Сорочьи сказки

Мерин

Жил у старика на дворе сивый мерин, хороший, толстый, губа нижняя лопатой, а хвост лучше и не надо, как труба, во всей деревне такого хвоста не было.

Не наглядится старик на сивого, все похваливает. Раз ночью пронюхал мерин, что овес на гумне молотили, пошел туда, и напали на мерина десять волков, поймали, хвост ему отъели, — мерин брыкался, брыкался, отбрыкался, ускакал домой без хвоста.

Увидел старик поутру мерина куцего и загоревал — без хвоста все равно что без головы — глядеть противно. Что делать?

Подумал старик да мочальный хвост мерину и пришил.

А мерин - вороват, опять ночью на гумно за овсом полез.

Десять волков тут как тут; опять поймали мерина, ухватили за мочальный хвост, оторвали, жрут и давятся — не лезет мочала в горло волчье.

А мерин отбрыкался, к старику ускакал и кричит:

—  Беги на гумно скорей, волки мочалкой давятся.

Ухватил старик кол, побежал. Глядит — на току десять серых волков сидят и кашляют.

Старик - колом, мерин - копытом и приударили на волков.

Взвыли серые, прощенья стали просить.

—  Хорошо, — говорит старик, — прощу, пришейте только мерину хвост.

Взвыли еще раз волки и пришили.

На другой день вышел старик из избы, дай, думает, на сивого посмотрю; глянул, а хвост у мерина крючком — волчий.

Ахнул старик, да поздно: на заборе ребятишки сидят, покатываются, гогочут.

—  Дедка-то - лошадям волчьи хвосты выращивает.

И прозвали с тех пор старика — хвостырь.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки.

Сорока.

За калиновым мостом, на малиновом кусту калачи медовые росли да пря­ники с начинкой. Каждое утро прилетала сорока-белобока и ела пряники.

Покушает, почистит носок и улетит детей пря­никами кормить.

Раз спрашивает сороку синичка-птичка:

—  Откуда, тетенька, ты пряники с начинкой таскаешь? Моим детям тоже бы их поесть охота. Укажи мне это доброе место.

—  А у черта на кулижках, — отвечала сорока-белобока, обманула синичку.

—  Неправду ты говоришь, тетенька, — пискну­ла синичка-птичка, — у черта на кулижках одни сосновые шишки валяются, да и те пустые.Ска­жи — всё равно выслежу.

Испугалась сорока-белобока, пожадничала. Полетела к малиновому кусту и съела и калачи медовые, и пряники с начинкой, все дочиста.

И заболел у сороки живот. Насилу домой допле­лась. Сорочат растолкала, легла и охает...

—  Что с тобой, тетенька? — спрашивает синич­ка-птичка. — Или болит чего?

—  Трудилась я, — охает сорока, — истомилась, кости болят.

—  Ну, то-то, я думала другое что, от другого чего я средство знаю: трава Сандрит, от всех болестей целит.

—  А где Сандрит-трава растет? — взмолилась сорока-белобока.

—  А у черта на кулижках, — отвечала синичка-птичка, крылышками детей закрыла и заснула.

«У черта на кулижке одни сосновые шишки, — подумала сорока, — да и те пустые», — и затоско­вала: очень живот болел у белобокой.

И с боли да тоски на животе сорочьем перья все повылезли, и стала сорока — голобока. От жадности.

Алексей Николаевич Толстой