Старинный поп
Сидят раз старик со старухой на печке и разговаривают:
— Хорошо бы, старик, как бы ты попом был, а я попадьей, житье-то хорошее бы было.
— Вот еще что вздумала, какой я поп, когда и грамоте не знаю, служить не умею?
— Велика грамота нужна, а служить-то научишься, — говорит старуха.
— Полно, старуха, пустяки-то выдумывать!
— Да я ли своего старика попом не сделаю, завтра же к архиерею пойду.
Наутро старуха собралась и отправилась в город.
Приходит к архиерею:
— Ваше преосвященство! Сделай моего старика попом!
— Да знает ли твой старик грамоте?
— Да если бы грамоту знал, так просто бы было и дело сделать, а вот теперь-то надо горю пособить.
— Да что, бабка, поповская степень ученая, да и учиться-то много надо. Нет уж, воля твоя, не могу.
— Ну, не можешь сделать старика попом, и ладно, а я этого дела еще не брошу, схожу к митрополиту, а он старика моего еще архиереем сделает.
Подумал архиерей, что есть и грамотные-то у него попы, да тоже едва с делом справляются, а старик, может, и проживет недолго; да если один поп и неграмотный будет в его епархии, это ничего; и говорит старухе:
— Иди, бабушка, домой. Пошлю указ и сделаю старика попом.
Пришла старуха домой, а прошло немного времени — и указ пришел, и стал старик попом.
Приходит воскресенье, служить надо, а старик еще не научился служить. Собралось народу в церковь много. Выходит он с книгой и говорит:
— Православные! Знаете ли божье слово?
— Знаем, батюшка, знаем! — кричит народ.
— А знаете, так и читать нечего. Тут и служба окончилась.
На другое воскресенье опять вышел с книгой и спрашивает:
— Православные! Знаете ли божье слово? Крестьяне согласились сказать, что не знают.
— Не знаем, батюшка, не знаем! — кричат все.
— А не знаете, так и заводить нечего; я стар, а читать надо много, все равно не успею.
Из сборника Н.Е. Ончукова
Фомка-шут
Жил-был Фомка-шут, умел шутить шутки хитрые.
Раз идет Фомка дорогою; повстречался ему поп:
— Здравствуй, Фомка!
— Здравствуй, батюшка!
— Пошути мне!
— Ах, батюшка, рад бы, да шутки дома забыл.
— Сбегай, пожалуйста!
— Далеко бежать-то!
— Возьми, свет, мою лошадь.
— Давай, батюшка! Сел и поехал к попадье:
— Матушка, подавай семьсот рублей: батюшка купил семь сел, семь деревень; меня послал за деньгами, вот свою лошадь дал.
Попадья дала ему семьсот рублей; Фомка-шут взял деньги и поехал на болото: утопил лошадь в болоте, отрезал у ней хвост и воткнул в тину.
Приходит к попу:
— Ну, батюшка, верно, ты свою кобылу недели две не поил?
— А что?
— Да то — как поехал я мимо воды, кинулась она со всех ног в болото, да там и завязла!
— Что делать! Пойдем вытаскивать. Пришли к болоту — один хвост торчит.
— Лезь, батюшка, в воду!
— Полезай лучше ты, Фомка! Фомка полез.
Вот шут ухватился за один конец хвоста, а поп за другой; тянут в разные стороны. Вот тянули, тянули, Фомка взял да и выпустил хвост из рук — поп так и ударился оземь.
— Нет, — говорит Фомка, — видно, совсем пропала лошадь! Теперь уж не вытащишь — хвост оборвали!
Поп потужил-потужил и пошел домой. Попадья встречает:
— Что, батька, купил семь сел, семь деревень?
— Каких, свет?
— Как же, Фомка-шут от тебя приезжал да семьсот рублей денег взял!
— Ах он вор этакой! Нечего сказать: славную сшутил шутку!
Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»
Клад
В некоем царстве жил-был старик со старухою в великой бедности. Ни много ни мало прошло времени — померла старуха. На дворе зима стояла лютая, морозная.
Пошел старик по соседям да по знакомым, просит, чтоб пособили ему вырыть для старухи могилу; только и соседи и знакомые, знаючи его великую бедность, все начисто отказали. Пошел старик к попу; а у них на селе был поп куда жадный, несовестливый.
— Потрудись, — говорит, — батюшка, старуху похоронить.
— А есть ли у тебя деньги, чем за похороны заплатить? Давай, свет, вперед!
— Перед тобой нечего греха таить: нет у меня в доме ни единой копейки! Обожди маленько, заработаю — с лихвой заплачу, право слово, заплачу!
Поп не захотел и речей стариковых слушать:
— Коли нет денег, не смей и ходить сюда!
«Что делать, — думает старик, — пойду на кладбище, вырою кое-как могилу и похороню сам старуху».
Вот он захватил топор да лопату и пошел на кладбище; пришел и стал могилу готовить: срубил сверху мерзлую землю топором, а там и за лопату взялся. Копал, копал и выкопал котелок, глянул — а он полнехонько червонцами насыпан, как жар блестят! Крепко старик возрадовался: «Слава тебе господи! Будет на что и похоронить и помянуть старуху». Не стал больше могилу рыть, взял котелок с золотом и понес домой.
Ну, с деньгами знамое дело — все пошло как по маслу! Тотчас нашлись добрые люди: и могилу вырыли, и гроб смастерили; старик послал невестку купить кушаньев и закусок разных — всего, как должно быть на поминках, а сам взял червонец в руку и потащился опять к попу.
Только в двери, а поп на него:
— Сказано тебе толком, старый, чтоб без денег не приходил, а ты опять лезешь!
— Не серчай, батюшка! — просит его старик. — Вот тебе золотой — похорони мою старуху, век не забуду твоей милости!
Поп взял деньги и не знает, как старика принять-то, где посадить, какими речами умилить:
— Ну, старичок, будь в надеже, все будет сделано.
Старик поклонился и пошел домой, а поп с попадьею стал про него разговаривать:
— Вишь, говорят: беден, беден! А он золотой отвалил. Много на своем веку схоронил я именитых покойников, а столько ни от кого не получал...
Собрался поп со всем причетом и похоронил старуху как следует.
После похорон просит его старик к себе помянуть покойницу. Вот пришли в избу, сели за стол, и откуда что явилось: и кушанья, и закуски разные — всего вдоволь! Гость сидит, за троих обжирается, на чужое добро зазирается.
Отобедали гости и стали по своим домам расходиться; вот и поп поднялся. Пошел старик его провожать, и только вышли на двор, поп видит, что со стороны никого больше нету, и начал старика допрашивать:
— Послушай, свет! Покайся мне, не оставляй на душе ни единого греха — все равно как перед богом, так и передо мною: отчего так скоро сумел ты поправиться? Был ты мужик скудный, а теперь, на поди, откуда что взялось! Покайся-ка, свет! Чью загубил ты душу, кого обобрал?
— Что ты, батюшка! Истинною правдою признаюсь тебе: я не крал, не грабил, не убивал никого; клад сам в руки дался!
И рассказал, как все дело было.
Как услышал эти речи поп, ажно затрясся от жадности; воротился домой, ничего не делает — и день и ночь думает: «Такой ледащий мужичишка и получил этакую силу денег. Как бы теперь ухитриться да отжилить у него котелок с золотом?»
Сказал про то попадье; стали вдвоем совет держать и присоветали.
— Слушай, матка! Ведь у нас козел есть?
— Есть.
— Ну ладно! Дождемся ночи и обработаем дело, как надо.
Вечером поздно притащил поп в избу козла, зарезал и содрал с него шкуру — со всем, и с рогами и с бородой; тотчас натянул козлиную шкуру на себя и говорит попадье:
— Бери, матка, иглу с ниткою, закрепи кругом шкуру, чтоб не свалилась.
Попадья взяла толстую иглу да суровую нитку и обшила его козлиною шкурою.
Вот в самую глухую полночь пошел поп прямо к стариковой избе, подошел под окно и ну стучать да царапаться. Старик услыхал шум, вскочил и спрашивает:
— Кто там?
— Черт...
— Наше место свято! — завопил мужик и начал крест творить да молитвы читать.
— Слушай, старик! — говорит поп. — От меня хоть молись, хоть крестись, не избавишься; отдай-ка лучше мой котелок с деньгами, не то я с тобой разделаюсь! Ишь, я над твоим горем сжалился, клад тебе показал — думал: немного возьмешь на похороны, а ты все целиком и заграбил!
Глянул старик в окно — торчат козлиные рога с бородою: как есть нечистый! «Ну его совсем и с деньгами-то! — думает старик. — Наперед того без денег жил и опосля без них проживу!»
Достал котелок с золотом, вынес на улицу, бросил наземь, а сам в избу поскорее. Поп подхватил котел с деньгами и припустился домой.
Воротился.
— Ну, — говорит, — деньги в наших руках! На, матка, спрячь подальше да бери острый нож, режь нитки да снимай с меня козлиную шкуру, пока никто не видал.
Попадья взяла нож, стала было по шву нитки резать — как польется кровь, как заорет он:
— Матка! Больно, не режь! Матка! Больно, не режь!
Начнет она пороть в ином месте — то же самое! Кругом к телу приросла козлиная шкура.
Уж чего они ни делали, чего ни пробовали, и деньги старику назад отнесли — нет, ничего не помогло: так и осталась на попе козлиная шкура.
Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»
Барин и гусак
Жил-был барин; вышел однажды на базар и купил себе канарейку за пятьдесят рублей. Случилось быть при этом мужику; пришел мужик домой и говорит своей бабе:
— Знаешь ли что, жена?
— А что?
— Ходил я сегодня на базар; там был и барин, и купил он себе малую пташку — пятьдесят рублей заплатил. Дай-ка я понесу к нему своего гусака: не купит ли?
— Понеси!
Вот взял мужик гусака и понес к барину. Приносит:
— Купи, барин, гусака.
— А что стоит? — спросил барин.
— Сто рублей.
— Ах ты, болван!
— Да коли ты за малую пташку не пожалел пятидесяти, так за эту и сотня дешево!
Барин рассердился, прибил мужика и отобрал у него гуся даром.
— Ну, ладно, — сказал мужик, — попомнишь ты этого гусака!
Воротился домой, снарядился плотником, взял в руки пилу и топор и опять пошел; идет мимо барского дома и кричит:
— Кому теплы сени работать? Барин услыхал, зовет его к себе:
— Да сумеешь ли ты сделать?
— Отчего не сделать; вот тут неподалечку растет теплый лес: коли из того лесу да выстроить сени, то и зимой топить не надо.
— Ах, братец, — сказал барин, — покажи мне этот лес поскорее.
— Изволь, покажу. Поехали они вдвоем в лес.
В лесу мужик срубил огромную сосну и стал ее пластать на две половины; расколол дерево с одного конца и ну клин вбивать, а барин смотрел, смотрел, да спроста и положил руку в щель. Только он это сделал, как мужик вытащил клин назад и накрепко защемил ему руку. Потом взял ременную плетку и начал его дуть да приговаривать:
— Не бей мужика, не бери гусака! Не бей мужика, не бери гусака!
Уж он его дул, дул! Вволю натешился и сказал:
— Ну, барин, бил я тебя раз, прибью и в другой, коли не отдашь гусака да сотню рублей в придачу.
Сказал и ушел, а барин так и пробыл до вечера: дома-то поздно хватились его, да пока нашли, да из тисков высвободили — времени и многонько ушло!
Вот барин захворал, лежит на постели да охает; а мужик нарвал трав, цветов, обтыкался ими кругом, обрядился дохтуром и опять идет мимо барского двора и кричит:
— Кого полечить? Барин услыхал, зовет его:
— Ты что за человек?
— Я дохтур: всякую болезнь снимаю.
— Ах, братец, пожалуйста, вылечи меня!
— Отчего не вылечить? Прикажи истопить баню.
Тотчас вытопили баню.
— Ну, — говорит мужик барину, — пойдем лечиться; только никого не бери с собой в баню, бойся дурного глаза!
Пошли они вдвоем в баню; барин разделся.
— А что, сударь, — спрашивает дохтур,— стерпишь ли, коли в этаком жару начну тебя мазью пачкать?
— Нет, не стерпеть мне! — говорит барин.
— Как же быть? Не велишь связать тебя?
— Пожалуй, свяжи.
Мужик связал его бечевою, взял нагайку и давай валять на обе корки. Уж он валял, валял, а сам приговаривал:
— Не бей мужика, не бери гусака! Не бей мужика, не бери гусака!
После, уходя, сказал:
— Ну, барин, бил я тебя два раза; прибью и в третий, коли не отдашь гусака да двух сотен рублей на придачу.
Барин еле жив из бани вылез, не захотел ожидать третьего раза и отослал мужику и гусака, и двести рублей.
Из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки»
Глупая барыня
Жила-была барыня, глупая-преглупая. Что ни забьет себе в голову — умри, а исполни.
Вот задумала барыня вывести сорок цыплят, и чтобы все были черненькие.
Горничная говорит:
— Да разве это, барыня, возможно?
— Хоть и невозможно, а хочется, — отвечает барыня.
Зовет она своего кучера и приказывает:
— Садись в лукошко, выводи сорок цыплят, да чтобы были они все черненькие.
— Помилуй, барыня! — говорит кучер. — Где же это видано — человека наседкой сажать?
Барыня и слушать не хочет.
— Тебе, — говорит, — привычно на козлах сидеть, посидишь и в лукошке.
«Вот проклятые господа! — думает кучер. — Всю шею нам объели, хоть бы все околели!»
— Что ж, — говорит, — воля ваша. Только дай мне, барыня, то, что я попрошу. А нужно мне чаю, сахару, харчей побольше, тулуп, валенки и шапку.
Барыня на все согласна.
Отвели кучера в баню. Дали ему все, что просил. Посадил он наседкой курицу. Стали к нему друзья ходить, он их — чаем поить. Сидит с ними, чаек попивает, барыню дурой обзывает.
Ни мало ни много времени прошло, вывела наседка цыплят, из них три черненьких.
Берет кучер черненьких пискунов в лукошко, идет к барскому окошку:
— Вот, барыня, трех уже высидел. Получай да харчей прибавляй. Сама видишь: тяжело мне их высиживать.
Барыня обрадовалась, харчей прибавила, кучера досиживать заставила.
Каждый день слуг шлет узнать, сколько еще черненьких наклюнулось.
Видит кучер: дело плохо. Говорит своим друзьям:
— Вы, ребята, зажигайте баню да меня держите. Буду я рваться, в огонь кидаться, а вы не пускайте.
Ладно, так и сделали. Баню подожгли. И барыне доложили. Загорелась, мол, баня по неизвестной причине.
Вышла барыня на крыльцо и видит: горит баня, пылает, а кучер убивается, в огонь кидается. Слуги его держат, не пускают, а он одно:
— Клу-клу!.. Клу-клу!.. Клу-клу!.. Слуги говорят:
— Ой, барыня, смотри, как он сокрушается, как его материнское сердце разрывается!
А барыня кричит:
— Держите его, покрепче держите! Цыплят теперь не спасешь, так его бы удержать — очень хороша наседка!
Не успели пожар потушить, приказывает барыня кучеру опять цыплят выводить.
А он, не будь глуп, взял валенки да тулуп — только его и видели.