Сорочьи сказки

Топор

Пошел топор по дрова. Постукивает по горелым пням, посмеивается:

—  Моя воля: хочу — зарублю, хочу — мимо пройду, я здесь хозяин.

А в лесу березка росла, веселенькая, кудрявая, старым деревьям на радость. И звали ее Люлинькой.

Увидал топор березку и стал куражиться:

—  Кудрявая, я тебе покудрявлю, начну рубить, только щепки полетят...

Испугалась березка.

—  Не руби меня, топор, мне больно будет.

—  А ну-ка, поплачь!

Золотыми слезками заплакала березка, веточки опустила.

—  Меня дождик в невесты сватал, мне жить хочется.

Захохотал железный топор, наскочил на березку, — только белые щепки полетели.

Заугрюмились деревья, и пошло шептать про злое дело по всему лесу темному, вплоть до калинового моста.

Срубил топор, повалилась березка и, как была, легла, кудрявая, в зеленую траву, в цветы голубые.

Ухватил ее топор, домой поволок. А идти топору через калиновый мост.

Мост ему и говорит:

—  Ты это зачем в лесу озорничаешь, сестер моих рубишь?

—  Молчи, дурак, — огрызнулся топор, — рассержусь и тебя зарублю.

Не пожалел спины, крякнул, и сломался калиновый мост. Топор шлепнулся в воду и потонул.

А березка Люлинька поплыла по реке в океан-море.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Рысь, мужик и медведь

Мужик рубит сосну, ложатся на летошнюю хвою белые щепки, дрожит сосна, а на самой ее верхушке сидит желтая рысь.

Плохо рысье дело, некуда ей перепрыгнуть и говорит она деревянным голосом, будто сосна:

—  Не руби меня, мужичок, я тебе пригожусь.

Удивился мужик, вытер пот и спрашивает:

—  А чем же ты мне, сосна, пригодишься?

—  А вот прибежит медведь, ты и залезешь на меня.

Мужик подумал:

—  А если, скажем, нет сейчас медведя-то?

—  Как нет, а погляди-ка назад...

Обернулся мужик, сзади него медведь, и рот разинул. Ахнул мужик и полез на сосну, а за ним медведь, а навстречу ему рысь.

У мужика со страху живот заболел.

—  Нечего делать, ешьте меня, — говорит мужик, — позвольте только трубочку покурить.

—  Ну, покури, — рявкнул медведь, слез на землю и сел на задние лапы.

Прицепился на сучке мужичок, из шапки выдрал паклю, чиркнул кремнем и вспыхнул, забегал быстрый огонь.

И мужик заорал:

—  Ай, ай, упустил огонь-то!

Испугались рысь да медведь и убежали. А мужичок пошел домой, все посмеивался.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Маша и мышки

—  Спи, Маша, — говорит нянюшка, — глаза во сне не открывай, а то на глаза кот прыгнет.

—  Какой кот?

—  Черный, с когтями.

Маша сейчас же глаза и зажмурила. А нянька залезла на сундук, покряхтела, повозилась и носом сонные песни завела. Маша думала, что нянька из носа в лампадку масла наливает.

Подумала и заснула. Тогда за окном высыпали частые, частые звезды, вылез из-за крыши месяц и сел на трубу...

—  Здравствуйте, звезды, — сказала Маша.

Звезды закружились, закружились, закружились. Смотрит Маша — хвосты у них и лапки. — Не звезды это, а белые мыши бегают кругом месяца.

Вдруг под месяцем задымилась труба, ухо вылезло, потом вся голова — черная, усатая.

Мыши метнулись и спрятались все сразу. Голова уползла, и в окно мягко прыгнул черный кот; волоча хвост, заходил большими шагами, все ближе, ближе к кровати, из шерсти сыпались искры.

«Глаза бы только не открыть», — думает Маша.

А кот прыгнул ей на грудь, сел, лапами уперся, шею вытянул, глядит.

У Маши глаза сами разлепляются.

—  Нянюшка, — шепчет она, — нянюшка.

—  Я няньку съел, — говорит кот, — я и сундук съел.

Вот-вот откроет Маша глаза, кот и уши прижал... Да как чихнет.

Крикнула Маша, и все звезды-мыши появились откуда ни возьмись, окружили кота; хочет кот прыгнуть на Машины глаза — мышь во рту, жрет кот мышей, давится, и сам месяц с трубы сполз, поплыл к кровати, на месяце нянькин платок и нос толстый...

—  Нянюшка, — плачет Маша, — тебя кот съел... — И села.

Нет ни кота, ни мышей, а месяц далеко за тучками плывет.

На сундуке толстая нянька выводит носом сонные песни.

«Кот няньку выплюнул и сундук выплюнул», — подумала Маша и сказала:

—  Спасибо тебе, месяц, и вам, ясные звезды.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Куриный бог

Мужик пахал и сошником выворотил круглый камень, посреди камня дыра.

—  Эге, — сказал мужик, — да это куриный бог.

Принес его домой и говорит хозяйке:

—  Я куриного бога нашел, повесь его в курятнике, куры целее будут.

Баба послушалась и повесила за мочалку камень в курятнике, около насеста.

Пришли куры ночевать, камень увидели, поклонились все сразу и закудахтали:

—  Батюшка Перун, охрани нас молотом твоим, камнем грозовым от ночи, от немочи, от росы, от лисиной слезы.

Покудахтали, белой перепонкой глаза закрыли и заснули.

Ночью в курятник вошла куриная слепота, хочет измором кур взять.

Камень раскачался и стукнул куриную слепоту, — на месте осталась.

За куриной слепотой следом вползла лиса, сама, от притворства, слезы точит, приловчилась петуха за шейку схватить, — ударил камень лису по носу, покатилась лиса кверху лапками.

К утру налетела черная гроза, трещит гром, полыхают молнии —  вот-вот ударят в курятник.

А камень на мочалке как хватит по насесту, попадали куры, разбежались спросонок кто куда.

Молния пала в курятник, да никого не ушибла — никого там и не было.

Утром мужик да баба заглянули в курятник и подивились:

—  Вот так куриный бог — куры-то целехоньки.

Алексей Николаевич Толстой

Сорочьи сказки

Верблюд

Вошел верблюд на скотный двор и охает:

—  Ну, уж и работничка нового наняли, только и норовит палкой по горбу ожечь — должно быть, цыган.

—  Так тебе, долговязому, и надо, — ответил карий мерин, — глядеть на тебя тошно.

—  Ничего не тошно, чай у меня тоже четыре ноги.

—  Вон у собаки четыре ноги, а разве она скотина?—  сказала корова уныло. — Лает да кусается.

—  А ты не лезь к собаке с рожищами, — ответил мерин, а потом махнул хвостом и крикнул верблюду:

—  Ну, ты долговязый, убирайся от колоды!

А в колоде завалено было вкусное месиво. Посмотрел верблюд на мерина грустными глазами, отошел к забору и принялся пустую жвачку есть. Корова опять сказала:

—  Плюется очень верблюд-то, хоть бы издох...

—  Издох! - ахнули овцы все сразу.

А верблюд стоял и думал, как устроить, чтобы уважать его на скотном дворе стали.

В это время пролетал в гнездо воробей и пискнул мимолетом:

—  Какой ты, верблюд, страшный, право!

—  Ага! — догадался верблюд и заревел, словно доску где сломали.

—  Что это ты, - сказала корова, — спятил?

Верблюд шею вытянул, потрепал губами, замотал тощими шишками:

—  А посмотрите-ка, какой я страшный... — и подпрыгнул.

Уставились на него мерин, корова и овцы... Потом как шарахнутся, корова замычала, мерин, оттопырив хвост, ускакал в дальний угол, овцы в кучу сбились.

Верблюд губами трепал, кричал:

—  Ну-ка, погляди!

Тут все, даже жук навозный, с перепугу со двора устрекнули.

Засмеялся верблюд, подошел к месиву и сказал:

—  Давно бы так. Без ума-то оно ничего не делается. А теперь поедим вволю...

Алексей Николаевич Толстой