взошла на двор к мужику и полезла на насест к курам.

Только что подкралась и хотела схватить одну курицу, а петуху пришло время петь: вдруг он крыльями захлопал, ногами затопал и закричал во все горло. Лиса с насеста-то так со страху поле­тела, что недели три лежала в лихорадке.

Вот раз вздумалось петуху пойти в лес — раз­гуляться, а лисица уж давно его стережет; спря­талась за куст и поджидает: скоро ли петух по­дойдет.

А петух увидел сухое дерево, взлетел на него и сидит себе.

В то время лисе скучно показалось дожидаться, захотелось сманить петуха с дерева; вот думала-думала, да и придумала:

«Дай прельщу его!»

Подходит к дереву и стала здороваться:

—  Здравствуй, Петенька!

«Зачем ее лукавый занес?» — думает петух. А лиса приступает со своими хитростями:

—  Я тебе, Петенька, добра хочу — на истинный путь наставить и разуму научить. Ты, Петя, на исповеди ни разу не бывал. Слезай ко мне и по­кайся, а я все грехи с тебя сниму и на смех не подыму.

Петух стал спускаться ниже и ниже и попал прямо лисе в лапы. Схватила его лиса и говорит:

—  Теперь я задам тебе жару! Ты у меня за всё ответишь: попомнишь про свои худые дела! Вспом­ни, как я в осеннюю темную ночь приходила и хотела попользоваться одним куренком, — а я в то время три дня ничего не ела, — и ты крыльями захлопал и ногами затопал!..

—  Ах, лиса! — говорит петух. — Ласковые твои словеса! Премудрая княгиня! Вот у нашего архи­ерея скоро пир будет; в то время стану я просить, чтоб тебя сделали просвирнею, и будут нам с тобой просвиры мягкие, кануны сладкие, и пойдет про нас слава добрая.

Лиса распустила лапы, а петух порх на дубок.

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки"

Куда, миленький, снаряжаешься?

Куда, миленький, сна­ряжаешься?

—  Не скажу.

—  Скажи, мой дорогой, куда снаряжаешься?

—  В город на ярмарку.

—  Миленький, возьми меня с собой!

—  Не возьму.

—  Возьми, мой дорогой, меня с собой.

—  Садись на самый краешек.

—  Что у тебя, миленький, в возу?

—  Не скажу.

—  Что, мой дорогой, в возу?

—  Яблоки.

—  Дай мне, миленький, яблочко.

—  Не дам.

—  Дай, дорогой, яблочко.

—  Возьми одно — с бочком, да не ройся!

Из сборника А.Н. Афанасьева "Народные русские сказки", в обработке В.П. Аникина